...Еврейское кладбище на берегу Ингула, рядом - заброшенное немецкое кладбище. Степь скрывает кости и надежды многих. "Тут венгерские могилы со времени Второй Мировой... Там закопали немецких солдат ... Евреев расстреливали на этом склоне...» - без устали рассказывает Олег за рулем старых «Жигулей».
«Молодой человек, ключ к Югу - один, - объясняет мне интеллигентный пожилой священник, или, как здесь говорят, «батюшка», Никита Чудинович. - Геноцид 1930-1933 годов. Все. Больше ничего».
Могилы
Бродить придется вокруг города Баштанка Николаевской области. Сейчас сам его центр стоит ... на костях. Когда-то здесь было кладбище. Теперь же лишь можно найти на новых кладбищах старые захоронения.
Только черты покойников с фотографий на могилах, а еще их фамилии - не раз тюркские по происхождению - свидетельствуют тот причудливый этнический сплав, из которого появились украинцы. Глаз раз за разом удивляется, как эти раскосые и темноволосые фенотипы по сей день венчают русские надписи с эпитафиями.
Правда ... Какое только письмо не оставило в степях незримый след!
- Не! Старых могил не осталось, - говорит мне один из мужиков на кладбище. - А кого вы ищете?
- Подходите, угощайтесь, - приглашает второй, разливая душистый самогон в стеклянные «стопки».
- Ну, земля пухом! - один за другим повторяем мы.
Троица-то. Неподалеку священник на церковном дворе освящает полынь.
Опять минуя кладбище, я наконец раскрываю загадку русских надписей. Старые могилы здесь - всех, кто перенес голодомор. Итак, мало кто после пережитого родителями решился бы, как белая ворона, чеканить «другие» надписи, чем те, что говорят языком их насильников. Животный, мутировавший в генах страх перед прошлым заставлял и тех, кто выжил, и их детей уподобляться своим палачам.
- Молодой человек, ключ к Югу - один, - объясняет мне интеллигентный пожилой священник, или, как здесь говорят «батюшка», Никита Чудинович. - Геноцид 1930-1933 годов. Все. Более ничто.
Яфэ нагар, хава нагила! (Хорошая река, радуемся!)
Впрочем, за четырнадцать километров от Баштанки разбросано не менее загадочное «еврейское село». Сейчас оно называется Плющевка. Хотя его современные жители даже не догадываются: вода, которая десятилетиями течет из их кранов - пропитана минералами, которые являются человеческими останками, иначе говоря - скелетами и костями.
- Да здесь повсюду евреи когда-то жили, - рассказывает мне на улице русый бородач, поглядывая исподлобья.
Дело в том, что Плющевка - по-сути, не Плющевка; и не село, кроме того - якобы и не декоммунизировано. Более двух столетий назад оно появилось как еврейская земледельческая колония - прототип знаменитых кибуцев.
Впрочем, колония - не простая. Основана выходцами из белорусского Могилева, к началу ХХ века она разрослась до нескольких тысяч жителей. Когда-то те даже не очень владели русским языком, исповедуя Любавичский хасидизм. Издавна это мощное течение иудаизма, еще известное как Хабад, призывает к осмыслению Торы (Ветхого Завета), а потому - осмысленного и веселого исполнения религиозных заповедей.
Забытое кладбище Яфенагара. Погребальная плита (мацева) склепа. Дата на иврите: 1870
Колонисты назвали свое поселение «Яфенагар», в переводе с иврита - «красивая река». Ведь Ингул, из которого они пили воду, растекался здесь тремя рукавами. Чего еще нужно для счастья в пересохшей степи? Хотя, взглянув на современную заиленную реку - этого не понять. Только старые фотографии обнажают природную катастрофу, в которой оказался Юг.
Каналы, как в Венеции, поймы и бескрайние лиманы еще столетие назад подступали к усадьбам и крестьян, и помещиков. Теперь же Ингул вьется вдали от Яфенагара голубой лентой, а на его заросших травой поймах лишь пасут коров.
На костях
Яфенагарцев постигла судьба остальных украинских евреев. В 1941 году немцы истребили их до колена. Более полутысячи человек, из них - 377 детей.
Людмила Куплено, директор дома культуры в селе, исследует прошлое колонии. Ведь та славилась и образованием, и - достижениями в покорении степи, тем более - собственным глинистым участком, который едва отвоевала в Петербурге. Здесь уже - философия: аккурат в XIX веке среди еврейского народа ходили интеллектуальные взгляды, что исключительно труд на земле решит все их проблемы.
На непривычно твердую землю ступаем и мы с Людмилой на окраине Плющевки.
- Расстреливали яфенагаровцев в песчаном карьере. А тут было кладбище колонии, - рассказывает она. - Но при коммунистах стену вокруг повалили, разбили и могилы. По крайней мере, никаких захоронений нет.
А что если их поискать?!
Вместе с директором Баштанского музея Олегом Требухом мы решаем снять верхний слой почвы в центре склона, - в рамках закона. Невероятно, но уже через полчаса перед глазами проступает плита с надписью на иврите. Это датировка могилы - 1870 год. Благодаря умелым движениям Олега, который отбыл немало месяцев археологических экспедиций, перед нами быстро встает уже три верхушки сводов.
Итак, скорее всего к поймам Ингула сбегал со склона кладбища, похожего на сторону пирамиды, или даже - вавилонские «висячие сады». Какой смысл вкладывали яфенагарцы в такой пейзаж? И вкладывали ли его вообще?
Готика, немцы
Но что там водокачка под костями ...
За Плющевкой вдали на степных просторах видна разрушенная лютеранская кирха. До сих пор нарядные каменные дома тянутся вдоль нее двумя равными рядами. Это все возвели немцы. В середине XIX века их поселили здесь управлять евреями. А село - современное Дорожное - назвали Ней-Карлсруэ. Новые колонисты, лютеране, не замедлили построить церковь. При ней открыли школу.
Дорогой от Ней-Карлсруэ в Яфенагару. Украина, 2020 год
Вдруг, знакомясь с уцелевшим хозяйством напротив кирхи, я слышу, как что-то стучит под землей; спускаясь по лестнице к глубокому погребу, присвечиваю фонарем.
- Да здесь уже хлопцы порылись, - говорит мне человек с металлоискателем, кивая на выемки в стенах под готическим сводом. Вскоре он и сам, представитель здешнего политикума, оставит после себя немало таких выемок вместе с раздолбанным каменным полом ...
Ладно, погреб. Здешние крестьяне разгромили и церковь. Прежде всего снесли ее алтарную стену. Оказия случилась года три назад и породила легенду, мол: "Немцы добавляли в раствор яичную скорлупу. Оттого стены в кирхи такие крепкие. Разбить не могли, пришлось подрывать».
Услышав эти истории, бессмысленно и спрашивать:
- А разрушать - зачем?
Культурные достопримечательности даже не под охраной, - объясняет Олег Требух.
Вспоминая заброшенную читальню Баштанской библиотеки и самостоятельно оборудованный музейщиками санузел, я понимаю, что излишне также интересоваться: «Как это возможно???».
Хозяевам региона плевать не только на достопримечательности, но и - на культуру в целом. В конце концов, и зарплата хоть библиотекарей, хоть музейщиков, колеблется в пределах трех-четырех тысяч гривен. Из них они еще и «жертвуют» то на ремонт, то на принтерную бумагу, чтобы сохранять культурную жизнь в районе. Благо ... Новая уродливая церковь РПЦвУ в «кремлевском стиле» с иконами царя Николая II-го и литературой, которую нельзя читать «журналистам», здесь благоденствует в центре города, как и ее аналог - в Плющивке, совсем недалеко от забытых человеческих останков.
Заросли, кирха
Опять же с Олегом и его женой Анной, тоже музейщицей, мы добираемся до лютеранского села.
Кирха XIX века, как бы там ни было, поражает архитектурой, остатками лепнины и уцелевших росписей, кладкой массивного камня и видом арочных окон - каждою деталью.
Пышные двери здесь до недавнего времени также очаровывали вместе с алтарной стеной. Печально ... Очень печально ... Взор падает вдаль на странный «остров» из зарослей прямо среди усеянного подсолнухами поля с храмом.
Разгромленная лютеранская кирха
Рассказывает Оля, потомок выходцев из Западной Украны, которыми уже советы заселили Дорожное с тех самых пор, как гитлеровские оккупанты вывезли самих немцев в «Третий Рейх»:
- Там, где заросли в поле - немецкое кладбище; мы с детства ходили туда, там и надписи, и кресты, все было. Но оно заросло лет двадцать назад. Лисы поселились среди могил. Где у нас только тех лис нет!
Итак, не только кирха, но и кладбище - варварски запущено. Рассекая заросли акаций и сирени, наша команда «некромантов» наконец пробивается к захоронениям. Видно, как кустарник разламывал могильные плиты, пробиваясь прямо из-под них - где-где от покойников.
Вместе с Олегом мы собираем вместе каменный крест из обломков, разбросанных вокруг. Заплесневевшие бутылки из-под водки и пива дополняют мрачную картину. Железные же кресты исчезли вовсе; только ржавые короткие штыри на заросших лишаями плитах напоминают, что кому-то понадобился металлолом.
Среди гущи в глаза бросаются куриные перья; за ними, будто трамплин, тянется бугорок. Далее вглубь сквозит тоннель. Там на чьем-то гробу лисы, насторожив уши, слушают еще живых людей, ожидая, пока и те исчезнут.
"Русский край" и "казацкие вольности"
Вверх по «Яфенагару» мы - некроманты - быстро добираемсядо места нашей последней разведки. Здесь - «русский край» и казацкие вольности одновременно, а до этого - Крымское ханство и Османское Государство. Село Привольное, основанное еще в XVII веке, тянется вдоль Ингула; столетний высокий мост над рекой здесь еще раз напоминает, как она обмелела всего за несколько лет.
Иногда местные селяне до сих пор разговаривают на странном суржике. В нем проскакивает «оканье» или «аканье», как и - непривычно мягкие согласные. Это все причудливо переплетается с украинскими словами. Ведь Привольное, только появившись, сразу разделилось на две части: «русский край» и - казацкий. Беглецы из России, старообрядцы, заселяли его западную часть, семьи казаков - восточную.
Хозяин усадьбы, где была часовня старообрядцев, а дальше - единоверная церковь, охотно демонстрирует памятный знак, оставшийся от нее. Когда РПЦ загнала «раскольников» в свой обряд. Теперь только железный крест возвышается на каменном постаменте. Его поставили в XIX столетии при одном лишь воспоминании о церкви «несогласных».
- Стояли мельницы, люди трудились, - рассказывает пан Николай, пока мы выясняем, что сохранено от староверов. - И фамилии в этой части - «русские». И я сам - не отсюда, а жена моя - из казаков, из той части.
«Гроб»
Кладбище в «русском краю» тоже раскрывает секреты кровосмешений. Среди казачьих и русских фамилий здесь кое-где - западно-укранская. Более полувека назад здесь лемки оказались в результате сталинских переселений.
Впрочем, Привольное сохранило нечто больше от староверов, чем их фамилии. Что бы там ни было, а на кладбище в глаза бросаются кресты с двумя равномерными перекладинами вместо одной. Эта старообрядческая форма распространилась и на остальные могилы, что легко понять, добравшись края кладбища, усеянного старыми крестами.
Там же древний каменный склеп возвышается над Ингулом. Обычно старообрядцы высекали этакие по форме «дома-могилы» для покойников из дерева. В степи древесину заменил камень.
Больше старообрядцев не осталось вообще. Время перемололо в своих жерновах все артефакты, сохранив лишь черты предшественников в современниках, фамилии, конфигурации улиц, странный акцент в речи, а еще - форму крестов.
Без памяти
Вообще, проезжая степью считанные километры, только и удивляешься множеству зарытых костей.
- Тут венгерские могилы со времени Второй Мировой ... Там закопали немецких солдат, черные археологи любят приходить сюда ... Евреев, очевидно, расстреливали на этом склоне ... - неутомимо рассказывает Олег за рулем старых «Жигулей».
Уцелевшие кладбище здесь часто имеют интересную особенность. Обнесенные низкими каменными стенами, они как сбегают вниз с холма и окружают его вокруг. На холме же стоит древняя могила. Так каменный крест возвышается на кладбище среди полей казацкого села Пески, где геноцид 1930-1933 годов так скрежетал зубами, что и сейчас люди с жутью вспоминают те дни.
«Дорога жена, труженица! Жела вік как день назлобу, теперь лижиш одинока в темном сиром гробу», - говорит эпитафия, отчеканенная на подножии очень высокого креста. Действительно, народная мудрость точно отражает семейную ментальность украинцев.
Могила до сих пор загадочная: муж покойной увековечил ее память самым высоким крестом в округе. Утешался, что отдохнет от «трудов» или действительно скорбил по ней? Внизу надпись продолжена, так будто жена отзывается из-под земли: «Прохожий, не топчи мой прах, я – дома, ти еще в гостях».
Здешние кладбища недаром сбегают вниз с холмов. Ведь на самом деле вот такой горб может оказаться и древним курганом, и чьи-то кости уже оберегают другие, тысячелетние - скифского вельможи или самого царя. Похожее явление удается наблюдать и среди самих могил, когда столетние, казацкие по форме кресты из песчаника обрастают лишайниками, прислоненные к современным памятникам.
… Курганы высятся в регионе и за Ингулом как воспоминание о османо-российской границе, и тянутся равномерными рядами через поля. Причем равнодушных к истории фермеров в большинстве своем не упросишь не пускать трактора едва ли не на самый верх скифских могил.
- Курган кто-то мог уже раскопать? - интересуюсь я у Олега наверху одной из самых высокихнасыпей.
- Вполне вероятно, - отвечает тот, пока черное небо вдруг, едва розступившись, озаряет могилу сверху сильными лучами.
Воспоминания
Еще одна особенность - могилы совковые солдат Второй Мировой Войны. Они стоят здесь заброшенные вместе с поржавевшими звездами на железных постаментах. Даже трудно понять: как так?
Ведь жители берегут память о жуткой войне так, словно за последние годы и не появилось множество материаловв, раскрывающих, как мучили их дедов сталинские генералы на фронтовых тропах. Поэтому бренды «бессмертных полков» все больше оборачиваются надежным орудием влияния в руках местных мошенников.
И вдруг на этом фоне в регионе видится совершенно малым событием геноцид 1930-1933 годов, который должен бы возвращать людей в чувство. День Скорби, настоящий ответ на «победоносной» вакханалии не получает нужной огласки.
Впрочем, гуманитарная катастрофа, как и экологическая, неумолимо нависает над Южной Украиной. Жизнь на костях, заброшенные культовые сооружения и кладбище «чужаков» отражают критический уровень беспамятства украинцев. Отсюда и печально известное - «да какая разница».
Очевидно, полноценно вынести на свет воспоминания о самом ужасном - геноциде 1930-1933 гг. - то, что прежде всего должна сделать в этой ситуации еще здоровая часть общества.
Излишне даже искать чего-то другого.
Комментарии