«Гессенская муха». Почему жену последнего русского царя так не любил народ

145 лет назад, 6 июня 1872 г. в семье Великого герцога Гессенского и Рейнского родилась четвёртая дочь.

Её назвали Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская.

Бабка, английская королева, называла её Sunny — Солнышко.

Домашние — Аликс.

В России, где ей суждено было стать последней императрицей, при крещении в православную веру получила имя Александры Фёдоровны.

За глаза же — прозвище «Гессенская муха».

Восприятие правителей в народе, или, как принято выражаться в научной среде, репрезентация власти — важный момент в осознании некоторых исторических периодов.

Особенно это касается великих потрясений вроде революций или эпохи реформ.

Только что власть была исключительно от Бога и сомнений относительно своей легитимности у народа не вызывала.

Но вот что-то происходит, и люди тут же начинают производить байки и легенды относительно своих лидеров.

Пётр Великий становится не только царём-плотником, но и Антихристом, а Иван Грозный превращается в «Ивашку, царька кровавого».

Того же прозвища удостаивается и последний русский император Николай II. С его женой, Александрой Фёдоровной произошло нечто похожее.

С одной только разницей.

Если на Николая поначалу ещё возлагали какие-то надежды, то императрицу у нас невзлюбили сразу и целиком.

Глас народа После того, как семью последнего Романова канонизировали, память о том, как именно воспринимал народ Александру Фёдоровну, пытаются затушевать сусальными воспоминаниями.

Например, такими:

«Императрица организовала 4 больших базара в пользу туберкулезных в 1911, 1912, 1913 и 1914 гг.; они принесли массу денег. Она сама работала, рисовала и вышивала для базара и, несмотря на свое некрепкое здоровье, весь день стояла у киоска, окруженная огромной толпой народа. Маленький Алексей Николаевич стоял возле неё на прилавке, протягивая ручки с вещами восторженной толпе. Восторгу населения не было предела».

Однако буквально через несколько строк автор этих воспоминаний, фрейлина и ближайшая подруга императрицы Анна Вырубова, делает показательную оговорку:

«Народ, в то время не тронутый революционной пропагандой, обожал Их Величества, и это никогда нельзя забыть».

Интересное дело.

В 1911 г. народ, по мнению двора, оказывается, полон восторга по отношению к своей царице.

Слепота поразительная.

Потому что сам народ, прошедший и позор Русско-японской войны, и Революцию 1905-1907 гг., имеет совершенно иное мнение.

Вот фрагмент одного уральского сказа:

«Царица после девятьсот пятого году камень с краснинкой видеть не могла. То ли ей тут красные флаги мерещились, то ли чем другим память бередило, а только с пятого году к царице с красным камнем и не подходи — во всю голову завизжит, все русские слова потеряет и по-немецки заругается».

Никаким восторгом здесь и не пахнет. Скорее уж сарказм.

И подобное отношение к своей персоне Александра Фёдоровна должна была наблюдать буквально с первого дня.

Более того — она сама, вольно или невольно, давала к этому повод.

Вот что об этом говорит та же Анна Вырубова: «Когда Александра Федоровна только что прибыла в Россию, она написала графине Ранцау, фрейлине своей сестры, принцессы Ирен:

«Моего мужа отовсюду окружают лицемерие и лживость.

Чувствую, что здесь нет никого, кто мог бы быть его действительной опорой. Немногие любят его и свое Отечество».

Почему-то это рассматривают как исключительно высокодуховное послание, полное скорби и печали.

На самом деле оно полно заносчивости и самомнения.

Едва прибыв в чужую для себя страну и ещё не выучив языка, супруга государя тут же начинает оскорблять своих подданных.

Согласно её авторитетному мнению, русские не любят свою Родину и вообще все — потенциальные предатели.

Изнанка «обожания»

Слово — не воробей, и шила в мешке не утаишь.

То, что было достоянием высших сфер, уже спустя пару дней через слуг, истопников и кучеров становится достоянием широкой общественности.

И немудрено, что после такого искромётного выступления новой царицы полиция начинает регистрировать всё больше и больше дел, проходящих как «оскорбление величества».

Александре Фёдоровне припоминалось всё.

Даже то, в чём она не была виновата.

Так, бракосочетание Николая и Александры, да и весь их медовый месяц, совпали с трауром по только что умершему отцу Николая — императору Александру III.

Вывод в народе был сделан моментальный.

И отчасти пророческий: «Немка эта, почитай, на гробу к нам въехала, принесёт несчастье».

Впоследствии осмеянию подвергалось всё, что исходит от Александры Фёдоровны.

Все её начинания — временами действительно благие и нужные — становились целью издевательств. Порой — в крайне циничной форме.

Любопытно, что самого царя при этом не затрагивали и даже жалели.

Вот фрагмент протокола одного из дел об «оскорблении величества»: «Василий Л., мещанин казанский 31 году от роду, указывая на портрет царской семьи, говорил: «Это — первая б... И дочери её б... И все ходят к ним... А государя нашего жаль — они, б... немецкие, его обманывают, потому сын не его, а подменный! ».

Списать эту «красоту» на происки масонов или большевиков не получится.

Хотя бы по той причине, что 80% обвинительных приговоров по таким вот делам вынесены крестьянам, агитацию среди которых те же большевики начнут ещё очень нескоро — когда крестьяне попадут под призыв и станут солдатами.

Впрочем, и тогда агитировать конкретно против императрицы никакой нужды не было. С самого начала войны её и без того объявили немецкой шпионкой и изменницей.

Это народное мнение было настолько распространённым, что достигло ушей, которые для него и вовсе не были предназначены.

Вот что пишет вице-консул Великобритании в Москве Брюс Локхарт: «Ходит несколько хороших историй, касающихся германофильских тенденций императрицы. Вот одна из лучших. Царевич плачет. Няня говорит: «Малыш, отчего ты плачешь?» — «Ну, когда бьют наших, плачет папа, когда немцев — мама, а мне когда плакать? »

Именно в годы войны среди прочих прозвищ Александры Фёдоровны появляется и «Гессенская муха».

Такое насекомое действительно есть — это серьёзный вредитель, нападающий на рожь и пшеницу, способный убить урожай чуть ли не целиком.

Если учесть, что Февральская Революция началась как раз с дефицита хлеба, поневоле задумаешься о том, что иногда глас народа — действительно глас Божий.