Последний бой генерала Скалона

Владимир Евстафьевич Скалон (1872 — 1917), православный, из дворян Могилевской губернии. Происходит от французского гугенота Георгия де Скалон, переселившегося в Швецию. Его сыновья Степан и Даниил переселились в Россию вместе с матерью и тремя сёстрами в 1710 году. Даниил Юрьевич Скалон, от которого пошёл российский род, был адъютантом фельдмаршала Трубецкого. Род Скалон внесён в родословные книги Владимирской, Екатеринославской, Курской, Подольской, Санкт-Петербургской и Харьковской губерний. Отец — эстляндский губернатор Евстафий Николаевич Скалон, мать — Александра Яковлевна Эйлер. В.Е.Скалон окончил Пажеский корпус (1892, 1-й в выпуске, имя занесено на мраморные доски), был выпущен подпоручиком в Семёновский лейб-гвардии полк, позднее окончил Николаевскую военную академию (1898, по 1-му разряду с отличием). Чины: подпоручик (1892). поручик (1896), штабс-капитан гвардии с переименованием в капитаны ГШ (1898), подполковник (1903), полковник (1907), генерал-майор (1916). В 1914 году занял должность начальника 5-го делопроизводства управления генерал-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего, с июля того же года — и.д. генерала для делопроизводства и поручений управления генерал-квартирмейстера при Верховном Главнокомандующем. 8 ноября 1917 сменил Дитерихса на посту генерала-квартирмейстера Ставки ВГК.
В.Е.Скалон 

После прихода к власти большевиков, в ноябре 1917 года был назначен военным консультантом на мирных переговорах в Брест-Литовске, где должен был возглавить большевистскую комиссию по перемирию. Перешедший на сторону Советской власти генерал Бонч-Бруевич так описывал Скалона в своих мемуарах: «Выбор мой мог показаться парадоксальным — офицер лейб-гвардии Семеновского полка Скалон был известен в Ставке как ярый монархист. Но работал он в разведывательном управлении, был серьезным и отлично знающим военное дело офицером, и с этой точки зрения имел безупречную репутацию. К тому же мне казалось, что непримиримое его отношение ко всему, что хоть чуть-чуть было левее абсолютной монархии, должно было заставить его с особой остротой относиться к переговорам о перемирии и потому отлично выполнить мое поручение — подробно и тщательно осведомлять Ставку о ходе переговоров.»

Полковник Д.Н.Тихобразов вспоминал следующее: "Бонч объявил Скалону его назначение... Бывший офицер Лейб-гвардии Семеновского полка и ревностный монархист, Скалон, отказавшись, стал на дыбы. Его совесть, сказал он, восстает против сепаратного мира, его честь не позволяет ему порвать обязательства, торжественно подписанные Россией. Бонч-Бруевич рассердился: "Никто не спрашивает вашего личного мнения. Высшие интересы государства требуют прекращения военных действий. Таково и решение Правительства, и не нам его обсуждать. Вы - человек подходящий для задачи и ваш долг ее выполнить: Россия требует от вас жертвы". И Скалон поехал.
29 ноября 1917г. во время совещания, которое началось в три часа дня, он вышел в отведенную ему комнату якобы за картой и, встав перед зеркалом, застрелился. По воспоминаниям ещё одного члена военной консультации подполковника Д.Г. Фокке, на столе была оставлена предсмертная записка: „Могилев. Анне Львовне Скалон. Прощай, дорогая, ненаглядная Анюта, не суди меня, прости, я больше жить не могу, благословляю тебя и Надюшу. Твой до гроба Володя“.
Предсмертное письмо генерала Скалона неизвестному адресату, отправленное из Петрограда 27 ноября, опубликовала газета "Наше дело". «Петроград, 27.XI.1917 г.Мой дорогой Н.Н.!Не удивляйся, что я пишу Вам, а не кому-нибудь из людей более близких. В теперешний момент “дружба” стала вещью более серьезной, чем та, которую мы знали в окопах или кавалерийских атаках...Вот что я хочу сказать Вам — очень коротко и выражая Вам заранее свою благодарность, если Вы захотите сберечь это письмо. Это искреннее объяснение со стороны человека, который готовит совершить “прыжок в неизвестность”.Троцкий только что предложил мне, в Смольном, отправиться в Брест консультантом при большевистской делегации, чтобы давать “советы” во время переговоров о перемирии, а затем и о мире.Поручение это глубоко мне противно.

Я знаю, что речь идет просто об отвратительной комедии. “Перемирие” уже заключено: наши солдаты просто-напросто уходят с фронта, убивая собственных офицеров и грабя, и продают свои ружья и даже пушки немцам за бутылку рома или коробку сигар. Мир, он тоже будет продиктован немцами, т.е. немцы диктуют, а большевики только исполняют задание... Я был осведомлен об этом по данным нашей разведки и разведок французской и английской. Таким образом, я знаю, куда я иду и с кем я иду. Но я задаю себе вопрос: если я откажусь, тот, кто заменит меня, будет ли он, по крайней мере, иметь достаточно мужества, чтобы не прикрыть измену подписью русского офицера? У меня этого мужества найдется. Даю Вам слово, что это так. С другой стороны, в Смольном, по-видимому, не все и не совсем единодушны. После моего разговора с Троцким у меня создалось впечатление, что он хотел бы “надуть” немцев, “тянуть” и попытаться не “подписать”. Но Ленин и его присные — Зиновьев, Подвойский, Сталин, Крыленко и прочие, за мир во что бы то ни стало, чтобы избежать риска быть выгнанными самими же немцами оттуда, куда их немцы посадили. Я даже задаю себе вопрос: почему это Ленин поручил переговоры Троцкому? Но впрочем, все это сейчас уже сравнительно лишь очень маловажно... Существенно то, что я еду в Брест. Бог знает, возвращусь ли я. Не судите меня слишком строго. Уверяю Вас, что я еду туда лишь потому, что хочу еще — если это еще возможно — послужить России. Ваш В. Скалон»
На переговорах 
Назначенное на 17 часов совещание было отменено. Немцы отнеслись к покойному с большим уважением. На следующий день генерал Гофман открыл переговоры, выразив соболезнования по поводу трагической гибели русского генерала. Возле гроба с телом покойного, установленного в Свято-Николаевском гарнизонном соборе, был выставлен почетный караул, а в Брест из Белостока экстренным поездом прибыли священник, диакон и церковный хор. Были устроены торжественные, с воинскими почестями похороны, на которые пришел почти весь германский штаб во главе с принцем Леопольдом Баварским, а также представители других договаривавшихся сторон. После выноса гроба принц Леопольд произнес короткую траурную речь, а ландштурмисты произвели несколько салютных залпов. В воспоминаниях Бонч-Бруевича высказывается основная версия самоубийства: Скалон был поражен заносчивыми требованиями и наглым поведением немецких генералов. Фокке тоже считает, что Скалон, как и другие русские офицеры, был подавлен из-за унизительного поражения, развала армии и падения страны. Так же истолковали самоубийство и немцы. Самойло вспоминал, что на следующий день после трагедии генерал Гофман приветствовал его словами: "А! Значит, вы назначены замещать бедного Скалона, которого уходили ваши большевики! Не вынес, бедняга, позора своей страны! Крепитесь и вы!" Эту же причину повторяют в своих мемуарах барон Будберг и граф Игнатьев.

Впрочем, самоубийства русских офицеров были в этот период массовым явлением, поэтому никто особо не удивился. После прихода к власти большевиков начался «парад суверенитетов» окраинных территорий; солдаты массово дезертировали, несмотря на то, что большевики объявили о плановой демобилизации. Согласно условий подписанного в марте 1918 г. мира от России была отторгнута территория площадью 780 тыс. кв. км. с населением 56 миллионов человек (треть населения бывшей Российской империи); Черноморский флот со всей инфраструктурой передавался Центральным державам; Россия выплачивала 6 миллиардов марок и 500 млн золотых рублей контрибуции (большевики в исполнение условий договора отправили в Германию 2 вагона с золотом); были и другие кабальные условия. Весной 1918 в Петрограде начался жуткий голод, по карточкам выдавали около 100 грамм хлеба.

Многим казалось, что история России на этом закончилась.

Русский писатель, филисоф и публицист Дмитрий Галковский посвятил этим событиям статью «Подвиг Скалона», в которой утверждал, что "если бы победили белые, сейчас имя Скалона знал бы каждый русский школьник."