Начало Первой мировой: эйфория патриотизма

Объявление войны в каждой стране сопровождалось невероятной эйфорией. Никогда ещё люди так радостно не встречали известий о начале боевых действий. Толпы людей выходили на площади, радостно размахивали шляпами и кидали в воздух чепчики. «Еще ни одна война не начиналась при таком массовом непонимании её природы и трагичности», — писал британский историк Норман Стоун. Все политические партии, забыв прежние раздоры, объединялись вокруг главы своего государства в желании покарать обидчиков. Несговорчивых быстро устраняли.

Лидер французских социалистов Жан Жорес был известным антимилитаристом. За связи с немцами во Франции ему дали прозвище «герр Жорес». 31 июля, за два дня до вступления Франции в войну, Жорес был застрелен в парижском кафе. Суд счёл, что убийство «герра Жореса» было вкладом в итоговую победу Франции.

Жан Жорес. Источник: wikipedia.org

Немецкие социалисты сплотились вокруг кайзера, российская оппозиция в патриотическом порыве забыла о своей ненависти к монархии, даже буйные британские суфражистки агитировали женщин помогать стране в борьбе с немецким милитаризмом и идти на заводы вместо мужей, ушедших на фронт.

Николай II объявляет о начале войны с Германией. 

Различные мемуары оставили немало свидетельств того, как в разных странах реагировали на объявление войны. Император появляется на балконе. Мгновенно все опускаются на колени и поют русский гимн. В эту минуту, для этих тысяч людей, которые здесь повергнуты, царь действительно есть самодержец, отмеченный Богом, военный, политический и религиозный глава своего народа, неограниченный владыка душ и тел.

Во Франции война также была встречена всеобщим ликованием. Толпы людей собирались на вокзалах проводить мобилизованных резервистов. Девушки отправлялись на фронт, чтобы стать сёстрами милосердия.

В Британии речь министра иностранных дел Эдуарда Грея в парламенте, где он объяснял необходимость вступления в войну, была встречена неистовыми аплодисментами. « Я не могу поверить ни на минуту, что в конце этой войны, даже если бы мы и не приняли в ней участия, нам удалось бы исправить случившееся и предотвратить падение всей Западной Европы под давлением единственной господствующей державы». Парламент, слушавший его с «напряженнейшим вниманием» более полутора часов, разразился бурными аплодисментами, красноречиво говорившими об одобрении.

Эдуард Грей, 1914 год. Источник: wikipedia.org

В Германии эйфория была столь сильной, что даже получила в истории и литературе отдельное название — «Августовское воодушевление». Иногда этот период единения немцев ещё называют «духом 1914 года». Сам кайзер Вильгельм, облачённый в армейскую полевую форму, выступал с балкона своей резиденции перед возбуждённой толпой: «Для Германии настал грозный час испытаний. Окружающие нас враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках».

Военный эшелон, август 1914 года. Источник: wikipedia.org

Всеобщее ликование и единение завладело немцами. 

Известный своими левыми и пацифистскими взглядами писатель Стефан Цвейг во «Вчерашнем мире» описывал притягательное чувство солидарности, охватившее немецкий народ, которому было сложно противостоять: «Как никогда, тысячи и сотни тысяч людей чувствовали то, что им надлежало бы чувствовать скорее в мирное время: что они составляют единое целое».

Немецкие солдаты покидают гарнизон, 1914 год. Источник: wikipedia.org

Во всех странах на призывные пункты валом повалили добровольцы.  Владимир Маяковский прибежал на призывной пункт с просьбой отправить его на фронт. Но его сочли неблагонадёжным для фронта и отрядили создавать пропагандистские карикатуры. Анархист Пётр Кропоткин писал: «При данных условиях всякий, кто чувствует в себе силы что-нибудь делать, и кому дорого то, что было лучшего в европейской цивилизации, и то, за что боролся рабочий Интернационал, может делать только одно — помогать Европе раздавить врага самых дорогих нам заветов: немецкий милитаризм и немецкий империализм».

Патриотический подъём первых дней войны изумлял. Ведь никто не ожидал, что война продлится четыре с половиной года, — военные планы всех держав предусматривали разгром противника за месяц-полтора, и первые уезжавшие на фронт добровольцы искренне надеялись, что к осени вернутся домой. Никто и не мог предположить, что миллионы людей погибнут, сотни тысяч станут беженцами.