Лукашенко уже не хочет быть "единственным"?

Эксперты утверждают, что Белоруссия переживает самый долгий период смягчения внутренней политики, хотя процесс демократизации в республике едва заметен.

Без малого 24 года — то есть с момента первых президентских выборов — в Белоруссии, по сути, не существовало публичной политики. Оппозиция есть, массовые протесты — были, альтернативные кандидаты на выборах всех уровней — тоже, даже два оппозиционных депутата попали в парламент в 2016 году. Но политики — не было. Белорусская система власти выстроена так, что в публичном пространстве присутствует только одна фигура — Александр Лукашенко. Вся прочая политическая тусовка была загнана в глухое «гетто»: опросы стабильно показывали, что из 1000 белорусов 999 не знают фамилии ни одного альтернативного политика.

«В Беларуси общество абсолютно индифферентно к публичной политике и к госуправлению. Вы с трудом найдете человека, знающего, как правильно называются обе палаты парламента, — рассказывает „Росбалту“ глава гражданской кампании „Наш Дом“ Ольга Карач. — Как политик я могу с сожалением констатировать: для подавляющего большинства избирателей есть только „они“ (власти, чиновники) и „он“ — Александр Григорьевич. Приходя на выборы, люди голосуют за депутата, но почти никто не может сказать, чем депутат отличается от министра, а парламент — от правительства».

Однако в 2017 году картина начала меняться. Причем через экономику: Лукашенко подписал ряд документов, призванных дать свободу местному бизнесу, который он до этого открыто презирал и максимально ограничивал в пользу госпредприятий. Да, документы половинчатые, но предпринимательское сообщество довольно и такими.

Более того, если в прежние годы глава Белоруссии постоянно твердил о стабильности и успехах «белорусской модели», о том, что «никаких реформ нам не нужно», требуется только продолжать совершенствовать построенное, то в 2017-м он подчеркивал: «Главное отличие нашего времени — его стремительный бег. Идти шагом сегодня равносильно остановке, стоять — это отступать назад». А всего годом ранее  Лукашенко заявлял, что «сохранить Беларусь островком стабильности и спокойствия было непросто. Но мы это сделали».

Перемены начались после весенних массовых протестов «тунеядцев». Вертикаль власти «раскачивалась» очень медленно, но в конце года эксперты и журналисты уже всерьез начали обсуждать: началась ли в Белоруссии собственная перестройка по образу горбачевской? И вообще, можно ли говорить о начале перехода от авторитаризма к демократии, прямо связанного с переходом от индустриального общества к постиндустриальному? Такие примеры мир знает: это Южная Корея, Тайвань, Чили.

Правда, по другой версии, Александр Лукашенко пытается реализовать в своей стране китайскую модель реформ: дать свободу бизнесу, но при условии, что он не будет лезть в политику. Отсюда вопрос: смогут ли экономические перемены в Белоруссии повлечь за собой перемены в других сферах общественной жизни.

Если мерить европейскими мерками, то изменения (читай: демократизация), происходящие в политической жизни Белоруссии, — ничтожны. Но по меркам внутренним — на «выжженной земле» политического поля появляются «зеленые ростки». Точнее, субъекты белорусской политики получают все больше свободы действий. «Мы переживаем самый долгий период смягчения внутренней политики и нормализации внешней без существенных откатов, т. е. фактически происходит изменение маятникового характера белорусской политики, именуемой „политико-деловым“ циклом, — заявила политолог Валерия Костюгова на конференции „Беларусь: перемены в политике и новые возможности влияния“.

— Если для самосохранения власти требуется реализовывать меры, направленные на укрепление доверия к финансовой системе и облегчение выхода бизнеса на рынок, то сами условия в глазах белорусских властей сильно изменились, и самосохранения прежними методами добиться уже невозможно».

По мнению эксперта, на белорусское руководство очень повлияли события в Украине. Исключить масштабный социальный бунт в Белоруссии нельзя, особенно учитывая, что основа экономической модели республики — крупные промышленные предприятия и агросектор — не способны продолжать функционировать без постоянного кредитования. «Во-вторых, опять же украинский кейс: военное вмешательство России, утрата Украиной контроля над частью территории страны. Вероятность вмешательства России — не нулевая, несмотря на старательную минимизацию белорусским руководством поводов для такого вмешательства. Над множеством факторов, включая региональную или внутрироссийскую динамику, белорусские власти не властны», — утверждает Валерия Костюгова.

Наконец, несмотря на все меры властей по предотвращению вступления Белоруссии «в современность», она все же проникает сквозь границы и декреты. Имеется четыре основных групп факторов, обуславливающих неизбежность перемен: это рынок труда, информационные технологии, возраст элит и  общественная мораль. И тенденции по всем этим направлениям фатальны для белорусской модели «законсервированного осколка СССР». Например, Белоруссия — лидер региона по насыщенности мобильными устройствами, и государство не рискует сильно ограничивать использование интернета — это бы противоречило ставке на развитие ИТ. То есть власть все меньше контролирует информационное пространство и меньше навязывает избирателям модели мышления и поведения.

В 2017 году, в условиях коллапса «декрета о тунеядцах» и подготовки законодательной базы для экономических реформ, стал очевиден конфликт белорусских элит. Пока «титульная» оппозиция остается в своем «гетто», политика пришла в высшие эшелоны власти. Там явно виден раскол между «реформаторами» и «охранителями». Но в отличие от прошлых лет борьба между этими фракциями теперь ведется в политическом поле, пусть и не на 100% публично, но с использованием СМИ, общественного мнения, «позиции Кремля» и прочих видимых рычагов влияния на единственного, кто принимает решения — Александра Лукашенко.

Весь 2017-й в белорусском руководстве однозначно побеждали «реформаторы» (это Нацбанк, представители экономического блока в правительстве и президентской администрации + глава МИД Владимир Макей). В свою очередь «охранители» (силовики, представители АПК и промышленности) сопротивлялись либерализации бизнес-климата, декрету об «ИТ-стране» и улучшению отношений с Западом. Но в 2018 год Белоруссия вступила на волне реформ.

Теперь вопрос: как проявится различие интересов «реформаторов» и «охранителей» в наступившем году? Очевидно пока одно: теперь представители правительства и региональных элит продолжат публично отстаивать свои позиции, вести дискуссии о приемлемых путях решения проблем, атаковать позиции «противника» и формировать свои группы влияния в парламенте, СМИ, гражданском обществе и оппозиции. Мы видим усилия по созданию островков безопасности для правящего класса, попытки получить поддержку вне и помимо Лукашенко. Наконец, элиты спокойно и публично обсуждают то, как они будут жить после него. И это главное изменение в белорусской политике, которое принес 2017 год.

Денис Лавникевич, Минск