Путешествие с Семёновыми по XX веку

[окончание, начало — здесь]

.

Это может, показаться странным, но ворох из цитат, биографических справок, сведений о публикациях, и всего прочего, что я ненароком накопал, читая старую пьесу, довольно долгое время занимал меня. Получилось что-то вроде любительского исследования. Личный сетевой дневник подходящее место для выкладывания таких «поделок».
Итак, писатель Семёнов умер в самом начале 1942-го в госпитале Волховского фронта. С учётом всех обстоятельств, про него можно сказать — погиб на фронте. Вероятно, для него это было бы важно.
Прямых наследников Семёнов не оставил, но он подарил свою фамилию двум людям: жене и пасынку. Некий вариант посюстороннего послесмертия.

Сергей Семёнов, автолитография Георгия Верейского (1930 г.) Наталья Семёнова (Волотова), послевоенное фото.

Сначала о супруге писателя: Семёнова Наталия Георгиевна (1896-1982 гг.), сценический псевдоним «Наталия Волотова», в девичестве Наталья Бруггер, по первому мужу Наталья Деген. 

О таких людях принято писать, что-то вроде «Наталья Георгиевна была замечательным человеком». Я не стану этого делать, мои дилетантские штудии просто не дали мне достаточно оснований для таких выводов. Но что действительно впечатляет, так это то, по каким занимательным местам проходил жизненный маршрут Бруггер-Семёновой. Речь не о географии (она, кажется, не часто покидала Петербург-Петроград-Ленинград), а о «социальных пространствах».

О семье её информации нашёл немного, пишут, что обрусевшие немцы. Среднее образование она получает в очень примечательном заведении — женской гимназии Стоюниной. Основательница гимназии Мария Николаевна Стоюнина сама по себе очень интересна: одноклассница второй жены Достоевского, жена публициста и педагога-новатора Владимира Стоюнина (1826-1888 гг.) и сама новатор-педагог и т.д. Не имею возможности судить о том, была ли эта частная гимназия лучшей женской гимназией Империи (в воспоминаниях преобладают малосодержательные похвалы либеральным нравам, творческой атмосфере и счастливой возможности девочкам облачаться в мужской костюм), но это определённо нечто выдающееся.

Стоюнина М.Н., Стоюнин В.Я.,  Лесгафт П.Ф., Лосский Н.О.

Интересный состав преподавателей: философию и психологию вёл Н.О. Лосский (!); физкультуру — Пётр Лесгафт (!) (он же был по факту одним из руководителей школы); словесность преподавал Василий Гиппиус (родственник поэтессы); а юриспруденцию — проф. М. А. Дьяконов (серьёзный учёный того времени). Помните (хотя бы по школьным хрестоматиям) картину Николая Ярошенко «Курсистка» (1883 г.)? На ней изображена Анна Черткова (Дитерихс), так же некоторое время работавшая у Стоюниной. Философ Лосский, к слову, приходился своей работодательнице зятем. 

Семейный портрет, г. Збраслав (пригород Праги, тогдашняя Чехословакия), после 1922 г. На снимке слева направо: Лосская Людмила Владимировна, Лосский Борис Николаевич, Стоюнина Мария Николаевна, Лосский Владимир Николаевич, Лосский Николай Онуфриевич, Лосский Андрей Николаевич [источник]


Но даже краткий перечень выпускниц Гимназии Стоюниной («стоюнинок») впечатляет больше списка педсостава.

Нина Берберова (1901-1993 гг.). Значимая фигура Первой волны эмиграции. Педагог, публицист, издатель. Преподавала в Йельском, Принстонском, Корнеллском, Колумбийском, Пенсильванском университетах. Прожила долгую жизнь и успела стать звездой перестроечного книжного бума. Я вспоминаю восторженные рецензии в тогдашней прессе («Женщина неслабого пола» и т.д.) на советское издание её мемуаров «Курсив мой». Позднее вышел русский перевод её исследования «Люди и ложи: Русские масоны XX столетия».

Монахиня Мария (Елизавета Юрьевна Скобцова), погибшая в Равенсбрюке (я ещё помню споры вокруг её канонизации).

Розенбаум Алиса Зиновьевна, она же Айн Рэнд, та самая («Атлант расправил плечи» и т.п.).

Берберова Н.Н., Скобцова Е.Ю., Розенбаум А.З.

А ещё — одна из дочерей философа В.В. Розанова; а так же — Ольга Набокова (дочь политика, сестра писателя); Ирина Головкина (внучка композитора Н. А. Римского-Корсакова) и некоторое множество будущих советских и эмигрантских поэтесс, художниц, переводчиц, журналисток. Замечу, что вместе с представительницами состоятельных фамилий в гимназии получали образование и девочки из простых семей, ученицы бесплатной начальной школы, явившие исключительные способности (впрочем, таких счастливиц было совсем немного, гимназия оставалась коммерческим предприятием). Успел поучится в этом учебном заведении и Дмитрий Шостакович, но это уже при большевиках, когда школа перестала быть женской.

Примечателен даже не сам элитарный характер этого учебного заведения, а то, что это были дети «другой», не-имперской, не-служилой элиты, её сложно определить — не столько буржуазная, и не совсем политическая, а скорее — медийная. Композиторы, успешные журналисты, режиссеры, фронтмены думских партий, популярные ораторы. 

Гимназия Стоюниной — это хороший старт для девочки из интеллигентной семьи. Дальше ещё интереснее. Продолжила Наталья Бруггер образование в известной театральной «Школе трех Николаев» (руководители и основатели Н.О. Массалитинов, Н.Г. Александров и Н.А. Подгорный), после революционных пертурбаций это заведение стало называться «2-я студия МХТ». Кажется, громкой (и негромкой) театральной славы Наталия Георгиевна не снискала, но в соответствующую среду была вписана крепко: есть её переписка с Вахтанговым, в знакомцах Каверин, Зощенко, Шварц и много кто ещё. Временами она выступала как профессиональная чтица, а ещё около 10 лет преподавала на кафедре детской литературы в Ленинградском государственном библиотечном институте им. Н.К. Крупской (до Войны — Коммунистический политико-просветительный институт).

Я совсем, было, забыл о герое своей давней заметки — С.А. Венгерове. Но если пишешь о деятелях культуры конца XIX – начала XX века в России, то тень Венгерова, как оказалось, повсюду.  Семён Афанасьевич был научным руководителем преподавателя словесности стоюнинской гимназии Василия Гиппиуса (тот был «учеником Венгерова, как все»). Венгеров в родстве со Слонимскими (через сестру Фаину Афанасьевну), с которыми, в свою очередь, очень дружна актриса Бруггер; обширная семья советских композиторов, писателей, поэтесс и музыковедов Слонимских — венгеровские племянники, племянницы и их дети. Да, и Флора Овсеевна Вербловская — мать поэта Осипа Мандельштама – тоже в родстве с Семёном Афанасьевичем (к делу не относится, но к слову пришлось). Впрочем, по-своему правы будут те, кто скажет, что всё объяснимо, ибо среда профессиональных деятелей культуры невелика и неатомизирована (в отличии от некоторых прочих сред).

В 1916-м или в начале 1917-го года (точных данных не нашёл) Наталья Георгиевна выходит замуж за Бориса Дегена (1894–1941 гг.). Судя мемуарам тех, кто мог быть осведомлён, познакомилась она с будущим мужем на собрании одного из бесчисленных театральных кружков незадолго до февраля 1917-го. Её избранник молод, увлечён «новым искусством», вдохновлён революцией, чуть-чуть режиссёр, немного экскурсовод, чуть было не написал «тусовщик, тиктокер и экоактивист». Впрочем, ирония не совсем уместна: первое поколение питерских экскурсоводов-любителей — это люди, на концептуальном уровне понявшие, что этот Город – сокровище, и сделавшие из этого выводы, а это понимание дорогого стоит. 

Деген, как и его избранница, если верить анкетам, из обрусевших немцев – даже дворянин (Деген-Ковалевский); кажется, он рано осиротел, воспитывался в доме тётки, Н.В. Деген-Арабажиной. Тётка-опекун некогда была любовницей князя М.Н. Волконского (его псевдоним Анчар Манценилов), известнейшего в своё время театрального деятеля и драматурга, автора пьесы-пародии «Вампука, принцесса Африканская, образцовая во всех отношениях опера», а так же комедии «Гастроль Рычалова». Судя по скупым сведениям, в доме отставной любовницы князя-пародиста царила атмосфера капустника, мальчик входил в мир, который воистину был театром.

Карьера Дегена при Советах шла неровно, но интересно: служба в Губполитпросвете, потом театральная режиссура, кружковод, экскурсовод, лектор; общем, «по линии пропаганды». В середине 1920-х он заинтересовался краеведением и этнографией и на этом поприще преуспел. С 1933 г. работал в Секторе доклассового общества ГАИМК (Институт истории материальной культуры). В 1934-1935 гг. – в Институте истории доклассового общества ГАИМК; в 1939-1941 гг. – в Секторе бронзы и раннего железа ИИМК АН СССР. 23 августа 1931 г. осуждён по статье 58-11 («организационная контрреволюционная деятельность»), но тут же постановлением Коллегии ОГПУ дело прекращено, освобожден. Ещё был под следствием в 1940-м и, кажется, в 1934-м, но, видимо, лагерей избежал.

Борис Евгеньевич Деген и его сын Глеб Сергеевич Семёнов

Борис Деген становится кавказоведом, очень примечательная специализация для джугашвиливского периода нашей истории. Не берусь утверждать что либо о характере и значении его исследований (есть положительные отзывы), замечу только, что примерно в это время оформлялась концепция «древних культур»: есть культуры отсталые, наполненные темнотой и невежеством (например, культура русского крестьянства), а есть древние (например, культуры некоторых кавказских народов), последние заслуживают бережного отношения, романтизации. 

Кстати, становится примерно понятно, как в большевистском дискурсе можно было («технически») примирить радикализм отрицания прошлого и любование архаичной экзотикой. Возможно, ключик (один из них) находится в формулировке «сектор доклассового общества»: классовая борьба и сопутствующие ей методы не распространяются на «древние культуры», являющиеся примером «доклассового общества». «Диалектика!» Наверное, так (я же не марксист, могу ошибаться); есть в этом выверте нечто красивое.

Впрочем, рассказ о первом муже Бруггер-Семёновой на этом я остановлю; замечу только, что он, как и писатель Семёнов, не пережил первую блокадную зиму. 

Немного странно то, что я с трудом нашёл фотографию Натальи Георгиевны. Фотографы в её окружении, скорее всего, были, и вряд ли актриса, декламатор и преподавательница пряталась от объектива. Дело, предположу, в том, что и личность и архивы Н.Г. мало интересны современникам, а архивы есть, они хранятся в «Центральном госархиве литературы и искусства Санкт-Петербурга», Фонд № Р-146, в описи значатся фотографии, портреты (была ещё в 2000 году публикация её дневников в сборнике «Люди и судьбы на рубеже веков: Воспоминания. Дневники. Письма. 1895-1925»). В мемуарах (из тех, что выложены в Сеть) она преимущественно упоминается как почти безымянная «интеллигентная мама», воспитавшая самого известного из Семёновых — поэта Глеба Борисовича Дегена. 

То самое единственное фото Бруггер-Семёновой я нашёл на сайте Санкт-Петербургского государственного института культуры (СПбГИК — наследник Библиотечного института). Там же была и информация о её службе в армии и награждениях, что слегка неожиданно: дело в том, что большинство упоминаний о Наталье Георгиевне (как правило, небрежных и кратких) дают скорее представление о ней как о сугубо гражданском человеке, оказавшемся в осаждённом городе и, что называется, «переносившем трудности вместе со всеми» (голод, бомбёжки, дежурство на крышах, помощь в госпиталях). 

Но получается, что актриса Волотова, как и её муж, была офицером-политработником:

Из наградного листа (орден «Красной Звезды») от 12.08.1944 г.: «Семенова Н.Г., лейтенант. Чл. ВКП(б) с 1940 г. В РККА с июля 1941 г. Лейтенант Семенова Н.Г. добровольцем вступила в Красную Армию в июле 1941 г. в качестве дружинницы. Участвовала в боях под Гдовом в истребительном полку. Прошла боевой и славный путь первоначально в качестве дружинницы, а потом медсестры в МСБ-32, затем в ОСППТ-2229, где Семенова была переведена на должность старшей сестры и назначена парторгом. В мае 1942 г. лейтенант Семенова была уже назначена военным комиссаром ИГ-554, где плодотворно работала до ноября 1942 г. После годичной работы в ДКА, в ГРЛ-1991. т. Семенова была вновь назначена в ИГ-554 в качестве зам. по политчасти начальника госпиталя, где в полной мере развернула свои организаторские способности и проявила большую принципиальность. За время своей 16-ти месячной работы в ИГ лейтенант Семенова поставила политмассовую работу на должную высоту; партийная организация под ее руководством выросла и окрепла, стала действительно ведущим звеном во всей работе госпиталя. Лейтенант Семенова систематически ведет работу среди больных, заслуженно получая от них признательность. Энергичный, живой и высококультурный человек, требовательный к себе и другим. Тов. Семенова вникает во все поры жизни ИГ (инфекционный госпиталь – авт.), умеет сплачивать людей и поднимать на выполнение задач, направленных на разгром фашистского зверя. В ответственные моменты жизни госпиталя тов. Семенова всегда берет на себя самые трудные поручения и с честью их выполняет. Тов. Семенова имеет ряд благодарностей по госпиталю, по войскам и тылу 54 армии. Таков боевой и славный путь истинно русской женщины-патриотки от дружинницы до зам. по политчасти начальника госпиталя».

Интересно... Стоп. «Назначена парторгом... поставила политмассовую работу на должную высоту...» Тарпова (героиня романа и пьесы) училась в гимназии, но потом стала парторгом.

Банальность: сопоставление персонажей книг любого писателя с биографией его близких часто даёт пищу для занятных догадок...

Но вернусь к пасынку писателя. Глеб, сын Натальи и Бориса, родился в апреле 1918 года, молодая семья тогда же распалась; плохо быть младенцем в 1918-м году, но он выжил. Рос в семье матери и её второго мужа. 

Детство и юность в писательском доме на канале Грибоедова. Как пишут: жены-подруги обменивались шутливыми мнениями о сыновьях-ровесниках: «Самый красивый — конечно, Миша (будущий актер М. Козаков), самый талантливый — Сережа (будущий композитор С. Слонимский), а самый лучший — Глебушка...»

Актёр М. Козаков, композитор  С. Слонимский, поэт Г. Семёнов

Про отношения с отчимом сказано, что они не были особенно близки, но Глеб мог рассчитывать на помощь Семёнова. Когда над Дегеном-старшим в очередной раз «сгустились тучи» (потом развеялись), мальчику сменили фамилию и отчество; Глеб Борисович Деген исчез, появился Глеб Сергеевич Семёнов («Википедия» формулирует жестко, предлагая читателям картину внутрисемейной иерархии: «мать дала сыну фамилию отчима»). Когда 16-летний пасынок увлёкся написанием стихов, отчим, что называется, поддержал и помог. Друзья и знакомцы Семёнова были незамедлительно проинформированы о молодом поэте; сохранилась записка Б. Л. Пастернака: «Дорогой Глеб! Твой отец рассказал мне, что ты пишешь стихи. Бросай это дело, дружок, тяжелое и неблагодарное ремесло. Твой Б. П.»  

Вероятно, «отец» многим рассказал о молодом даровании. Первая публикация в 1935 г. в газете «Пролетарская правда» (юноше 17 лет), в 1936-м и 1938 гг. стихи публиковались в журнале «Резец», затем — в альманахе «Литературный современник» (1940, № 10—11; 1941, № 5), наконец — большой цикл в журнале «Звезда» (1940, № 5—6). 

Войну молодой Деген-Семёнов встретил с «железной бронью» по состоянию здоровья, пережил в Ленинграде первую, страшную блокадную зиму, потом был эвакуирован. Эта «бронь» и причина переживаний, и «социальная стигма», и тема для стихов. 

Я – тыловая крыса.

«Люди – они на фронте,

а этот – в своей постели

спит со своей женой…» –

Бабы глаза ей колют.

Скажет она: «Не троньте!»

Заплачет она: «Неправда,

он у меня больной!»

Бабы ярятся пуще:

«Руки и ноги целы!

Годен детишек делать –

годен и на войну!..»

Словом, я окопался.

Местные офицеры

за женщину не считают,

обходят мою жену.
Весь день над столом сутулюсь,

а ночью – одно и то же

снится: перед сержантом

встаю, как на пьедестал:

«Есть прикрыть отступленье!» –

и сонный восторг по коже…

Снится, что стал я годным,

хоть на смерть,

да годным стал!
1942-1944 

В годы правления последнего советского генсека Семёнов — признанный поэт военного поколения, включён в антологии. Не совсем типичные стихи о Войне пришлись ко двору в эпоху «нового мышления». В 1986-м довольно крупным тиражом (10 000 экз.) выходит большой сборник его стихов «Прощание с осенним садом». Но это всё посмертный успех, Глеб Борисович умер в 1982-м.

Одна из последних фотографий Г. Семёнова (начало 1980-х, фото Ф.Лурье). Советские издания стихов Г. Семёнова

Вообще, его библиография сначала показалась мне несколько странной, скажем, у него не выходили книги в Оттепель; всего известно пять прижизненных сборников его стихов — «Свет в окнах» (Л., 1947), «Плечом к плечу» (Л., 1952), «Отпуск в сентябре» (Л., 1964), «Сосны» (Л., 1972) и «Стихотворения» (Л., 1979). Разумеется, были публикации в лит.периодике, печатались его переводы (с молдавского, белорусского, языков народов Севера и др.) и т.д. 

Но странности явились менее странными после ознакомления с воспоминаниями Елены Кумпан (ученицы поэта и его третьей жены), каковые воспоминания чуть-чуть (совсем чуть-чуть) приоткрывают картину советского книгоиздательства, в частности дают некое представление о редактуре и роли редактора. Подготовительная работа над книгами велась порой годами (что, в числе прочего, обеспечивало довольно высокий уровень грамотности и стилистической культуры советского худлита), редактор становился таким соавтором, особенно это справедливо в случае сборников произведений (в частности, стихотворных), так как именно в сборнике селекция и последовательность «вещей» особенно значимы для «звучания» всей книги. Сам по себе редактор был фигурой в процессе книгоиздания неизбежной (и в этом смысле принудительной), но Семёнов, как человек информированный и со связями, мог себе позволить редактора выбирать, выбрал по рекомендациям. Но вот как бывает: ориентируется человек на «тех, к чьему мнению стоит прислушаться», обратится к рекомендованному дантисту, или дизайнеру интерьеров, или, как в данном случае, редактору, а всё пойдёт не так.

Цитата из мемуаров Елены Кумпан: 

«...в это время появился редактор, умный, самостоятельный и независимый (относительно) — Минна Исаевна Дикман, и ей очень доверял тот круг, которому принадлежал Глеб [...] Но, к сожалению, с Глебом у нее контакта не получилось. Она жестко диктовала ему состав книги, считая, что ее нужно сделать сугубо лирической, а с другой стороны — усилить общественное звучание, добавив более ранние, «передвижнические» стихи Глеба, которые он не хотел давать в печать, и т. д. В общем, на этой истории мне не хотелось бы долго останавливаться, добавлю только, что на вышедшей в 1964 году книге «Отпуск в сентябре» Семенов написал Минне Исаевне: «Победителю редактору от побежденного автора». Впрочем, они сохраняли впоследствии приятельские отношения. Не лучше получилось и со следующей книгой Глеба. Она вышла в 1972 году и называлась «Сосны». Наученный горьким опытом, Глеб обратился к другому редактору, с которым мы оба успели к тому времени подружиться. Это была Фрида Германовна Кацис...» 

Дальше лучше почитать в первоисточнике, можно прикоснуться к «атмосфере эпохи», и получить некоторое количество информации об одной довольно закрытой стороне советской культурной жизни (от наблюдателя пристрастного, но информированного). 

Ещё к теме «атмосферы эпохи»: замечательный документ — переписка Тамары Хмельницкой и Глеба Семенова. Тема переписки: классическая музыка, Ахматова, пианисты Рихтер, Юдина и вера в Бога. Чуть-чуть приоткрывается то, как устроено религиозное чувство советского интеллигента, и можно примерно понять, почему так случилось, что «увлечение православием» и даже воцерковление и некоторая аскетическая практика, зачастую не приводили этих людей ни к какому «почвенничеству» или «национальной традиции», а лишь отдаляли от всего этого.

Моё мнение о Дегене-поэте (он некоторое время подписывал стихи именно этой фамилией) вряд ли представляет ценность. На мой вкус, это — что называется крепкий профессионал, чувствуется и нетривиальный уровень знакомства с мировой культурой и старательная работа над словом, стилем, интонацией. 

Базовая тема — «трагическое одиночество в толпе», отчуждённость:

Я чувствую себя шпионом:

не так терплю, не так люблю;

не сват-не брат густым мильонам,

не кум, тем паче, королю...

«Я чувствую себя шпионом», как современно звучит; отдадим должное поэту — это «он чувствует», не пытаясь переложить ответственность за своё «шпионство» ни на «густые мильоны» соотечественников, ни на «короля». Впрочем, лирический герой не идентичен автору (банальность, конечно). Одна занятная деталь: Г.С. Семёнов был штатным функционером СП СССР. В сети есть «его» аккаунт, заведённый вероятно, кем-то из учеников или почитателей, там можно прочесть, что «он много лет работал в Союзе писателей референтом, служил в учреждении, которое презирал». Нескучно сформулировано. Википедия любезно уточняет: «работал ответственным секретарём Комиссии по работе с молодыми литераторами при Ленинградском отделении Союза». Довольна типичная для той среды и эпохи амбивалентность: занимаюсь тем, что составляет смысл моей жизни и делаю успешную карьеру, но делаю это в конторе (и системе), которую презираю (кстати, это и правда травматично, а если жить так десятилетиями, то можно накопить много ненависти).

В историю Глеб Семёнов вошёл не столько как поэт, сколько как наставник поэтов, он был, выражаясь языком 1918 года кружковод, точнее руководитель так называемых литобъединений (ЛИТО) и на этой ниве явно достиг очень значительных успехов. Что любопытно, в качестве наставника он наследовал и матери, и отцу, и отчиму.
С 1947-го по 1981 г. руководил несколькими литературными объединениями — Дворца пионеров им. Жданова (1947—1950), Политехнического института, Горного института (с начала 1950-х по 1957 г.), Дворца культуры им. Первой пятилетки (в конце 1950-х — 1960-е гг.). До 1981 г. руководил объединением писателей Дома ученых им. Горького. Несколько лет после 1977 г. возглавлял ЛИТО «Нарвская застава». Недолго жил в Москве, но и там руководил несколькими московскими литобъединениями. 

Очень интересно. Получается, Семёнов — весьма влиятельная фигура в сфере отбора и подготовки молодых поэтических дарований, да ещё с крепкими позициями в Союзе писателей, «министерстве литературы». Да это же новый Венгеров! Не столь «крупнокалиберный» (скорее «регионального масштаба»), существующий в другом социуме, с другим инструментарием, но роль примерно та же. Интересно, а в Ленинграде можно было мимо Семёнова и помимо его воли поступить в советские поэты? 

Впрочем, это всего лишь ирония, мне не суждено разобраться в тогдашних ленинградских тайнах. Однако, у Е. Кумпан читаю: «В 1954 году, примерно через год после смерти Сталина, а для Ленинграда еще и, как я понимаю, после изгнания Кочетова — они трое, (Семёнов, Линецкая и Максимов) вне зависимости друг от друга, начали работу с творческой молодежью».

Всеволод Кочетов повержен и изгнан в Москву, победители получают всё? 

Из тогдашнего интеллигентского фольклора:

«На свете есть литературный дядя,

Я имени его не назову.

Все говорят, был праздник в Ленинграде,

Когда его перевезли в Москву.»

Впрочем, это уж совсем другая история...

А теперь об учениках Семёнова. Собственно, неполный список «Глеб-гвардии Семёновского полка» (выражение запустил Александр Городницкий, который тоже учился у Глеба Сергеевича) — и сподвиг меня зарыться в материал. 

Кроме ничего особенно не говорящих для меня имён Владимира Британишского, Риммы Мееровны Марковой, Михаила Яснова и т.д. там присутствовали Глеб Горбовский, Виктор Соснора, Яков Гордин и Александр Кушнер.

Вот на Кушнере-то я и споткнулся (и начал «копать», значок «смайл»). Я человек, пытавшийся (не слишком успешно) в 1990-е следить за современной (на тот момент) литературой, и у меня отложилось, что Кушнер — есть величина. И влиятельная фигура в мире профессиональных поэтов и критиков, и автор «влияющих» текстов (это не часто совпадающие роли). Стихи и правда были хорошие, в них чувствовалась культура и труд (как и у его учителя). С тех пор прошло немало лет, интересы мои сместились, так что я сейчас просто делюсь обрывками воспоминаний о том, что представляло для меня интерес, а не даю характеристику литератору. Одно из воспоминаний слегка травматическое: было самое начало 2000-х, я слушал по радио репортаж с вручения Кушнеру очередной премии (у него много премий, в 1995-м даже дали Государственную); премия была, кажется, какая-то «чубайсовская» (от РАО «ЕЭС России», кажется так), поэт читал свои «Мерседесы»:  

Мне нравятся чужие мерседесы,

Я, проходя, любуюсь их сверканьем.

А то, что в них сидят головорезы,

Так ведь всегда проблемы с мирозданьем.

Есть, и не те, так эти неудобства.

Пожалуй, я предпочитаю эти.

А чувство неудачи и сиротства —

Пусть взрослые в него играют дети!

Нулевые, конечно, не 1990-е, но все шрамы от «перемен» были на месте, а репортёр, предваряя речь лауреата, рассказывал что-то такое про «убранство зала и изысканность туалетов», виновник торжества в рифму любовался «мерседесами», а я услышал в этом во всём только то, что «из всех неудобств мы выбираем созерцание чужих страданий». Так это виделось мне, и это зрелище было столь омерзительно и бесстыдно, что даже вызывало оторопь. Впрочем, это были всего лишь мои эмоции, за них литератор ответственности не несёт.

У Александра Кушнера в Петербурге тоже своё ЛИТО, причём какое-то интересное, по описаниям получается, что он как набрал в 1970-х годах группу молодых поэтов, так и ведёт их по жизни. «Чувствуется школа».

Я выскочил за рамки указанного в названии XX века, нужно сворачивать повествование.

Глеб Семёнов умер в самом начале 1982 года. Он продолжил себя не только в книгах и учениках. Три брака, много детей, кажется, всего их пятеро; точнее — я нашёл упоминание о пятерых, но возможно их было больше. Некоторые из них Семёновы, другие носили фамилии матерей. Найти тех самых Семёновых в море российских Семёновых мне не под силу, к тому же для меня это «приключение» закончилось. Встретил только упоминание о Лидии Семёновой, как составительнице эпистолярного сборника «Говорить друг с другом, как с собой»  (та самая переписка с Тамарой Хмельницкой). Есть информация о сыне литератора от второго (кажется) брака: Никита Глебович Охотин — координатор архивных проектов Института «Открытое общество» (Фонд Сороса), директор «Музея творчества и быта в ГУЛАГе» при обществе «Мемориал» и т.д. и т.п. В общем, «поставил политмассовую работу на должную высоту», всё предсказуемо и скучно.

Путешествие продолжается.