Вот вы еврей, и что вы скажете?

Я считаю, что еврею большой политикой в России рано заниматься. Пусть пока привыкают, что мы просто есть. А пока не привыкнут – не надо агрессивно лезть в политику, локтями, зубами. В конце концов, мне кажется, это произойдет. В Москве уже работают семиэтажные еврейские центры, открыты рестораны, где подают блюда еврейской кухни. Так что, пожалуй, к нам уже привыкают – не сглазить бы. Главное – чтобы не надо было стесняться. Евреи в большой политике – это эволюционный путь, а не агрессивный. • А евреи как? Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли в большинстве.
 
Взять физику – в большинстве. Взять шахматы – в большинстве. Взять науку – в большинстве. А среди населения – в меньшинстве. Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить. • Русский человек любил кричать: «Наши деньги у Березовского». Я все время спрашиваю: «А у тебя были деньги?» Нет. Какие ж твои деньги у Березовского? На этом чувстве основан весь антисемитизм, весь марксизм, вся ненависть, которая читается между строк от писателя к писателю. • В конце концов, для меня самый неприятный вопрос: «Вот вы еврей, и что вы скажете?»
 
Вот как записка во время концерта: «Правда ли, что Куприн сказал, что жиды…» Вот что-то такое. Сказал ли Куприн, написал или нет, я даже не знаю. Я не так уж эрудирован… Пишут, будто бы «каждый жид в нашей стране – деятель культуры». Я получаю такую записку на концерте и теряюсь. Я не могу ничего сказать, так как эта записка начинается с оскорбления. Человек, которого оскорбляют, теряется поневоле. Он не может ответить так же. Вот тянет ответить матом на вот эту записку. А я, видите, пытаюсь этого избежать. Я не могу. Публика может все, публика свободна. Вот на такие вопросы я, наверное, не могу ответить. • Я думаю о том, что наша наука всегда была самым святым для нас. И для них, для ученых, это было самое святое, самое выдающееся.
 
Я не думал, что когда откроются окна (то есть границы), наука повыпрыгивает из окна. Ну хорошо, слабонервные люди типа спортсменов – они могли отвалить. Они первыми и выпрыгнули. Потом повыпрыгивали евреи. На евреев надеяться, конечно, было нечего. Они выпрыгнут сразу, потому что это попытки искать хорошую жизнь всюду. Всюду! Причем, приехав туда, обнаруживают, что она – эта хорошая жизнь  – позади. Вернувшись назад, обнаруживают, что она осталась там.
 
 
• Не буду говорить о других, но я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде – от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом – нет, он еврей! И где-то в 10 классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось – еврей! Потом – опять еврей, и снова – еврей. Все время я натыкался на это лбом, у меня не было того – самого главного. Я всегда говорил: «А вы могли бы в этой стране прожить евреем?» Когда вижу антисемита, мне хочется спросить: «Ты что, завидуешь?» Я же не вылезал из конкурентной борьбы. То подожгут, то не дадут, то обидят, то вообще задавят. Одно, другое, третье – и все время ты сглатываешь, сглатываешь…
 
Сейчас я закончу формулировкой: неважно, кем ты был, – важно, кем стал. Когда мне говорят: «Вы еврей, еврей!», я отвечаю: «Иисус Христос тоже евреем был, а кем стал!» Важно, кем ты стал, когда закончил с тем существованием и вышел за рамки нации. • Евреи бывают разные. Бывают евреи степные – по степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те все шутят, все норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего. А на своем не говорят. Все на чужих стараются. И волосы красят, и имена меняют, а их все равно распознают. Некоторые ездят все время, переезжают, а не богатеют, потому что богатство – это земля, а она требует оседлости. А вообще богатые евреи есть, но их немного. Меньше, чем думают. А все равно думают. От бедности. А раз все равно думают, значит, им надо. Вот из-за них многие и делают вид… • Есть евреи государственные. Но тут у них не получается, потому что они всегда под подозрением, как бы не у себя дома, хотя не у себя дома хочет жить каждый, кому плохо. Но этот каждый себе прощает, а другому  – нет.
 
Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще. Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках. Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман благодаря стрельбе пушкой через пропеллер бюст в Одессе имеет и гдето улицу. Талант им прощают. Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех. • Где евреям тяжело – в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют, мол, не ради себя. Но остальные-то 
ради себя.
А кто ради всех – и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние – один. В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет.
 
Он 
ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте… • Важно успокоиться и сравнить будущее свое и не свое. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился. Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный – держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей. А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесенной Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями. Самое печальное для еврея – когда он борется не за себя. Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости. •
 
А еще есть евреи-дети, очень милые. Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным под одну струну. Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошел. Немецкие евреи – педантичные. Русские евреи  – пьяницы и дебоширы. Английские евреи  – джентльмены с юмором. Да, еще есть Одесса, одна из родин евреев! И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем. Очень большая просьба ко всем – не замечать их. Не устраивать им популярность. Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни. • Израиль – сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень, свежие соки, дикие фрукты. ТельАвив  – сказка. Красивей Израиля не бывает. В магазинах опять полно. Порции такие, что тебя раздувает, как дирижабль. А жрать надо, не брать же деньгами, да тебе деньгами и не дают. Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку, кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленных тут же, и от криков: «Я сегодня сошел с ума, берите все за один шекель!» – ты становишься сумасшедшим.

А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле – и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господень, и царь Ирод. Все на самом деле!!! И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в таких позах, которые раньше видел я один. И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства, что хочется спросить их: «У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские? Да у нас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили и зажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал!» И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, и никто не жрет их.

И вот среди этой роскоши природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной – наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: «Это все поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь». Да, не успеваю. Или – нет, не успеваю. Как это было по-русски? Конечно, не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд. То, что мы в Москве умираем с голоду, – тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда. «У нас тяжело, Миша». Да, у вас тяжело. А у нас плохо. «Опять разница небольшая, но опять очень существенная», – как любил говорить великий юморист и бывший президент.

Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят сотни тысяч недовольных советских евреев. Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен, родивших от бывших русских мужей, давно выучили язык и стали евреями. И только эти остаются русскими и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят вдаль, которой на новой родине нет. А, как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда», тут тебе объяснили, что ты «русская сволочь». И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот. «Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно…»
 
Михаил ЖВАНЕЦКИЙ