Революция – это всегда набор отчаянных причин, а не какая-то одна

Революция, бунт, да и просто серьезные социальные волнения никогда не возникают по какой-то одной причине. Причина всегда комплексная – и что бы ни говорилось на митингах, речь идет не столько о том, что «вот это надоело», сколько о том, что «все достало!»

Если же речь действительно об одном конкретном безобразии, протест довольно быстро выдыхается.

А вот если у верблюда под последней соломинкой ломается спина, совершенно не имеет смысла выяснять, какая именно соломинка последняя и стараться быстренько именно ее с верблюда снять – уже поздно.

При этом российской власти всегда катастрофически не хватало систем, позволяющих достоверно отслеживать, насколько верблюду уже тяжело. Слишком велик соблазн сообщать с мест, что все в порядке – за исключением разве пустяка. И слишком велик в центральном аппарате соблазн докладывать прекрасному маркизу, что на местах есть, конечно, отдельные недостатки, но в целом благодарный народ продолжает любить ваше высокопревосходительство.

Невыносимая нагрузка на верблюда всегда определялась в России лишь по факту уже произошедшего катаклизма. Такая могучая была царская империя – и на тебе, прямо в одночасье рухнула! Такой был нерушимый Союз республик свободных – и вот поди ж ты! Так вся Россия Путина любила, за его пожизненную власть невиданным в Европе большинством голосовала...

Систем обратной связи у нас по сути нет и не планируется.

Правда, есть имитационные системы. Поскольку создать настоящую службу мониторинга социально-экономического положения, четко отвечающие на вопрос «насколько все плохо?» –  аппаратно небезопасно.

Поэтому первые раскаты грома всегда вызывают удивление: как же так, с ясного неба. И тогда уж давай креститься.

Но никогда не раньше.