Франция сдалась без боя мигрантам из «третьего мира»

«МЫ САМИ ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ»

Болье, пригород Ниццы, одно из самых прелестных мест Лазурного берега. Место для самых пресыщенных и избалованных. Горы, покрытые зеленью, где на самом верху расположена бывшая вилла Онасиса и Жаклин Кеннеди (теперь там проживают какие-то польские миллиардеры). В очаровательном заливе теснятся небольшие яхты. Крупные яхты мировых олигархов уплыли сразу после теракта в Ницце. Олигархи всячески избегают даже тени смерти - ведь деньги не заберешь с собой в могилу.

Я сижу на террасе с фантастическим видом, пью легкое розовое вино Провансаи ем борщ. Сочетание неожиданное, но объяснимое, если жена - русская, а муж - француз. Жена - примадонна Лазурного берега, легкомысленная и обаятельная рыжеволосая хохотушка Елена Жоли, писательница, кокетка с замечательным чувством самоиронии. Ее муж, Жан-Лю Жоли - серьезный красавец-богач, родившийся с серебряной ложкой во рту. Папа - профессор Сорбонны, знаменитый географ. Сам он закончил престижную Политехническую школу в Париже, из которой выходят политические лидеры и управляющие престижных компаний. Много лет руководил крупной банковский фирмой в Монако.

- Так и напиши о нас - избалованные, наивные, богатые французы, которые арабов в глаза не видели, кроме одного арабского шейха-соседа, - хохочет Елена. - В районе наших вилл арабов не водится. И в Париже, где мы живем, в шикарных районах все чисто.

- Но не могли же вы не запомнить арабские погромы 2005 года?

- Какие погромы? - широко раскрывает глаза Елена.

- Значит, вы типичные бобо, буржуазная богема? - веселюсь я. - «Икорные левые», которые пьют шампанское и рассуждают о правах человека?

- Так и есть. Во всяком случае, мой муж - типичный бобо.

Серьезному Жан-Лю такие шуточки явно не по душе. Для него слова «свобода, равенство, братство» - не пустой звук. Он говорит об этом с внутренним волнением. Есть выстраданные понятия, которые не ставятся под сомнение. Он напоминает мне романтичного генерала Лафайета, романтика, одного из вдохновителей французской революции, который мечтал возвысить народ до уровня аристократии и поплатился за это тюрьмой, а его родственники закончили жизнь на гильотине, и даже тела их были похоронены в общей могиле.

- О каком равенстве вы говорите? - спрашиваю я Жан-Лю. - Разве уместно слышать подобные слова здесь, на Лазурном берегу? Полная пропасть между народом и нынешней финансовой элитой.

- Да, но идеал существует, и к нему надо стремиться. Мы совершили множество ошибок, которые надо исправлять. Да, теракты ужасны, но Запад платит за собственную подлую политику. Джордж Буш, Тони Блэр и Саркози - люди, разрушившие Ближний Восток, совершившие настоящие преступления. Нынешние теракты - следствие этих преступлений.

- Согласна. Но проблемы с чуждым для вас арабским населением начались гораздо раньше. Арабам смешны ваши лозунги о «свободе, равенстве, братстве».

- Потому что мы совершили ошибки. Мы поселили их в гетто, не дали им достойного образования и работы, фактически изолировали их. Их всего четыре миллиона, и только один процент - идиоты, верящие в пропаганду исламистов. Впрочем, - тут же производит подсчет выпускник Политехнической школы, - один процент - это 40 тысяч. Целая армия.

- Вы неверно считаете, - возражаю я. - Ваши четыре миллиона - это официальные новые мигранты. А в терактах уже принимает участие второе и и даже третье поколение арабов, которые официально считаются французами и в статистику не входят.

- Значит, мы должны интегрировать их во французское общество. Никто этим серьезно не занимался.

Внезапно на меня наваливается огромная усталость. Эти слова об интеграции я слышу уже десять лет от изысканных французских интеллигентов. Чем хуже жизнь, тем упрямее они цепляются за стереотипы.

- Да они вовсе не желают интегрироваться. Они хотят интегрировать ВАС, - говорю я. - Вы совершили ошибку, избавившись от ваших христианских корней. А свято место пусто не бывает. Бога нельзя обмануть. Вы выгнали СВОЕГО Бога, и на его место пришел новый Бог».

При этой фразе лица моих собеседников каменеют.

- Мы атеисты, - подчеркивает Жан-Лю. - Франция — светская республика, и религии место только в в доме.

Я удерживаюсь от банальной фразы, что атеизм - это тоже разновидность религии, причем не подкрепленной серьезными доказательствами.

- Ислам уже давно вышел на улицы Парижа, - возражаю я. - Еще пять лет назад я лично снимала на камеру пятничную молитву в Париже, когда тысячи людей перекрыли движение в самом центре, расстелили свои коврики, а их вдохновители угрожали избить меня, если я не прекращу съемку.

- Это просто потому, что людям не хватает мечетей для молитвы. Надо построить им новые мечети.

- Но вы сами себе противоречите! - теряю терпение я. - Вы, атеист, готовы построить мечети для ваших арабских граждан и пренебрегаете вашими собственным храмами! А ведь церкви - ваше культурное и историческое наследие!

- Все эти противоречия сгладятся со временем, - умиротворяюще говорит Жан-Лю. - И арабы станут настоящими гражданами Франции. Нам необходимы терпение и работа.

- Точно также думали римляне, когда варвары вторглись в их империю, - замечаю я. - Мое предсказание: ВАШЕЙ Франции уже не будет через три года.

- Поспорим? - азартно восклицает Елена. - На бутылку отличного шампанского?» Нам разбивают руки, и я насмешливо замечаю:

- А найдем ли мы шампанское в новой Франции, живущей по законам шариата?

«ХВАТИТ РЫДАТЬ!»

Обожаю парикмахерские - лучшее место городских сплетен и новостей. Моя новая парикмахерша, энергичная 25-летняя Мадлен, отлично выучила все непечатные английские слова. О французском правительстве она говорит, используя нестандартную лексику и добавляет еще французское словечко «merde».

- Это просто сборище идиотов, - стонет она. - Ты слышала, что заявил французский премьер-министр Мануэль Вальс? Мы, мол, столкнулись с новой реальностью и на протяжении долгих лет будем жить под угрозой новых террористических атак. Эту новую реальность они обязаны были предотвратить.

Почему после терактов никто не подал в отставку? Почему не выгнали шефа полиции города? Почему не перекрыли набережную в день взятия Бастилии? Как грузовик оказался рядом с огромной толпой? Как только он начал движение, почему сразу не открыли стрельбу?

Я слышала, что у вас в России даже сумки проверяют на мероприятиях, а я не против. Пусть смотрят. Мне нечего скрывать. Еще вопрос: почему не выгнали этого тунисского придурка, когда он стал бить жену, драться, воровать и прочее? Он не французский гражданин. На него накопилось полицейское досье толщиной с Библию. Вот и катился бы обратно в свой Тунис. Если я еду в Америку, то заполняю кучу бумаг, и никто не позволит мне там работать. Только как туристка могу погулять по Нью-Йорку. А во Францию приезжают все кому не лень и легко получают вид на жительство, если они из Алжира, Туниса или Марокко.

Ты слышала, что сегодня власти устраивают минуту молчания на набережной? Прибежит куча народа с цветочками и свечками и будут твердить, что они ничего не боятся. Еще как боятся! Видела бы ты всех нас, как мы драпали, словно кролики, с набережной! Я сидела в пабе в переулке рядом с променадом, и вдруг - крики, стрельба, стоны раненых. Я рванула вслед за толпой. Впереди бежал мужчина. Потом остановился и открыл дверь своего дома. Я завизжала и прорвалась за ним в дом. А за мной еще человек пятьдесят. Мужик растерялся, а мы все умоляли не выгонять нас и немедленно закрыть дверь. Так мы и сидели в темноте, не включали свет. У хозяина нашлась бутылка кальвадоса. Он мне дал немножко, потому что у меня даже зубы стучали. А через два часа за мной приехала мама.

И не верю я в 84 погибших. Полиция заявила эту цифру в первый день и держится за нее. А как же свыше 50 тяжело раненых? Все выжили? И почему тела будут выдавать только в закрытых гробах? Это личное дело родственников: закрывать гроб или проститься с любимым человеком, даже если из него фарш сделали. Что власти от нас скрывают? А ты видела по всему городу портреты людей, пропавших на Английской набережной? Где они? Почему не опознаны? Говорят, опознали только 45 человек.

Торопишься на этот митинг? Ну иди. Увидишь там арабов, которые будут вопить о солидарности и толерантности, а их будут снимать французские журналисты. Я цветочки не понесу. И свечки ставить не буду. Хватит рыдать. Надо гнать к чертям это правительство. В следующий раз буду голосовать за Марин ле Пен. Это единственный мужик в этой стране.

«ВАМ НЕ ПОНЯТЬ, ЧТО ТАКОЕ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»

Мадлен оказалась права. На митинге солидарности французское телевидение снимало исключительно арабских женщин в хиджабах. В центре толпы вещала какая-то энергичная мусульманка.

- Кто-нибудь может мне перевести? - взмолилась я.

- Я могу! - тут же вызвалась молодая женщина с очень необычными чертами лица и профессиональным фотоаппаратом на плече. - Эта замечательная мусульманка говорит, что ислам не имеет никакого отношения к терроризму. И про то, что все мы, верующие и атеисты, мусульмане и немусульмане, должны встать плечом к плечу. По-моему, прекрасные слова!

- Однако, французы не колебались, когда депортировали из Франции русских болельщиков. Даже без доказательств их вины. А вот тунисца Мохамеда Бухлеля, который регулярно попадал в полицейский участок, почему-то не выслали на родину.

- Ах, вы все не так понимаете. Во Франции люди считают, что человеку нужно всегда дать второй шанс, чтобы исправиться, - говорит Нуара.

- Ваш Мохамед Бухлель отлично использовал свой второй шанс, убив и покалечив более трехсот человек.

- Вы все преувеличиваете. Страх не должен ограничивать свободу.

«РУССКИМ ЗДЕСЬ НУЖНО ДЕРЖАТЬ ОБОРОНУ»

Байкер и «ночной волк» Сергей, живущий во Франции уже 25 лет, каждое воскресенье приезжает на своем мотоцикле «Харлей Дэвидсон» в русский собор в Ницце не просто помолиться, но и для добровольной охраны верующих. Этот мощный экзотический человек, весь в цепях, металлических перстнях и с талисманом волка на груди говорит, как будто рубит сплеча:

- Во Франции царит полная деградация и моральное разложение. Общество потребителей не способно защитить себя. Я устал слушать от французов: «А что я могу сделать один?» или «А что мы можем сделать вместе?» Я русский патриот, но уважаю страну, в которой живу. После теракта я повесил на свой мотоцикл французский флаг с черной лентой в знак траура. А потом понял, что я сделал это один!

Я вижу две причины страшных событий в Европе. Это война на Ближнем Востоке, развязанная американцами и теми же европейцами. И вторая причина: новое поколение арабских французов и бельгийцев. С первым поколением, которое приехало сюда работать, можно было разговаривать. Они хотели выжить, интегрироваться, найти работу, стать частью общества. И были благодарны своей новой родине. Второе поколение росло на улице, без контроля, потому что родители трудились в поте лица. Эти парни презирают французскую культуру и не знают арабской культуры. Уже в 10-12 лет они сбиваются в стайки, чтобы грабить ночью одиноких стариков или пьяных. В Ницце есть район Ариан, куда полиция боится даже нос сунуть. Там процветает торговля наркотиками и криминал. Марокко - главный поставщик наркоты, а Франция - ее главный потребитель.

Двенадцатилетнему пацану, который стоит «на шухере» и свистит, если видит полицейских, уже платят по полторы-две тысячи евро в месяц. Когда он вырастает, он становится профессиональным шакалом. И это поколение шакалов хочет править Францией и устанавливать здесь свои порядки.

В стране подверглись вандализации 143 христианских храма, и никто не был за это наказан. Зато как грибы растут мечети. Французы отвернулись от своей христианской культуры. Да, среди них есть патриоты, которые хранят дома оружие на случай арабского восстания. Но они никогда, к примеру, не пойдут громить арабские кварталы и наводить там свой порядок. Потому что будут тут же арестованы и обвинены в расизме и нацизме.

Зато арабы чувствуют себя вольготно. У каждого даже мелкого криминального авторитета есть свой адвокат, который докажет в суде как дважды два, что преступник - жертва обстоятельств. У него было тяжелое детство в арабском гетто, на его родине идет война и т. д. А судьи побоятся вынести приговор, чтобы не выглядеть расистами.

Мы, русские во Франции, истинно верующие люди, должны мобилизоваться и подготовиться к худшему. Для Франции наступают тяжелые времена.