Самая дерзкая операция ЦАХАЛа

Самая дерзкая операция ЦАХАЛа – взгляд со стороны и глазами ее участников

Эта операция вернула Израилю веру в себя после травмы войны Судного дня. Вспоминая о ней сегодня, трудно избавиться от мысли, что прошлое – упрек настоящему.

Тогда, 4 июля 1976 года, израильские коммандос за четыре тысячи километров от дома высадились в аэропорту угандийской столицы, чтобы вызволить заложников-израильтян — пассажиров самолета компании Air France, захваченного палестинскими и немецкими террористами. С боем освободили и доставили в Израиль. Что может быть благороднее, героичнее и символичнее?

Помню, какая гордость переполняла тогда нас, совершенно не причастных к этому подвигу советских евреев. Помню даже место, где слушал по советскому радио сообщение о беспрецедентном попрании международного права израильской военщиной – наглом вооруженном нападении на суверенную африканскую страну. Вечером сквозь треск глушилок ловил по «Голосу Израиля» подробности. То, что перед отлетом, когда заложники уже были в безопасности, израильские коммандос взорвали находящиеся на аэродроме МИГи – всю военную авиацию Уганды («вот она была и нету»), привело в совершенный восторг.

Похожие чувства испытывали евреи во всем мире. Начальник стрелковой подготовки ЦАХАЛа, тогда подполковник Майки Хартман рассказывал мне, как голливудский фильм «Операция Йонатан» изменил его судьбу. Он, балованный мажор из Калифорнии, выйдя из кинотеатра, понял, что хочет только одного – быть среди этих ребят. Объявил дома, что уезжает в Израиль – уготованная ему наследственная карьера дорогого адвоката подождет.

Мама-миллионерша отпустила Майки с обязательством, что в армии он служить не будет. Через год он призвался. За непослушание был отлучен от семьи, вел жизнь солдата-одиночки, а это не малина. В запас он ушел полковником. Весь ЦАХАЛ стреляет по разработанной им методике. Такое кино…

И такая операция. Она уже, естественно, обросла легендами. Сейчас в честь 45-летнего юбилея – шквал публикаций о ней, воспоминания участников, рассекречена очередная партия документов. Но большинство довольствуется тем, что знает — отрывочными сведениями, как в Википедии, разговорами вокруг, и даже короткий всплеск внимания, вызванный годовщиной, мало отразится на стереотипах.

Майки Хартман после службы возглавил американо-израильскую компанию по разработке и производству новых видов стрелкового оружия

Эти заметки написаны, в основном, на свидетельствах людей, переживших Энтеббе. В свое время мне довелось интервьюировать нескольких участников операции, сыгравших в ней ключевую роль. Возможно, их рассказы помогут приблизиться к пониманию того, что на самом деле там произошло, почему и зачем, чем было вызвано и к чему привело, представить картину в цвете и главное – почувствовать, что это было и как.

Но законы повествовательного жанра требуют экспозиции. Так что без упоминания общеизвестного не обойтись.

Захват

Самолет Air France вылетел из Бен-Гуриона в Париж утром 27 июня. Промежуточная посадка была в Афинах. Там на борт поднялись еще несколько пассажиров. Их проверяли не очень – бастовали наземные службы аэропорта, да и вообще – Греция, все есть, порядка нет. После Афин и началось.

Нахум Дан, религиозный ультраортодокс из Бней-Брака, был тогда совершенно светским парнем, новым репатриантом из Франции — к религии он обратился уже после рейса. Его отыскали и проинтервьюировали мои студенты. В рамках курса тележурналистики мы с коллегой Борисом Салибовым делали с ними учебный фильм о борьбе с воздушным терроризмом в Израиле. Нахум говорит, что дурные предчувствия у него были с самого начала – несколько дней его колотило, не мог заснуть, ноги не слушались, когда поднимался по трапу. Отпустило лишь после Афин — когда услышал жуткий крик. Так кричат не от боли – от ужаса. Нахум понял, наконец, что его мучило все это время — предупреждение с небес.

Он не видел, откуда был этот крик. Видел только, что стюардесса, вышедшая в салон с подносом воды, стала пятиться. Стаканы на подносе задребезжали. Перед ней стояла какая-то женщина. Нахум заметил пистолет у нее в руке, ствол был направлен стюардессе в живот.

Это была 29-летняя немка Бригитта Кульман. (Вслед за ошибкой известного израильского журналиста Ури Дана, автора переведенной на русский книги «Операция Энтеббе», в большинстве русскоязычных публикаций, в том числе и свежих, называют имя другой террористки – Габриэль Крош-Тидеманн, любовницы самого Карлоса «Шакала», причастной к знаменитым терактам, но здесь была не она.)

В 2018 году на экраны вышла кинолента бразильского режиссера Жозе Падильи «Операция Шаровая молния» («7 дней в Энтеббе» в американском прокате). В фильме – полном сочувствия к террористам, насквозь лживом и оторванном от реальности – Бригитта Кульман и Вильфред Безе изображены как пара влюбленных романтиков, страдающих от мировой несправедливости. Эти «романтики» были полны решимости убивать по одному заложнику в час в случае невыполнения их ультиматума

После окончания педагогического колледжа Бригитта Кульман открыла в родном Гамбурге школу для детей с дефектами развития, писала стихи. А потом увлеклась борьбой с империализмом, ушла в подполье, со своим любовником Вильфредом Безе основала «Революционные ячейки» — подразделение RAF, Красной армии немецких леваков. Вместе с Вильфредом и соратниками из Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) – тоже марксистской организации — они и захватили самолет. Неизвестно, как она обращалась с больными детьми, но с заложниками вела себя жестче всех. И в первые минуты захвата взяла на себя лидирующую роль.

Нахум вспоминает, как немка (по-английски она говорила с таким сильным немецким акцентом, что ее трудно было понять, но национальную принадлежность определить легко) подняла руку с гранатой, выдернула чеку и объявила – если кто дернется, я разожму кулак, и мы все взорвемся. Два молодых араба, тоже с пистолетами, пробежали по проходу и встали рядом с ней (немец держал под прицелом пилотов). Велели пассажирам поднять руки. Выводили по одному, ставили лицом к стене и обыскивали, документы, фотографии, прочие бумаги отбирали, сбрасывали в мешки.

«Люди нервничали, — поясняет Нахум, — а я, наоборот, успокоился, мне ведь был знак, что какая-то беда произойдет».

Вскоре они подлетели к какому-то аэродрому, долго кружили над ним, видимо, ожидая разрешения на посадку. И наконец приземлились. Самолет окружили вооруженные солдаты и полицейские. Это был Бенгази.

Пассажиры-израильтяне напряглись: перспектива оказаться в плену в арабской стране, у ливийского диктатора, страшила. Боялись не того – из самолета их не выпустили. Продержали взаперти больше шести часов, а потом самолет вновь поднялся и полетел неизвестно куда. Оказалось – в Уганду.

«Мы увидели в иллюминаторах надпись Энтеббе, — рассказывает Нахум. – Я понятия не имел, что это такое и где».

Почему Энтеббе?

Этот пункт – с долгой посадкой в Бенгази и дальним перелетом в конечную точку в центре Африки – требует объяснений, которых я не нашел ни в одной из публикаций на тему Энтеббе. А они чрезвычайно важны для понимания всей ситуации.

Дело в том, что с конца 60-х годов захват пассажирских самолетов был главным стратегическим оружием палестинского террора. Естественно, первой и наиболее предпочтительной целью воздушных пиратов был Израиль. Ему и пришлось первым разрабатывать и применять методы борьбы с захватами самолетов. На каждое действие находили противодействие и те, и другие.

Аэропорт Энтеббе строила израильская компания «Солель боне», которая предоставила ЦАХАЛу свои чертежи, что очень помогло в подготовке операции

23 июля 1968 года боевики Национального фронта освобождения Палестины (НФОП) захватили «Боинг-707» израильской авиакомпании «Эль Аль», следовавший из Рима в Тель-Авив, посадили его в Алжире. Израильтянам пришлось пойти на их требования – освободить 12 террористов.

После этого в «Эль Аль» создали службу сопровождающих. Специально обученные бывшие коммандос, преимущественно из элитного «Сайерет маткаль», стали летать под видом пассажиров рейсами национальной авиакомпании. Такой практики в мире еще не было.

Но оружия «сопровождающим» не дали – правилами МАГА (Международной ассоциации гражданской авиации) это запрещено. У них были только газовые пистолеты, короткие дубинки и платочек с песочком в нагрудном кармане – сыпануть противнику в глаза. Это оказалось неэффективным против «калашниковых».

26 декабря того же года в афинском аэропорту подвергся вооруженному нападению самолет «Эль Аль». Погибли две стюардессы и пассажир. Террористы прибыли из Бейрута, туда же и вернулись.

Через два дня бойцы «Сайерет маткаль» в форме и с оружием на двух вертолетах высадились в бейрутском аэропорту. Нейтрализовали охрану, взорвали все стоящие там самолеты арабских авиакомпаний, числом 15 — и улетели. В арабских странах намек поняли и предупредили палестинских братьев, что не намерены из-за их воздушных шалостей подвергать себя риску израильских налетов.

Урок извлекли и в Израиле – разрешили самолетным охранникам брать на борт пистолеты. Но не выносить, а запирать оружие в шкафу, приземлившись в чужом аэропорту. Их и учили действовать внутри самолета. Террористы, возможно, это знали.

Через пару месяцев, 19 февраля 1969 года, лайнер «Эль Аль» подвергся нападению снаружи, со взлетной полосы в Цюрихе. Бывший боец «Сайерет маткаль» Мордехай Рехамим, едва успев достать свою «беретту» из шкафа, выскочил на поле, убил одного террориста, нейтрализовал второго, свалил и стал душить третьего (рука у него – моя в ней тонет при рукопожатии), но подоспела швейцарская полиция.

Палестинские стратеги сделали вывод, что «Эль Аль» — слишком опасная цель, и решили изменить тактику: сосредоточиться на угоне самолетов других авиакомпаний.

— Они неплохо придумали, — говорил мне бывший начальник Генштаба ЦАХАЛа, ныне покойный Дан Шомрон. – Их задача была втравить Запад в арабо-израильский конфликт. Захватывая самолеты иностранных компаний, создав атмосферу страха, палестинцы как бы втолковывали западному обывателю: «Вы думали палестинская проблема – только наша? Нет, она теперь и ваша!» И тем самым подталкивали весь мир к давлению на Израиль, ведь он, получалось, причина неудобств уже для граждан западных стран. Это, в общем, сработало…

В первой декаде сентября 1970 года угонщики Арафата, на рейсе в Лондон снова обжегшись на охраннике «Эль Аль», смогли захватить аж четыре самолета иностранных компаний – два американских, швейцарский и британский. Один доставили в Египет, но президент Насер заставил отпустить заложников. А три других посадили на своем аэродроме в Иордании, где тогда базировалась ООП, и начали за них торг.

Король Хуссейн тоже не обрадовался подарку, однако он им кто? Именно спор из-за захваченных самолетов стал поводом для кровавого изгнания арафатовского войска из Иордании (причины были глубже, но повод – этот), который палестинцы назовут «Черным сентябрем», а мир узнает по одноименной террористической организации, совершившей убийство израильской команды на Олимпиаде-72 в Мюнхене.

Именно боевики «Черного сентября» захватили 8 мая 1972 года самолет бельгийской компании «Сабена», следовавший в Тель-Авив. Задумка была креативная. «Эль Аль» нам не по зубам – ладно. Братские арабские страны боятся принимать захваченные нами самолеты, опасаясь израильских рейдов – ладно. А вот мы захватим не израильский и посадим его в Израиле – куда вы теперь будете посылать своих коммандос? Так и сделали.

Кадр из кинофильма «Операция Йонатан» (реж. Менахем Голан, Израиль, 1977). После того, как террористы разделили заложников на евреев и всех остальных, в Израиле решили, что пойти на их условия уже невозможно – это будет национальным унижением

Но на следующий день бойцы «Сайерет маткаль» – действующие и резервисты из службы безопасности «Эль Аль» – штурмом взяли бельгийский «Боинг» в своем аэропорту Лод (в 1973-м он стал называться Бен-Гурион), погибла всего одна заложница. В операции принял участие и отличившийся в перестрелке в Цюрихе Мордехай Рехамим (это он замочил главаря террористов в сортире – самолетном). А также – будущие глава Моссада, заместитель начальника Генштаба и сразу два премьер-министра. То есть и эта козырная карта – посадить угнанный самолет в Израиле – оказалась бита.

Вот почему у террористов, лихо захвативших лайнер Air France 27 июня 1976 года, возникли проблемы с местом назначения. Вот почему так долго кружили над Бенгази — Каддафи, отвязанный ливийский диктатор, так любивший демонстрировать миру свой средний палец, очень не хотел приглашать к себе израильский спецназ и разрешения на посадку не давал. Вот почему шесть с половиной часов томились на аэродроме – уговаривали полковника, да так и не уговорили, искали другое место и ни в одной арабской стране не нашли. Вот почему оказались, в конце концов, в Уганде, в глубине черной Африки. И это показалось идеальным вариантом – теперь попробуй достань! Нет шансов – придется выполнять требования.

— Это и был наш шанс, — сказал мне уже упомянутый Дан Шомрон, посмеиваясь. – Представить себе, что мы там окажемся, не мог никто.

Командир

Именно Дан Шомрон был командиром операции и первым предложил ее план. Это стоит подчеркнуть, потому что в представлении большинства израильтян, не говоря уже об иностранцах, командовал ею Йони Нетаниягу.

Йони был действительно великим воином и настоящим героем. Я знаком с несколькими его боевыми товарищами, тоже достигшими многого и совершившими в армии многое из того, что принято в других армиях мира называть подвигами. Все они говорят о нем не просто хорошо – с восхищением. Он обладал каким-то особым военным талантом и при этом был очень душевным человеком, своим парнем, умным и нежным. Слышал не раз, что в лице Йони народ Израиля потерял выдающегося лидера. Возможно, здесь подтекстом звучало сравнение с младшим братом, отношение к которому, в армейской элите в том числе, неоднозначное, но именно в связи с которым и возникает это сравнение. Йони было всего 30, когда он погиб, он находился на взлете военной карьеры, ни о каких политических амбициях не шло и речи, просто блестящий офицер, командир самого элитного подразделения армии – уже биография. Но в Энтеббе он командовал только группой «Сайерет маткаль», а не всей операцией.

Дану Шомрону это полагалось по должности. Тогда он был старшим офицером пехоты и десанта в Генштабе (так в Израиле называют командующих родами войск).

— Как только был захвачен самолет, — рассказывал Дан мне в интервью, — мы стали искать способ освободить заложников, а не поддаваться на шантаж террористов. Сложные комбинированные операции такого рода были в моей компетенции, и я занялся этим вплотную. Но начальнику Генштаба (тогда им был Мота Гур, легендарный командир десантников, освободивших Старый город Иерусалима в Шестидневную войну — В.Б.) сказали, что правитель Уганды Иди Амин вне игры, так что операция предстоит простая: небольшая команда на парашютах высадится у озера Виктория, легко уничтожит десять террористов, и все вернутся домой. Однако я проверил данные разведки и выяснилось, что когда террористы прибыли в Энтеббе, их встречал сам Иди Амин с целым батальоном своей армии – принял как родных.

Я понял – если он с ними заодно, придется воевать с угандийской армией, и это совсем другая игра. Мы с моим штабом стали разрабатывать план, учитывающий новые условия…

Угандийский диктатор Иди Амин был людоедом не только в переносном смысле

Большой Папа и большой мир

Иди Амин Дадо по кличке Большой Папа – один из самых экзотичных, даже для постколониальной Африки, диктаторов. Кровавый мясник и людоед. Последнее – не в переносном смысле: он пожирал приготовленные с кулинарным изыском тела своих врагов, включая низложенных министров, и иногда заставлял разделить с ним трапезу оставшихся членов кабинета – в воспитательных целях.

В начале своего правления Большой Папа заигрывал с Западом, в том числе с Израилем. Приглашал в Уганду израильских специалистов и военных советников. Сам прошел символический курс десантной подготовки в ЦАХАЛе, получил «крылышки» — положенный после парашютных прыжков военный знак отличия. Израильтяне обучали угандийских летчиков и недолгое время – спецназ, дольше, к счастью, не успели. Амин рассорился с еврейским государством из-за того, что ему отказали в закупке сверхзвуковых истребителей, и переориентировался на СССР, где его охотно завалили деньгами и оружием, поставили, в том числе, те самые МИГи, которые так умилили меня в сообщении об операции в Энтеббе.

Но когда выяснилось, что самолет с заложниками находится в Уганде, израильтяне мобилизовали старые связи – и для сбора информации, и для попыток воздействия на угандийского сумасброда. Израильские врачи, которые лечили Амина от сифилиса, правда, предупредили, что болезнь у него уже в той стадии, когда повреждена мозговая деятельность – неадекватность клиническая.

Тем не менее, владелец скромного тель-авивского магазинчика вел долгие телефонные разговоры с Большим Папой – президентом и фельдмаршалом Амином, который называл его по старой дружбе Борькой. Когда-то полковник Барух Бар-Лев служил главой израильской военной миссии в Уганде и был частым гостем в президентском дворце – Амин любил беседовать с умным евреем за стаканом. Борька нещадной лестью уговаривал «старого друга» воспользоваться представившимся ему шансом круто изменить свою репутацию в мире: теперь все в его власти, стоит ему отпустить заложников — и все его хулители будут посрамлены. Польза от этих разговоров была только в их продолжительности: разведчики по тону и отдельным репликам Большого Папы пытались разгадать его намерения.

Гораздо больше проку оказалось от строителей. Аэропорт Энтеббе строила израильская компания «Солель боне». Там подняли чертежи и планы. По ним соорудили макет аэропорта, чтоб проводить тренировки коммандос.

По плану Шомрона предстояло высадиться в Энтеббе на трех транспортных «Геркулесах», подъехать под видом президентского кортежа Амина к терминалу и захватить его. Долго не могли найти представительский черный «мерседес», на котором разъезжал Большой Папа. В Израиле таких машин не было. Ребята из Моссада нашли на территориях у араба такси, перекрасили в черный цвет. После операции перекрасили в той же мастерской опять в белый и продали – тоже арабу.

Военные занимались одним, а политики и дипломаты — другим. Самолет принадлежит французской компании, среди заложников – множество граждан Франции и других стран. Террористы требовали отпустить 53 заключенных, 40 из них сидели в Израиле, но шестеро – в ФРГ, пятеро – в Кении, по одному – в Швейцарии и Франции. Все это позволяло надеяться на то, что можно обеспечить международное давление на Арафата и заставить его отпустить заложников. Но как-то не складывалось.

В Париже стояла страшная жара, все, кто мог, сбежали из душных офисов к морю. Валери Жискар д’Эстен отбыл на встречу с американским президентом Фордом в Пуэрто-Рико, ведущие министры отправились с ним. Не до какого-то там самолета с какими-то заложниками.

А потом случилось событие, которое заставило израильтян понять, что они опять в изоляции, что это дело касается только их.

Селекция

На следующий день, вспоминает Нахум Дан, ближе к полуночи к ним пришел Иди Амин. В военной форме, весь в орденах (ему их скупали у коллекционеров, но были там и настоящие – израильские «крылышки» парашютиста он всегда носил. — В.Б.), с вооруженной охраной из угандийцев и с палестинцами, тоже с оружием и в военной форме.

«Он нам сказал, — говорит Нахум, — что он наш друг, мы находимся под его защитой. Попросил нас написать письмо израильскому правительству, чтобы оно освободило из тюрем палестинских борцов за свободу. Как только их отпустят, все мы окажемся дома. Сейчас он распорядится и нам принесут еду и матрасы. И правда – как только ушел, нам все это принесли».

В зале, где держали заложников, было тесно. И когда на следующий день пришли угандийские солдаты и прорубили проход в соседний зал, люди обрадовались – станет просторнее. Но вскоре догадались, что цель не в этом.

Немец и немка поставили стол у прохода, на него взгромоздили два ящика. Из одного стали доставать паспорта и называть имена. Кого вызвали – отправляли в следующий зал. Тут Нахум сообразил, что туда посылают исключительно израильтян. Теперь дошло до всех: немцы проводят селекцию!

Вскоре подтвердилось – иностранных пассажиров отпустили, оставили только евреев и израильтян.

Паспорт Нахума был в счастливом первом ящике – французский. И израильское удостоверение личности. Один из террористов вызвал его, спросил: «Где твой израильский паспорт?». «Его у меня нет, — объяснил Нахум. – Я француз, просто был в Израиле, теперь лечу домой». «Пошли со мной!» — велел араб. Он завел его в какую-то бетонную комнату с узким окном, где было еще двое арабов. Велел написать все, как есть.

Нахум сел писать. О том, как жил в кибуце, рано вставал, шел доить коров… Писал на французском. Те велели перевести на английский. Стал переводить. Здоровенный террорист, по словам Нахума, под два метра ростом, в полтора центнера весом, взбесился: «Ты что нас дуришь!». Зажал руку Нахума у себя в подмышке, пытался сломать пальцы, ему почему-то не удалось, и тут он рассвирепел еще больше – швырнул на пол, бил ногами, пока старший из них его не остановил.

Эти допросы продолжались по той же схеме, с такими же избиениями еще несколько дней. От него хотели узнать, оказывается, сколько у Израиля солдат, танков, самолетов. У кибуцника!

На третий день его отпустили в общий зал. У них был праздник. Опять приехал Амин, с сыном, свитой, арабами в форме. Пили шампанское. Большой Папа объявил заложникам, что все они скоро будут дома – израильское правительство пошло на переговоры, готово отпустить палестинских бойцов.

Дан Шомрон

Рейд

Правительство Израиля и вправду склонялось принять ультиматум. Пока не узнало о селекции. После этого поддаться – и в армии, и в обществе — означало бы разрушить всю национальную идею.

Теперь – выдержки из интервью с Даном Шомроном…

— Как удалось убедить командование, правительство?

— Самолет был захвачен в воскресенье. В четверг до четырех часов дня истекал срок ультиматума террористов. В четверг состоялось заседание правительства. Уже было ясно, что о первоначальном плане Генштаба не может быть и речи – Амин заодно с захватчиками.

И правительство решило сдаться. Вышло официальное заявление, что условия принимаются. Благодаря этому удалось оттянуть срок истечения ультиматума. У нас появилось время – до воскресенья. И тогда я разработал план операции. Но даже не представил его начальнику Генштаба. Он ведь работал над другим планом…

Когда министр обороны Шимон Перес вернулся с заседания правительства, на котором было решено выполнить условия террористов, он вызвал начальника Генштаба и потребовал представить план военной операции по освобождению заложников. Тот развел руками: «Никакого плана нет». Шимон сказал: «Ну неси, чего нет».

Вот тогда и вспомнили обо мне с моим планом. Я его представил министру обороны и руководству Генштаба в четверг, часов в восемь вечера. Пообещал – с момента посадки первого самолета и до взлета самолета с заложниками на борту пройдет всего 60 минут. На деле мы уложились в 58. Перес сказал: «Я даю добро, но нужно получить официальное разрешение правительства». И мы начали готовиться. А уже четверг, ночь. В пятницу — последний день тренировок штурмовой группы, в субботу надо вылетать. В жизни не готовил операцию в такой спешке. Времени в обрез. Поэтому я попросил Моту Гура: «Предоставь мне свободу действий, сейчас не до споров. Я хочу командовать операцией и сам отберу для нее людей».

— По какому принципу отбирали?

— Я вырос в армии. Знаком с армейскими командирами. Знал, кто чего стоит. Отобрал трех командиров групп: Эхуд Барак отвечал за аэродром, Матан Вильнаи командовал десантными силами, третьим был командир бригады «Голани» Ури Саги. Я хотел, чтобы участвовали все пехотные подразделения, так как знал – эта операция войдет в историю ЦАХАЛа.

— Как при таком большом сборе в такой маленькой стране удалось сохранить секретность?

— Удалось. Мы проводили учения в пятницу ночью в районе Петах-Тиквы. Обычно американцы нас очень плотно пасут – не затеваем ли мы чего. Тут и они ничего не узнали, что еще больше убедило меня в успехе: если американцы не знают – удастся сохранить секретность, а весь расчет был на то, что никто не ждет. Премьер Ицхак Рабин в тот же вечер приехал к нам на тренировочную базу. Сказал мне: «Дан, из всех представленных мне планов это первый, который имеет все шансы быть реализованным. Остальные я бы все равно отмел». Он хорошо разбирался в этих вещах.

— Но правительственного разрешения у вас еще не было?

— Не было. Правительство село заседать в субботу. Совещаются, совещаются и не могут прийти ни к какому решению. А в 3:30 мне нужно вылетать, чтобы успеть. Проходит четверть часа, двадцать минут. Я звоню военному секретарю Рабина, говорю: «Слушай, если мы не вылетаем сейчас, то проведение операции невозможно. Дайте разрешение хотя бы на вылет – а там заседайте, сколько влезет. У нас четыре часа на перелет, пока доберемся до цели. Если что – повернем обратно». Действительно, разрешение мне передали по рации, когда мы были уже в дороге.

Можно понять, почему члены правительственного кабинета так долго колебались в принятии решения. Основания для страха и сомнений у них были обоснованные и реальные. Им предстояло дать добро на акцию не только беспримерной сложности и дерзости, но и риска. Если бы что-то пошло не так, ЦАХАЛ лишился бы всей своей элиты за раз. Это была игра ва-банк. Принимать на себя такую ответственность никому не хотелось. В конце концов, взяли ее на себя двое, которым было не отвертеться – министр обороны Шимон Перес и премьер-министр Ицхак Рабин. Мы их помним по другим рискованным и судьбоносным решениям, но было и это.

— Когда вы поняли, что получилось?

— Когда удалось использовать посадку британского пассажирского самолета. Мы знали его расписание, и первый наш «Геркулес», где был я, другие командиры операции, штурмовая группа, садился вместе с ним. Аэродромные службы установили с британским лайнером связь, ему включили прожекторы. А мы без своих огней, под шум его моторов сели на халяву, незамеченными. Тогда я и сказал офицерам, с которыми вместе сходил на поле: «Ребята, операция удалась, хотя еще и не началась».

— Почему были так уверены?

— Потому что эффект внезапности был столь велик, что даже если случатся небольшие сбои, на конечный результат это не повлияет. Там никто не мог нам противостоять. Мы в состоянии были удерживать взлетные полосы, сколько захотели бы. Я ведь знал, с кем мы имеем дело. Я не верил, что солдаты армии Уганды откроют огонь по «мерседесу», увешанному флагами Амина, по «лендроверам» в точности таким же, как у него, по нашим людям, перекрашенным в такой же цвет, как они все. Ну могут кричать: «Стой!», но стрелять никто не посмеет. Так нам удастся пробраться в здание аэропорта и первыми открыть огонь.

Йони Нетаниягу прочили блестящее будущее. Но он погиб в 30 лет во време операции «Энтеббе»ф

— Все так и произошло?

— Не совсем. Случился прокол по дороге к зданию аэропорта. В «мерседесе» (в этой «президентской» машине разместилась штурмовая группа спецназа Генштаба «Сайерет маткаль» под командованием Йони Нетаниягу – В.Б.) у кого-то не выдержали нервы. Несмотря на то, что я говорил им тысячу раз: «Даже если в вас будут стрелять – не отвечайте. Мы едем прямо к зданию аэропорта, не останавливаясь. Если промедлим, там начнется резня». Но кто-то выстрелил от напряжения. Думаю, именно из-за этого погиб Йони. Потому что когда они выпрыгнули из машин, из диспетчерской башни, расположенной очень близко, раздались очереди. Возможно, там кто-то проснулся от выстрелов. Так Йони получил пулю в шею.

— То есть вообще в самом начале?

— Да, он даже не успел войти в здание. Его бойцы провели штурм уже без него. Они ворвались в помещение через окна. Крикнули на иврите: «Ложись!». Заложники легли, на ногах остались только террористы – так что их было очень легко опознать. Погиб лишь один заложник – от нашего огня. Он находился в одном месте зала, члены его семьи — в другом, ринулся к ним. Как только побежал, в него и выстрелили. Но это единичный случай. Террористы успели произвести лишь одну автоматную очередь – в течение двух минут с ними было покончено.

Йони

Командир подразделения медиков в той операции, в прошлом заместитель министра обороны и министр транспорта, бригадный генерал в отставке доктор Эфраим Снэ рассказывал мне, что у Йони Нетаниягу шансов выжить не было. Пуля прошла по диагонали через все тело, повредила многие внутренние органы. Командир «Сайерет маткаль» умер у него на руках. Единственный погибший.

Тело Йони находилось в самолете медиков, где разместили и всех заложников. Как они себя чувствовали там, только что спасенные из ада, видел только Снэ.

Командир французского лайнера (он, а вслед за ним и вся команда отказались от освобождения вместе с остальными иностранными заложниками, остались с израильтянами), определив в Эфраиме старшего, отдал ему честь, торжественно сказал «Мерси боку!». Когда уже взлетели, одна из заложниц, тучная женщина, обратилась к командиру медиков: «Господин офицер, мне кажется, у меня под жопой (это слово генерал Снэ, сын генсека израильской компартии, произнес смачно по-русски. – В.Б.) что-то военное».

— Я посмотрел, — рассказывает Снэ, — и мне стало не по себе. Это была «лимонка» особой системы. Она очень легко взрывается, поэтому в армии ее не используют – только спецназ. Видимо, выпала из бронежилета Йони, когда его загружали на борт. После этого туда завели сотню заложников. Только представьте, сколько человек могло на нее наступить. Взорвалась бы – никто не уцелел.

Были опасности и пострашнее. Часа в два-три ночи израильское радио передало сообщение о проведенной операции, о том, что наши самолеты на пути домой.

— А нам еще лететь несколько часов, — сокрушался задним числом Дан Шомрон. — В любой момент из-под носа что-то может взлететь… Пришлось пилотам снизить высоту, чтобы не попасть под радары, и остаток пути мы летели очень низко, хотя ночью это опасно.

Но зато из-за этого их встречал весь Израиль. Был национальный праздник. Толпы в Бен-Гурионе. Радость на улицах. Только в иерусалимском районе Рехавия была тишина.

Мне рассказал об этом генерал Матан Вильнаи, в прошлом заместитель начальника Генштаба, затем замминистра обороны, министр, посол в Китае, а тогда – заместитель командира операции. В Рехавии знали, что погиб офицер десанта, сын профессора. Таких было двое – он и Йони Нетаниягу. Не знали, кто из них. Когда он вошел на свою улицу – улица молчала, как вымершая. И лишь когда он прошел несколько десятков метров по направлению к своему дому – стали распахиваться окна. Люди передавали друг другу: «Матан вернулся!»

Не вернулся Йони…

В честь него эту операцию — самую известную и блистательную в истории ЦАХАЛа — назвали «Йонатан».