Уличные бои в Берлине

На модерации Отложенный

 

  

 

Войска 1-го Белорусского фронта,

перейдя в наступление с плацдармов

на западном берегу Одера при поддержке

массированных ударов артиллерии

и авиации, прорвали сильно укрепленную,

глубоко эшелонированную оборону немцев,

прикрывавшую Берлин с востока,

продвинулись вперед от 60 до 100 километров,

овладели городами Франкфурт-на-Одере,

Вандлитц, Ораниенбург, Биркенвердер,

Геннигсдорф, Панков, Фридрихсфельде,

Карлсхорст, Кепеник и ворвались

в столицу Германии Берлин.

Из оперативной сводки Совинформбюро 23 апреля 1945 г.

 

 

Это была ночь с 20 на 21 апреля. Войска, совершившие в пять дней длинный, почти 100-километровый поход с непрерывными боями, готовились к последнему рывку - в самый Берлин. Надо видеть эти последние 100 километров перед Берлином! Здесь изрыта вся почва. Безобразно-серый слой земли начинается сразу за Одером. Сплошные ямы, кротовые ходы, воронки, зияющие дыры и щели. Отсюда с насквозь просматриваемых и простреливаемых плацдармов, с сырой и гиблой низины, и ринулись наши войска, проломали четыре тяжелейших пояса немецкой обороны и подошли к столице "третьей империи".

С особым порывом шли части, тренированные в калининских и прибалтийских лесных боях, части, воспитавшие в себе навыки ночного боя. Эти навыки сослужили в битве за Берлин неоценимую службу.

Немцы, скованные могучим натиском наших войск, пытались по ночам приводить свои части в порядок, подвозить резервы, перегруппировывать дивизии и так называемые "боевые группы" - остатки битых дивизий и полков; пытались по ночам кормить свои измотанные части и давать им хотя бы недолгий сон. Вот тут-то и вступали в дело наши закаленные полки, для которых боевые действия в лесу и ночью привычны... "Днем его, дьявола, выкуриваешь - километра на три, четыре.. .Траншей нарыли немцы - сами видите сколько - ну и упираются. А ночью мы двигаем и все семь, а то и десять километров. Ходоки у нас проворные - ориентируются, хоть глаза завяжи, и огонь такой ведут, что немец не выдерживает. Тьмы боится, и огня, и обхода". Достаточно сказать, что в канун решающего удара части, о которых речь, сделали умелый бросок километров на двадцать. Бойцы буквально наступали немцам на пятки. Если встречались упорные очаги сопротивления, их обходили, обтекали и гнали немцев неустанно, идя тропами, лесными дорогами, просеками... Так русский боевой опыт лесных боев и поломал немецкую оборону в Бранденбургских лесах...

Было еще темно, когда на шоссе стали вытягиваться тяжелые машины с просмоленными челноками. Не сразу можно было разобрать, что за предметы на машинах. Бойцы строили догадки. Потом сомнения были разрешены простым сообщением: "Это лодки поданы, чтобы форсировать реку Шпрее в Берлине, когда вы, товарищи, ворветесь в город".

Тьма, приглушенный говор, полусекундное мерцание фонариков, кое-где лязг оружия. И тяжелый шаг советской пехоты... Ночь была сырая, дождливая. В дивизиях и полках главной была мысль: не только ворваться в Берлин, но ворваться первыми. В батареях ясное решение - не отстать от пехоты ни на шаг. . . В одном из ленинградских артполков бойцам напоминают: "Действовать, как при штурме немецкой границы, - и еще решительнее!" А при штурме этот полк в нужную минуту на полном ходу повел свои могучие гаубицы впереди пехоты, развернулся и расхлестал немцев прямой наводкой... На лицах людей - абсолютная решимость. И - волнующий, жгучий вопрос: кто ворвется в Берлин первым, кто первым откроет огонь по Берлину? На шоссе - столбы и желтые дорожные немецкие указатели, освещаемые короткими вспышками фонариков. Город во тьме, вот тут, близко; на фоне пожаров уже видна гряда тяжелых архитектурных силуэтов.. . Это ты, Берлин!

Пехота идет по мостам и виадукам... Ага, кольцевая Берлинская автострада. Граница Большого Берлина... Тягачи батарей делают новый рывок - и первые русские батареи втягиваются в город... Пригород Аренсфельде... Каждые 20 секунд ложится немецкий залп. Артиллеристы, как на ученье, - молча, с глазами, вперенными вдаль, едут вперед. Руки сжимают скобы сидений. Часть развертывается вправо и влево от шоссе. Лопаты врезаются в берлинскую землю - тут рыжий песок с галькой.

Пехота идет по полям и садам пригорода. . .

В рассветной мгле звучит необычайно ясно и вибри-рующе-трепетно голос офицера: "По столице фашистской Германии - батарею зарядить!" Лязг замков. ., Командир батареи старший лейтенант Царуковский стоит неподвижно, устремив глаза на город. . . Вот ты, долгожданный час, вот ты, день, которого ждал весь советский народ!.. "Батарея, огонь!" Сернисто-желтые огромные вспышки; орудия тяжело откатываются. .. 6 часов утра 21 апреля 1945 года.

2-я батарея открывает огонь. Нам оказывают честь и мы стреляем по Берлину - по огневым позициям противника в восточной части города... Пехота идет на Мальхов. Правее могуче-стремительным клином, опережая всех, врезается в Берлин гвардейская дивизия. Она идет на Панков.

На стенах мы читаем нервно-аляповатые, белой краской наляпанные лозунги гитлеровцев: "Соблюдать спокойствие! Берлин не будет сдан". Нет, спокойствия в городе не будет. Берлин будет взят!..

При свете утра видишь в сырой пелене панораму города, черные колоссальные столбы дыма, ряды по-солдатски вытянутых в шеренгу огромных заводских труб, столбы электропередачи... В домах свет, действует телефон. Но, когда мы спрашиваем у обывателей газету, нам отвечают, что уже четырнадцать дней, как нет газет. На стенах последняя афиша, помеченная 20 апреля. Это последняя мобилизация из всех объявленных Гитлером. Призываются все солдаты-отпускники и все отпускники с заводов. Вот один из таких: без фуражки, в цветном кашне, лохматый... "Там был такой беспорядок, все смешалось, - офицеры перепугались. .." "Фокке-вульфы" пикируют на наши передовые подразделения и позиции батарей. Зенитчики сшибают в минуту-две четырех немцев - и налет исчерпан... Нахлестывая коней, в город мчатся первые обозники, усатые дядьки. Они подают боезапас. И по берлинскому асфальту бешено стучат копыта русских коней и сыплются яркие искры. "Эй, милые!.."

Штурмующие части вгрызаются в город. Около батареи - она укомплектована сплошь ленинградской молодежью - рвутся немецкие снаряды; звенят щиты, валятся ветви, резко ударяются в землю осколки. На батарею идет пехотный офицер: "Товарищи артиллеристы, вот из того двухэтажного дома работают два немецких пулемета, губят наших". И расчеты под свист и вой осколков становятся к орудиям. Старший лейтенант Патрикеев командует: "По пулеметам наводить!" И пехотный офицер говорит: "Если вы, братцы, уничтожите эти расчеты пулеметные, которые, видно, слишком любят фашизм, я лично буду ходатайствовать, чтобы вас представили к высшей награде. Вы только поймите - они мешают в Берлин войти!" И это было сказано так чисто и просто, что не понять, не ответить было нельзя. И Патрикеев ответил: "Не для того мы прошли от Ленинграда до Берлина, чтобы сплошать". И сам пошел в пехоту, чтобы в упор определить, где, в каких окнах эти два пулемета. Идет и говорит: "В дом попаду сразу, но мне надо попасть в пулеметы". Тогда вскакивают два бойца: "Сейчас покажем", - идут вперед и вызывают на себя огонь пулеметов. Патрикеев говорит: "Теперь вижу". Подал команду. Первый разрыв лег влево 25 и перелет - ясно, что артиллеристы боялись за свою пехоту и прицел взяли чуть больше. Второй дал недолет, третий лег в дом. Потом дали налет шестнадцатью снарядами, из них три легли как раз в пулеметы.

Таким-то вот родом и был взят один квартал Берлина.

По улице, по проулкам, вдоль заборов, пригибаясь, идут навстречу бегущие из берлинской каторги советские граждане. Проходит старушка: "Родненькие, как тут на Орел пройтить-то?" Бабушку с улыбкой провожают к ближайшей идущей в тыл машине.

Сплошные массивные дома и местами руины - следы англо-американских бомбардировок 1943-1944 годов. Неубранные, слипшиеся кучи щебня, кирпича... Берлин грязен. ..

Бой принимает специфический характер: немцы сидят на чердаках, в подвалах, в сараях, на задних дворах и стремятся, пропустив наши штурмовые группы, бить их в затылок. Некоторые немецкие группы перебегают по подземным ходам или по подвалам, которые тянутся в иных местах на длину всего квартала.

Бойцы, имеющие опыт Ленинграда и Сталинграда, опыт штурма Познани и других городов, быстро раскусывают эту тактику. Артиллерия, танки и самоходки бьют прямой наводкой по чердакам - и немецкие снайперы летят к чертям вместе с раскрошенной черепицей, а в подвалы, откуда стреляют, наши аккуратно бросают ручные гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Это сразу успокаивает любителей засад.

Вот выскакивают какие-то типы: в пиджаках, но в серо-зеленых штанах и кованых ботинках. "Солдат?" - "Нет". Морды нагло-пьяные, из ртов несет кислым спиртным перегаром. Это мальчишки из дивизии «Гитлерюгенд". Один икает и плачет. Стреляли по нашим частям в затылок. Потом, попавшись, стали переодеваться и удирать.

Из другого подвала вылезают полицейские в прекрасных голубых шинелях. Они козыряют, они спешно сообщают фамилии всего полицейского начальства.

Высоко проходят наши бомбардировщики. Они обрабатывают западные районы - казармы, аэродромы и прочее. Постукивают очереди из автомата. У булочной стоит немецкая очередь за хлебом - домохозяйки и старички жмутся к стенке, кланяются. Наши бойцы, испытующе глядя, тут же на бульваре роют окопы. Стоят белые трамваи, на которых кто-то не успел уехать в центр. Опять надпись: "Спокойствие! Берлин не будет сдан!" Два хозяйчика-сапожника спрашивают, выглядывая из дверей, что им делать.

На улицу падает залп: четыре тяжелых немецких снаряда. Летят витрины, золотые буквы названий фирм, падают зеленые ветки вековых лип. Группа немецких ребятишек тащит из магазина игрушки, коробки оловянных солдатиков. Проносятся машины, водитель, притормозив, спрашивает: "Куда тут к рейхстагу?" - "Не взят пока". - "Так заберем!" -и нажимает педаль. С окон свисают белые флаги, но из этих же домов опять стреляют. Танк, урча, всаживает в эти дома несколько снарядов

Берем резко к северу, чтобы выйти на соседние участки - к району Панков. Часть пути делаем по кольцевой автостраде. Здесь уже стоят регулировщицы. Флажки направляют потоки машин, вливающихся с радиально расходящихся шоссе. Движение так густо и так непринужденно, будто все эти водители ездили тут, по крайней мере, полжизни. Местами танки проложили свои собственные варианты поворотов и объездов. Берем по танковому следу круто влево и устремляемся в северные районы города.

Высится прямоугольная башня Панков. Над ней реет алое знамя. Башня вся изрешечена снарядами - немцы бьют упорно и методически, чтобы сбить это знамя, но им не удается это сделать. Горят огромные артиллерийские склады, подожженные противником. Железнодорожный путь здесь изуродован совершенно: немцы подорвали каждый стык рельсов и шпалы взломали тяжелым резаком, который буксировался паровозом. Путь тут нужно настилать заново, рельс за рельсом. Огромное здание, судя по колоссальному красному кресту, - госпиталь. Подъезжаем ближе: в концах этого красного креста... аккуратно сделанные бойницы дотов - четыре дота. Огромное садоводство - гряды клумб, тюльпаны всех'^оттенков, длинные ряды кустов: смородинник, малинник. Под кустами огневые точки, развороченные   нашей   артиллерией.   Садоводство,   как и  госпиталь,   было  рассчитано  на  создание  огневой ловушки.

Выходы из метро - оттуда тянет кисло-гнилым запахом. Выходы наблюдаются. Открытая пивная, персонал которой, напряженно улыбаясь, наливает пиво. Каким-то стандартным движением, напоказ, пробует его: "Не отравлено", -и предлагает нашей проходящей пехоте. Стоят брошенные немецкие автомашины.

В одном из домов - командный пункт части. Передний край в 30 метрах: дом напротив, там сидят немцы. Вблизи наши зажали батальон фольксштурма; немцы сгрудились во дворе, выходы заперты. Являются два парламентера, им вручают ультиматум. Немцы его читают и перечитывают, кивают головами и деревянным шагом уходят к своим. Проходит назначенный срок, и немцы отвечают, что предлагают сдаться нашим. Командир, усталый от бессонницы, осипший от многодневных телефонных и радиопереговоров и команд, отпускает несколько слов. Артиллерия обрушивает шквал. "Если враг не сдается - его уничтожают".

Какой-то господин пробует доказать, что нельзя обстреливать дома, в частности его собственный дом. Кладем перед господином германский журнал "Ди Вермахт" ("Вооруженные силы") номер 18-й от 27 августа 1941 года. "Ваш журнал?" Господин перелистывает журнал, смотрит дату, штамп официального издания, адрес издания: "Берлин, Шарлоттенбург, 2 Уландштрассе, 7-8°. Тогда мы показываем господину снимки на 6-й и 7-й страницах, разворот на две полосы: "Бомбы над Москвой". Снимки ночных пожаров. Подпись: "Снимок показывает, насколько уничтожающа сила немецкой авиации". Мы говорим, возможно сжатее, и о том, что было в других наших городах - в Ленинграде, в Сталинграде, в Севастополе и прочих. Мы добавляем: "Теперь мы пришли с ответом".

Штурмовые группы вгрызаются в город все глубже... Тебе не будет ни часа спокойствия, Берлин. Мы говорили 72 июня 1941 года о JOM, ЧТО русские бывали в Берлине дважды: в 1760-м и 1813-м, - и о том, что мы придем и II третий раз. И мы пришли.

27 апреля 1945 года