ИСТИННАЯ ИСТОРИЯ КВАДРАТА МАЛЕВИЧА

Любопытство - это один из наиболее распространенных людских пороков, и мы с моим приятелем Александром так же не избежали этого «наказания». Когда в Московском Доме Художника открылась выставка работ Казимира Малевича, мы решили туда пойти...

   Во- первых, выяснить для себя, а что же есть такое Супрематизм, и, во- вторых,  увидеть наконец  живьем тех умнейших и образованнейших людей, понимавших суть Великого Черного Квадрата и пророка его Казимира.

   Не смотря на то, что мы с Шуриком, увы, принадлежали к небольшой, но не очень любимой в стране группе хомо сапиенс, именуемой коренными Москвичами, и славящейся дурным вкусом и низкой культурой, мы, тем не менее, знали определенные традиции поведения в местах большого скопления культурных людей. Дабы мимикрировать «под своих»,  мы были не только в приличных костюмах, но и в галстуках, и что характерно - не в пионерских. Но от этого мимикрия как раз не слишком удалась. Большинство деятелей и знатоков культуры было в джинсах, куртках и свитерах. Некоторые даже носили очки, что, в прочем, не добавляло высоко-образовательного флера к их образам. 

   И мужчины, и женщины были одеты приблизительно одинаково. Также на выставке было даже одно существо, вовсе без явных половых признаков, как первичных, так и вторичных. Существо было в широченных запорожских шароварах цвета хаки, мешковатом свитере неопределенных цветов стиля вязки, в хаотично намотанном на длинную тонюсенькую шейку черном шарфе, с прической «ежик в тумане», и маленькими выпученными глазками мышки, минимум месяц страдающей запором.

   Мой друг Саша, будучи человеком в глубине души добрым, пожалел несчастное существо, и по-доброму оному улыбнулся, но в ответ получил такое… 

 Как многие годы спустя Шурик писал в своих мемуарах: «Так меня оскорбляли за всю мою жизнь только еще один раз. Это когда я дал старушке, жалующейся на голод, кулебяку с собственного стола».

    А Выставка тем временем продолжалась, и мы приступили к знакомству с экспозицией. Помимо множества квадратов, прямоугольников и прочих геометрических фигур, были и более узнаваемые сюжеты.

   Картину «Жнец на красном фоне» мы одобрили, так как центральный персонаж был очень похож на нашего друга Ордановича, полотно «Англичанин в Москве» вызвало чисто юмористические эмоции, но потом мы пришли к выводу, что это, видимо, и есть Супрематизм.  Автопортрет вообще был очень похож на образчик буржуазного реализма, и я, забывшись, даже проворчал вслух, мол, а чего бы Малевичу было не сваять себя из квадратов, чем заслужил ряд укоризненных взглядов от окружающих деятелей культуры.

   И вот, наконец, произошло, или вернее наступило. Мы подошли к Картине «ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ»!

   Должен честно сказать, что каждый раз видя эту картину или просто слыша ее название, я испытывал невообразимый комплекс художественной неполноценности.

   Тысячи культурных и образованных людей при одном упоминании о «Черном квадрате» закатывали глаза и, важно поднимая вверх указательный палец (не путать со средним, пожалуйста), говорили: - «О!» 

  Когда же я скромно спрашивал, а в чем там «О!», на меня смотрели соболезнующим взглядом профессора литературы, узревшего пьяного матерящегося дворника, лежавшего в канаве.  

   Мы робко подошли к Великом Квадрату.

Там было уже людно, но народ почему-то общался одними междометиями, местоимениями и нечленораздельными восклицаниями. Вместо животворного родника знаний и открытых истин, слышались бесконечные О, Да, У-у-у-у, Конечно, Не может быть, Обалденно и.т.д. 

  Мы потолкались в толпе адептов Супрематизма, но так и не дождались каких-либо откровений, ибо, видимо, все всё и так давно знали. И я решил инициировать спор, ибо учили нас в свое время и этому тоже. Сашка понял меня с полуслова, и началась художественная дискуссия...

    Мы начали с привязки оттенков черного цвета к политическим реалиям того времени, я очень метко приплел прямую связь пропорций Квадрата с пропорцией Пирамид в Гизе. Александр, открыл, что если смотреть на картину сбоку одним глазом, то будут видны пенсне Лаврентия Палыча. Я сходу подхватил эстафету и выдал, что если диагональ квадрата разделить на четыре, то получится цифра 1937.

   Я с ужасом ждал, что сейчас возмущенные знатоки и ценители творчества Малевича, растопчут нас за святотатство, но к своему изумлению увидел, что многие нам поддакивают и вообще делают вид, что им это все давно и прекрасно известно. И в мою душу стали закрадываться странные сомнения...

  Я решил провести последнюю проверку и плавно меняя тему обсуждения на информацию о личной жизни Мэтра, обратился к густеющей толпе зрителей с интимным вопросом, а в каком мол году Малевич ухаживал за дочкой Петра Гинхука, в 1925 или в 1935?

 В рядах культуртрегеров  от живописи развернулась бурная дискуссия, в ходе коей мне объяснили, что стыдно не знать такие подробности, и что этот всем известный роман Мэтра и Пейзанки имел место быть именно в 1926 году от Рождества Христова.

   Александр повернулся к стене, и все увидели, как затряслись его плечи. Народ решил, что мой приятель рыдает от умиления, но на самом деле он бессовестно ржал. Ибо не было никакого Петра Гинхука, а был Государственный институт художественной культуры, сокращенно ГИНХУК. Ну что же, господа Знатоки, злорадно подумал я, вы попали. И с этого момента, как говорится, «Остапа понесло»…

   Первым делом мы открыли диспут на тему, как отличить подлинник от эскиза, а эскиз от подделки. Сашка заявил, что исходя из теории супрематизма и истинных основ кубофутуризма, надо измерять штангель циркулем стерадианы на чешуйках краски. Народ прибалдело замолчал, шевеля губами и хлопая себя по карманам. Одни видимо искали штангели, а другие пытались перевести миллиметры в стерадианы. Но последнее слово должно было остаться за мной…

  Подняв руку и, вызвав этим жестом тишину, я торжественно заявил, что все это делается элементарно, просто надо посмотреть на объект и с помощью пальцев изобразить «китайский» прищур, и тогда…

    Дождавшись когда часть испытуемых сделает этот жест, я продолжил: «Тогда вы ясно увидите в глубине Квадрата силуэт Инесс Арманд». А Шурик не выдержал и добавил: «Арманд, сидящую на коленях у Наркома Луначарского…».      

    И мы удалились в прекрасном настроении. Погони не было. Сами знаете, что физическая подготовка у около творческой интеллигенции, всегда ожидала лучшего.