Вспомнилось...
Читая комментарии к моим постам – «История одного стихотворения Евтушенко» (http://maxpark.com/community/1851/content/5763156) и «Надо ли нам ворошить прошлое» (http://maxpark.com/community/6798/content/5767676), бросается в глаза, как разделено наше общество, к восприятию прошлого нашей страны. Одна часть просто считает, что такого не было и быть не могло или, по крайней мере, сердится, что не надо вспоминать страницы истории, описывающие печальные факты из неё. Другая часть, наоборот впадает в разоблачительный экстаз, сравнивая жизнь в СССР с большим концлагерем. К счастью, есть и те, кто старается смотреть на прошлое по возможности объективно, отмечая и ошибки (иногда чудовищные), и достижения, которыми можно и нужно гордиться.
Вот для них мне и хочется повспоминать еще немножко о том непростом времени.
Наша семья во время войны жила очень далеко от линии фронта. Отца во второй половине 30-х направили на работу в Якутск, на кожевенный комбинат. Там он работал сперва мастером, а потом директором. Завод имел оборонное значение, главной продукцией во время войны были сапоги, солдатские и офицерские. Жили мы рядом с заводом, и воздух, и в доме и на улице, был пропитан запахом, шедшим из чанов, в которых шла технологическая обработка кож. Первый раз я увидел инвалида войны на тележке, когда отец взял меня с собой на празднование 3-ей годовщины Победы в 1948 году. Празднование проходило на стадионе, куда стекались люди со всех сторон. Помню, что спросил у отца, как может человек жить совсем без ног. – Герои, вернувшиеся с войны, могут всё, - ответил отец. В 52-ом мы переехали из Якутска в Иркутск. Сейчас трудно себе представить квартиру без ванной комнаты, а тогда, квартиры с ванными комнатами были большой редкостью. По этой причине, каждую неделю мы ходили в баню. Бань, поблизости не было и мы ездили на автобусе в баню, неподалеку от моста через Ангару, на улице Чкалова. При бане был киоск, торговавший пивом, тоже тогда большая редкость, и вот около этого киоска, почти всегда, можно было увидеть инвалидов-колясочников.
Они были слегка захмелевшими от пива, дымили самокрутками с самосадом. Двое из них были там постоянными посетителями, которых я особенно хорошо запомнил. Они были настоящими артистами. Один, в солдатской гимнастерке, с несколькими медалями, видимо и до своего ужасного ранения, с последующей ампутацией ног, был невысокого роста и очень щупленьким, да и лицо его, казалось совсем мальчишечьим. Его товарищ, наоборот, был очень мощным мужчиной, с пышной курчавой шевелюрой, с густыми черными усами. Время от времени, публика, собравшаяся у киоска, обращаясь к ним, просила, - Вани, спойте нам! Вани, не кочевряжились. Щуплый затягивал удивительно чистым и сильным тенором, одну из трех-четырех песен из своего репертуара. Усатый доставал из нагрудного кармана немецкую трофейную губную гармошку и аккомпанировал. Первой песней всегда была «Я был батальонный разведчик». Как только щуплый запевал, все разговоры вокруг, как по команде стихали, а когда песня заканчивалась, слушающие вытирали проступившие слезы и в тишине только звенели монеты, сыпавшиеся в танкистскую фуражку щуплого…
Я был батальонный разведчик,
А он – писаришка штабной.
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моёю женой.
Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно?
Забыла красавца мужчину,
Позорила нашу кровать…
А мне от Москвы до Берлина
Все время по трупам шагать.
Шагал, а порой в лазарете
В обнимку со смертью лежал.
И плакали сёстры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.
Дрожал, а сосед мой – рубака,
Полковник и дважды герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.
Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я геройской звездою
От маршала был награжден.
А вскоре вручили протёзы
И тотчас отправили в тыл.
Красивые крупные слёзы
Кондитер на литер пролил.
Пролил, прослезился, собака,
А всё же сорвал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!
Грабители, сволочи тыла,
Как терпит вас наша земля?
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.
Домой я, как пуля, ворвался,
И бросился Клаву лобзать.
Я телом жены наслаждался,
Протёз положил под кровать.
Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной.
Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена.
Ой, люди! Ой, русские люди!
Родная моя сторона!
Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся.
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.
С тех пор предо мною всё время она,
Красивые карие очи,
Налейте, налейте стакан мне вина,
Рассказывать нет дальше мочи.
Налейте, налейте скорей мне вина,
Тоска меня смертная гложет.
Копейкой своей поддержите меня,
Подайте, друзья, кто сколь может.
Интересно, что я, как и все остальные тогда думал, что эта пронзительная щемящая песня, продукт общего народного творчества и только прочитав прекрасную книгу Льва Аннинского «Барды» (которую всем очень рекомендую прочитать), узнал, что у неё есть автор, причем даже не один, а сразу трое.
Они и оказались прародителями авторской, бардовской песни, эстафету которой подхватили потом Визбор, Окуджава, Высоцкий, и еще многие замечательные песенники.
Вся эта троица была знакома еще со школы, поскольку жили все рядом в Чистом переулке Москвы. Алексей Охрименко, Сергей Кристи и Владимир Шейберг.
Из статьи Льва Алабина
«Алексей Петрович Охрименко родился в Рождественский сочельник 1923 года в Москве. В школе скрестились судьбы будущей тройки авторов – Алексея Охрименко, Сергея Кристи и Владимира Шрейберга. До войны вместе с Кристи успел поработать актёром в Театре Советской Армии. В 1942 году ушёл на фронт, в 1943-м на госпитальной койке в Шуе приступил к сочинению своей первой песни «Донна Лаура». После выписки снова воевал, снова был ранен, затем переброшен с германского фронта на японский.

Алексей Охрименко
Вернувшись с войны, три друга стали собираться на Арбате в Чистом переулке, где они все и жили. И однажды Сергей Кристи принёс на встречу начало песни и предложил вместе написать продолжение. Это была песня о незаконнорождённом сыне Льва Толстого. Но после короткого спора решили написать о самом Льве Толстом, но в таком же юмористическом духе «вагонной песни». Так и началось это творческое содружество. В доме у Шрейберга были пианино и аккордеон, Охрименко приходил с гитарой. Так что музыкальное сопровождение получалось довольно богатое. Они сочинили потом и сами о себе песню:
Есть в Москве переулочек Чистый,
домик десять, квартирочка два,
кордеончик там есть голосистый,
пианино и радива.
Несмотря на мольбы и протесты,
собирались там трое друзей,
имена их должны быть известны:
се Владимир, Сергей, Алексей.
Дом 10 – это адрес, по всей видимости, Шрейберга. Охрименко живёт рядом – дом 6. Лев Аннинский раскопал: «Отец журналиста, Фёдор Охрименко, в 1919 году был принят в «Правду» на роль поэта-переводчика и получил «одежду, квартиру и продовольствие» по личной записке товарища Ленина… «большую, в тридцать метров, комнату с балконом в доме 6 по Чистому переулку».
Вскоре компания разрослась. Среди завсегдатаев был, например, Эрнст Неизвестный, тогда студент МГУ (ему, кстати, посвящена одна песня), журналист Аркадий Разгон. Появились слушатели, жаждавшие всё новых весёлых песен. Окрылённые успехом, стали сочинять дальше.
Втроём написали пять песен: «Толстой», «Отелло», «Гамлет», «Батальонный разведчик», «Коварство и любовь». Потом, когда компания распалась, Охрименко продолжал писать уже один: «Михайло Ломоносов», «Муций Сцевола», «Беранже», «Сосудик», «Реквием», многие другие.
Хотели по аналогии с Козьмой Прутковым взять один общий псевдоним, чтобы уже навсегда дать ответ на вопрос: «Кто автор?» Как-то увидели вывеску «Ремонт тростей, зонтов, чемоданов» и решили назваться Тростей Зонтов. Однако подписываться было негде, смешно было и думать, что произведения, так подписанные, можно опубликовать. Потом с удивлением узнали, что песни подхватили. И они навеки остались не только без псевдонима, но и вовсе безымянными.
Евгений Евтушенко в стихотворении «Мои университеты» пишет:
Больше, чем у Толстого,
учился я с детства толково
у слепцов, по вагонам хрипевших
про графа Толстого…
Часто можно видеть автором музыки этих песен фамилию – Владимир Шрейберг. Это действительно так. Он подбирал мелодию по стихотворному размеру, иногда компилировал, и в песнях слышались мелодии хорошо известных песен. Например, в «Батальонном разведчике»: «С тех пор предо мною все время она, красивые карие очи» – как говорил мне Алексей Петрович, – перифраз строк песни «Когда я на почте служил ямщиком». В музыкальных аранжировках иногда помогал Виталий Гевиксман, ставший позднее профессиональным композитором. Владимир Фёдорович Шрейберг (1924–1975) по окончании ВГИКа работал сценаристом научно-популярного кино.
Исполнять песни было поручено Охрименко: «А в качестве исполнителя обычно приходилось выступать мне, поскольку мои скромные вокальные данные были чуть выше, чем у моих друзей, которые могли ограничиться лишь речитативом».
Творческое содружество трёх авторов продолжалось недолго, примерно с 1947 по 1953 год, то есть до отъезда С. Кристи.
С 1953 года Сергей Михайлович Кристи (1921–1986) жил в подмосковном Воскресенске. Почти до конца жизни проработал в районной газете «Коммунист». Любителям краеведения известен как автор объёмного очерка по истории Воскресенского края. За публикации, посвящённые судьбам соратников Мусы Джалиля, удостоен премии Союза журналистов СССР (1970).
Кристи происходил из известного и влиятельного в России аристократического рода. Однако отец его был видным революционером, находившимся в политэмиграции вместе с А.В. Луначарским, а затем в 1928–1937 годах руководил Третьяковской галереей.»
Вот вспомнилось...
Комментарии
https://www.youtube.com/watch?v=dUmqb9bWZ0c
Но восхититься или пролить слезу все же не удалось
Но найти в истории весёлую русскую песню или весёлые поговорки - нелёгкая затея. Так что всё в русле традиции.
Мелькнуло тут слово "Бандера" и вспомнила, как в у нас работал мужчина и в 1946 году его арестовали. Взрослые называли его бандеровцем.
Детская память хранит много, тем более в то время было что запоминать, были события , люди интересные.
Николай, Вы не пробовали писать не только в ГП, потом в МП. У Вас получается просто здорово.
Нашла у себя интересные фотографии одного места где довелось побывать. На днях напишу с этими фото.
Сколько пели тогда! И как! Песня помогала жить... и выжить...
https://www.youtube.com/watch?v=jJNgloOmMCs
https://www.youtube.com/watch?v=u4c8HgYzIbA
Прочитала для меня шокирующее..
Поэт Юрий Александрович Влодов, по рождению - Левицкий, (1932 – 2009). Истинный автор Бабьего Яра?
Игорь Гарин Писатель, доктор физико-математических наук - .
"Да ,мы не знали. Хотя публикация этих стихов в то время тоже можно считать подвигом. Украл, но с какой пользой, для увековечивания памяти о замученных и убитых евреях. Украл, доработал, прославился и никогда не покаялся.
Я никогда не любил Е.Евтушенко. Для меня он всегда был какой-то склизский (не скользский), весь лик его и манера держаться и вхожесть в органы.
Но такое воровство как Бабий Яр я не предполагал и не поверил. Посему порыскал в Интернете и нашел изрядно подтверждений, что именно Влодов автор Бабьего Яра и во время публикации он был лагере.
Сколь же причудливы переплетения судеб Не слишком молодые уже харьковчане помнят, что Евтушенко они выдвинули в депутаты последнего, горбачёвского съезда Совета СССР вместе с Коротичем.
Оба эти талантливые борцы за свободу слиняли за бугор, даже не попрощавшись с Харьковом.
Ну и, конечно, не слишком распространяясь о Юрии Влодове.
«Прошла зима, настало лето.
Спасибо партии за это!».
Их автор – поэт Юрий Александрович Влодов, по рождению - Левицкий, (1932 – 2009).
А вот и сама «Ода партии», строчки которой обрели небывалую известность и популярность:
"Прошла зима, настало лето -
Спасибо партии за это!
За то, что дым идет в трубе,
Спасибо, партия, тебе!
За то, что день сменил зарю,
Я партию благодарю!
За пятницей у нас суббота -
Ведь это партии забота!
А за субботой выходной.
Спасибо партии родной!
Спасибо партии с народом
За то, что дышим кислородом!
У моей милой грудь бела -
Всё это партия дала.
И хоть я с ней в постели сплю,
Тебя я, партия, люблю!"
«Веду по жизни, как по лезвию,
Слепую девочку – Поэзию»
* * *
Война распяла детство.
Оставила наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…;
И нет моей вины,
Что я - поэт войны!
Талант, по сути, толст.
А гений тощ, как щепка.
Неважно, что там: холст,
Поэма, фуга, лепка.
Судьба, как дышло в бок, —;
Что дали, то и схавал…;
Талант по духу — Бог,
А гений — сущий Дьявол!
* * *
Я вижу Ахматову Анну:
Безумные чётки в руках,
И розы открытую рану
На чёрных житейских шелках.
А в медленном взгляде – бравада
И страсти тягучая мгла…;
А в царственном жесте – блокада,
В которой до гроба жила.
* * *
Я думаю: Исус писал стихи,
Плел сети из волшебной чепухи…;
А жизнь Христа — была душа поэта…;
Иначе — как?! — откуда бы все это?!
В кругу слепых болезненных племен
Он, как слепец, питал себя обманом…;
И не был ли Иуда графоманом,
Неузнанным Сальери тех времен?!
* * *
Друг друга предали…;
И сразу - легче стало.
Иуда - горяч и смугл -
Шагал из угла в угол,
Шагал из угла в угол,
Терзал запотелый ус!..
А мысль долбила по нервам:
«Успеть бы предать первым!
Суметь бы предать первым!..
Пока не предал Иисус…»
Скажу, что слишком тяжело мне –;
Почти солгу:
Как каторжник в каменоломне
Я жить могу.
Мигнет из каменного праха
Глазок цветка…;
И на весу дрожа от страха
Замрет кирка.
* * *
Был послушным послужником -
Шел по жизни за посохом.
Стал мятежным ослушником -
Восхитительным ослухом!…;
Ждет смутьяна-художника
Путь нежданный, нечаянный…;
И зовет его Боженька -
Сам такой же отчаянный!…;
* * *
Слаще заоблачных манн
Сладкий наркотик творений.
Гений – всегда наркоман.
Но наркоман – не гений.
Жаркий туман и дурман
Жарче суданов и кений.
Гений – всегда графоман,
Но графоман – не гений!
* * *
Увидел я себя со стороны
В предательском свечении луны:
Стою – прижат к распятию спиной,
Две бездны – надо мной и подо мной…;
И призрак ночи с отблеском дневным
Дух опалил дыханьем ледяным…;
Наверно, это вовсе и не я,
А лишь судьба заблудшая моя…;
* * *
Я заглянул в зерцало Бытия…;
Прозрачный звон слегка коснулся слуха…;
Чу! – за спиной стояла побируха!
«Ты – Смерть моя?» – едва промолвил я.
«Я – Жизнь твоя…» – прошамкала старуха.
Юрий Влодов. Бабий Яр
ЮРИЙ ВЛОДОВ
(1932-2009)
БАБИЙ ЯР
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
"Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.
я - это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
> И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся - это гулы
самой весны -
она сюда идет.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврея кровь бурлит в душе моей
И, ненавистен злобой заскорузлой,
Для всех антисемитов я – еврей! –;
И потому - я настоящий русский!
1961(?)
Да и вся жизнь и приключения Евтушенки выглядят иначе.. Если знаешь, что он вор."
КАКАЯ НЕКРАСИВАЯ ИСТОРИЯ.
Я помню, как он читал это стихотворение. На ТВ, на каком-то творческом вечере.
Вот еще прочла о не: В СССР он был запрещен, его не печатали. Но он по свидетельству многих, был отличным имитатором, и мог писать за любого автора..
По договору - за деньги он это и делал. Еще одна не самая эффектная страница жизни в СССР.
Нет, конечно, я это великолепное стихотворение не опровергал. Более того, Евтушенко, с которым мы дружили и учились в одном институте, задумал своё стихотворение в день, когда мы вместе однажды пошли к Бабьему Яру.
На таких сайтах утверждают даже, что вообще история Бабьего яра, придуманный в СССР, миф.
И про трех друзей интересно то, как появились барды. Была раньше передача по ТВ.
Охрименко писал песни на слова Беранже или о нём?
Пьер- Жан Беранже- великий французский поэт и прозаик. Мне запомнилось из его далекой песни-
"хочешь жениться, ломай колесо". или "О Франция, мой час настал: я умираю!"
Спасибо, интересно было ознакомиться.
http://fanread.ru/book/6694068/?page=3
"костылем" - внушительно, пожалуй. Меня заинтересовало.
Cпасибо , Николай Францевич . Читала Ваши посты по ссылкам. Не комментировала …
http://maxpark.com/community/1851/content/5767969#comment_87553281
Не нас калач ржаной поманит,
И рай настанет не для нас...
(с) Булат Окуджава. "Союз друзей".
Прекрасное было время.
И прекрасные в этом времени жили люди, создававшие свои песни совершенно бескорыстно.
Просто потому, что душа диктовала мелодии и слова, радостно принятые улицей, хоть и неприемлемые для концертных залов.
Да фиг с ними, с концертными залами!
Главное, что песни эти слышал и пел народ.
Цитата из топ-старта:
"Больше, чем у Толстого,
учился я с детства толково
у слепцов, по вагонам хрипевших
про графа Толстого…"
https://www.youtube.com/watch?v=1_IrIwybIrI
Комментарий удален модератором
А вот про Толстого песенка не этих ли авторов?
"Однажды Лев парился в бане, и веником спину хлестал.
Задумал он рОман об Анне, попарился и написал.
Жила в Петербурге героиня романа, пречистых дворянских кровей.
Она прозывалась Каренина Анна, Аркадьевна отчество ей..."
Мы, будучи студентами, пели, не зная автора
О графе Толстом - мужике непростом
Алексей Охрименко,
Сергей Кристи,
Владимир Шрейберг
Жил-был великий писатель
Лев Николаич Толстой,
Мяса и рыбу не кушал,
Ходил по именью босой.
Он очень удачно родился
В деревне наследной своей,
Впоследствии мир удивился,
Узнав, что он графских кровей.
Граф юность провел очень бурно,
На фронте в Крыму воевал.
А в старости очень культурно
В именье своем проживал.
В имении, в Ясной Поляне,
Любих принимали гостей,
К нему приезжали славяне
И негры различных мастей.
Вступал он с правительством в трения,
Но был он народа кумир,
Закончил граф "Анну Каренину",
А также "Войну и мир".
Но Софья Андревна Толстая,
Напротив, любила поесть,
Она не ходила босая,
Спасая семейную честь.
Великие потрясения
Писатель в быту перенес,
И рОман его "Воскресение"
Читать невозможно без слез...
Легко нам понять-догадаться,
Ведь мы все живем на земле,
Что так не могло продолжаться
В старинской дворянской семье.
Решил он душой отдохнуть -
Велел заложить он карету
И в дальний отправился путь.
В дороге, увы, простудился,
И на станционном одре
Со всеми беззлобно простился
И милостью Божьей помре.
На этом примере учиться
Мы все, его дети, должны -
Не надо поспешно жениться,
Не выбрав хорошей жены.
Не надо, ребята, поспешно жениться,
Не выбрав хорошей жены,
Нельзя под венец или в ЗАГС торопиться -
Последствия будут грустны!..
1947-1951
***
Их было много. Каждый одинок,
подобием изваянного бюста,
в единый миг лишившегося ног.
Bполтела выходящие за бруствер,
c гармоникой - уже не со штыком,
позвякивая мерно орденами,
не плача ни о чем, и ни по ком,
прокатывались грузно перед нами,
мальчишками, не знающими войн.
Подшипники гремели на брусчатке,
и мы под этот страшный перезвон
усваивали первые начатки
науки под названием война...
Мы помним грохот маршевых синкопов,
мы знаем, как сияют ордена,
безногих, выходящих из окопа.
/Лев Либолев/
Надо, надо писать о таких страницах в истории! Сложное время, молодым надо знать о нём - иначе эмоционально слепыми и глухими останутся. Вряд ли где будет рассказано об этих людях, измученных и израненных...