Легко ли быть евреем?

Наверное, каждый еврей, по мере самоосознания, задает себе этот вопрос.

Леонид Ашкенази писал: «Выбирая еврейский народ, ты выбираешь гонимый народ, ты выбираешь преследуемый народ, ты выбираешь бремя проблем, ограничений, сомнений и опасностей. Везде и во всем мире, даже в самых благополучных странах, что-то из этого списка есть всегда».

А если ты поэт? Тонкий, ранимый, ж и в о й…

Борис Леонидович Пастернак – поэт и писатель еврейского происхождения, лауреат Нобелевской премии по литературе (1958) – родился 10 февраля 1890 года в интеллигентной еврейской семье, где весь уклад жизни был основан на интересе к творчеству: музыке, живописи, литературе. Родители будущего поэта переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. Отец – академик живописи Исаак Иосифович, позднее Леонид Осипович. Мать – пианистка Райца Срулевна Кауфман, затем Розалия Исидоровна – профессор Одесской консерватории. Свою родословную семья Пастернак вела от Исаака (Ицхака) Абарбанель – мудреца, теолога и толкователя Библии.

Такие корни и происхождение наложили достаточно сложный отпечаток на судьбу поэта, который всю жизнь воспринимал свою национальность, скорее как ношу и тягость, нежели как данность.

В любом случае, в истории с еврейством Бориса Пастернака не так легко разобраться, как кажется. Эта история полна противоречий, странностей, тайн, и сама по себе тянет на увлекательный роман.

Биограф поэта Дмитрий Быков пишет: «В 1900 году Борис Пастернак впервые узнал о том, что он еврей и что ничего хорошего ему это не сулит. Еврейство оказалось чем-то куда более серьезным, чем бедность, отсутствие связей или болезнь. <…> Несмотря на блестяще сданные экзамены, привитую оспу и пошитую форму, – несмотря даже на заступничество московского городского головы Голицына <…> Бориса в первый класс Пятой гимназии не взяли, поскольку здесь соблюдалась процентная норма евреев – 10 из 345»

На следующий̆ год он таки поступил, но был освобождён от закона Божьего. И в аттестате об окончании гимназии было указано «иудейское вероисповедание». Хотя сам молодой поэт канонов иудаизма не соблюдал и душой был более привязан к христианству. Позднее, в своем единственном романе, он подчеркнет превосходство христианства над иудаизмом, хотя в толковании христианства и резко расходился с русским православием в подходе к национальному началу, к роли Библии и ее реалий.

В 1928 он пишет письмо Максиму Горькому: «Во мне есть еврейская кровь, но нет ничего более чуждого мне, чем еврейский национализм. Может быть, только великорусский шовинизм. В этом вопросе я стою за полную еврейскую ассимиляцию... Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь, будьте всеми...»

Позднее поэт жалуется двоюродной сестре (письмо от 7 августа 1949) на официальное и общественное свое отторжение: «Чего я <...> стою, если препятствие крови и происхождения осталось непреодоленным <...> и я <...> кончаю узкой негласной популярностью среди интеллигентов-евреев, из самых загнанных и несчастных?»

Относя себя к той части русской интеллигенции, которая гордилась независимостью суждений, Пастернак настаивал на полярности лирики и истории, а также на заведомой аполитичности любого подлинного искусства.
Он отвергал насилие и революцию как средства достижения любых, даже самых «правых», целей.

«Доктора Живаго» Борис Пастернак создавал в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. Сам автор назвал его вершиной своей прозы. Роман – полотно жизни российской интеллигенции в драматический период от начала столетия до Гражданской войны. Весь пронизан поэтикой, сопровождён стихами главного героя – Юрия Андреевича Живаго.

– Фамилия героя романа? – рассказывал другу Варламу Шаламову Пастернак. – Это история непростая. Еще в детстве я был поражен, взволнован строками из молитвы церковной православной: «Ты если воистину Христос, сын Бога живаго». Я повторял эту строку и по-детски ставил запятую после слова «Бога». Получалось таинственное имя Христа - «Живаго». Не о живом Боге думал я, а о новом, только для меня доступном его имени «Живаго». Вся жизнь понадобилась на то, чтобы это детское ощущение сделать реальностью – назвать этим именем героя моего романа. Вот истинная история, «подпочва» выбора. Кроме того, «Живаго» – это звучная и выразительная сибирская фамилия (вроде Мертваго, Веселаго). Символ совпадает здесь с реальностью, не нарушает ее, не противоречит ей».

Вот несколько эпизодов из «Доктора Живаго».

Рассуждение одиннадцатилетнего мальчика Миши, сына присяжного поверенного Гордона, приятеля доктора Живаго:

«Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?.. Можно вылечиться от тяжёлой болезни, можно стать силачом, родившись тщедушным, можно в совершенстве овладеть языком другого народа, выучить и соблюдать обычаи, нравы. Но избавиться от еврейства, хотя ты лицом и внешностью такой же, как все, – невозможно. Это иррационально – недоступно пониманию, в первую очередь, юношам и девушкам – евреям, осмысливающим своё существование на Земле».

«Люди, когда-то освободившие человечество от ига идолопоклонства и теперь в таком множестве посвятившие себя освобождению его от социального зла, – говорит Лара в романе, – бессильны освободиться от самих себя, от верности отжившему допотопному наименованию, потерявшему значение, не могут подняться над собою и бесследно раствориться среди остальных, религиозные основы которых они сами заложили и которые были бы им так близки, если бы они их лучше знали».

Мысли писателя, высказанные словами Миши Гордона и Лары, сводятся к осуждению еврейства как фактора, разъединяющего людей. И, в общем, обесценивается идея национальности, ибо в «новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет народов, есть личности».

Хотя Пастернак сам недвусмысленно осуждал антисемитизм, подобные высказывания, так же как полное умолчание о Катастрофе европейского еврейства (Холокосте), современником и свидетелем которой он был, и склонность возложить на самих евреев вину за их страдания, вызвали резкий протест еврейской общественности (в том числе Давида Бен-Гуриона), увидевшей в этом проявление так называемого интеллигентского антисемитизма и отступничество.

Роман, поднимающий вопросы истории, христианства, еврейства, жизни и смерти, также был резко негативно встречен советской литературной средой, не допущен к печати из-за неоднозначной позиции автора к октябрьскому перевороту и последующим изменениям в жизни страны.

Публикация романа на Западе, сначала в Италии в 1957 гoду прокоммунистически настроенным издательством Фельтринелли, а потом в Великобритании, при посредничестве известного философа и дипломата сэра Исайи Берлина, привела к настоящей травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР и откровенным оскорблениям в его адрес со страниц советских газет. Московская организация Союза Писателей СССР требовала высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства.

С 1946 по 1950 годы Пастернак ежегодно выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе. В 1958 году его кандидатура была предложена лауреатом 1957 года Альбером Камю, и Пастернак стал вторым писателем из России (после Ивана Бунина), удостоенным этой награды.

Получив телеграмму от секретаря Нобелевского комитета Андерса Эстерлинга, Пастернак 29 октября 1958 года ответил ему: «Благодарен, рад, горд, смущен».

Присуждение премии воспринималось советской пропагандой как повод усилить травлю. На Пастернака было оказано и личное давление, которое, в конечном счёте, принудило его отказаться от премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ»

В стихотворении «Нобелевская премия» Пастернак с горечью пишет:

«Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей»

Было ли успешным бегство Пастернака от своего еврейства?

В 1958 году официоз травил Пастернака именно как еврея. Быков пишет:

«Срочно нарисовали плакат: «Иуда, вон из СССР!» – изобразили Пастернака в виде Иуды, подчеркнув в его облике иудейские черты, рядом намалевали кривой мешок с долларами, к которому Иуда жадно тянулся».

И далее отмечает: «По Пастернаку, роль личности не в том, чтобы делать историю, а в том, чтобы сохранить себя вопреки ей». Да, наверное, и вся история народа еврейского – это попытка сохранить себя вопреки истории.

В последние годы жизни Борис Пастернак тяжело болел. Его биограф считает, что болезнь развилась на нервной почве во время травли. Тем не менее, после нескольких лет молчания, поэт снова пишет о чуде непрекращающейся жизни и вечного возрождения.

Последнее стихотворение поэта –

«На протяженье многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.

И целая их череда
Составилась мало-помалу -
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день,
И не кончается объятье», – практически перекликается с размышлениями Юрия Живаго о чуде воскресения в романе «Доктор Живаго»:

«Одна и та же необъятно тождественная жизнь наполняет вселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях. Вот вы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили? Не о чем беспокоиться. Смерти нет. Смерть не по нашей части. А вот вы сказали талант, это другое дело, это наше, это открыто нам. А талант – в высшем широчайшем понятии есть дар жизни».

«Жизнь на свете только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других,
Как бы им в даренье».