Гражданская война закончилась 22 июня 1941: теперь «примирение» или реванш?

  Как отметить столетие революций 1917 года, не ввергая страну в гражданский конфликт?

Российским военно-историческим обществом (РВИО), действующим под государственным покровительством Министерства культуры РФ, объявлен сбор средств на сооружение в Крыму «Памятника примирения». Необходимо собрать 80.000.000 рублей. Пока собрано 1.600.

В связи с этой инициативой наших проживающих за рубежом соотечественников П.П.Шереметьева и Н.Д. Лобанова-Ростовского, нашедшей поддержку в Администрации президента и Министерстве культуры РФ и одобренной патриархом Кириллом, сказано немало звучных слов. Говорится о необходимости излечить «травму… раскола ХХ века», «восстановить связь времен исторического пути России»; о необходимости «взаимного прощения и покаяния за грех Гражданской войны». Во всём этом видится важная основа для «поиска пути в будущее», «осознанного самостоятельного движения вперед».

Эти слова, в принципе, не лишены содержания, но за их напыщенностью оно размывается, пропадает. Чтобы его освоить требуется правильный ракурс рассмотрения, верный смысловой ключ. Но именно этого ракурса нас напрочь лишает финальная фраза в пояснительной записке, размещённой в данной связи на сайте РВИО: «Памятник Примирения, который будет установлен в Крыму в 2017 году к 100-летию русской революции, станет доказательством того, что «гражданская война наконец-то закончилась».

Что же нам хочет этим сказать РВИО? Что гражданская война в нашей стране шла все эти 100 лет? Но когда же в таком случае наступило это «наконец»? Когда она закончилась? Или, может быть, пока памятника не будет, говорить о её завершении вообще не приходится?

Логично задать вопрос: чем объясняется такая странная для официальных историков «неопределённость»? Нарастанием в современном российском обществе той самой идеологической борьбы, которая в своё время, не найдя иного выхода, вылилась в вооружённое противостояние? Или банальной политической конъюнктурностью? Опасаюсь, что и тем, и другим.

Поэтому я и взял слово «неопределённость» в кавычки: в действительности, никакой неопределённости в вопросе об окончании Гражданской войны в России не существует.

Именно поэтому часть историков, имея в виду, в частности, что на Дальнем Востоке японская интервенция завершилась лишь в 1922 году, а также продолжавшуюся тогда войну с противниками Советской власти и иностранными интервентами в Средней Азии, называют именно этот год как последний год Гражданской войны. Кто-то, памятуя об отдельных белых отрядах, действовавших на Дальнем Востоке ещё в течение нескольких месяцев, говорит о 1923 годе.

Известно, что для немалого числа наших соотечественников, особенно в эмиграции, их личное и коллективное противостояние советской власти продолжалось в 1920-е и 1930-е годы. Оно, однако, в любом случае даже в качестве отголоска Гражданской войны завершилось 22 июня 1941 года. Начало Великой Отечественной войны подвело под всеми личными метаниями и рассуждениями на эту тему жирную черту. Одни после этого признали Советскую власть в качестве единственной власти, способной спасти Родину и населяющие её народы от уничтожения, и на деле поддержали её, другие — встали на сторону смертного врага своего народа и своей родной земли.

Иначе говоря: кто-то, может быть, и продолжал войну против нас все эти сто лет, но мы, граждане Советского Союза и Российской Федерации, уже многие десятилетия ни с кем внутри своего народа не воюем. С власовцами и прочими нацистскими пособниками — разобрались как с предателями. С американскими приспешниками — а ведь были, были за рубежом те наши «соотечественники», кто после нашей победы в 1945 году призывал Вашингтон «переубеждать» русский народ атомной бомбой — советские люди боролись сугубо как с наймитами противника по «холодной войне».

Но существовало в послевоенное время и большое число русских эмигрантов, не желавших зла своему народу, искренне стремившихся к восстановлению и поддержанию неразрывной связи с ним. С ними мы плодотворно сотрудничали, в том числе и в деле сохранения исторической памяти, той самой «связи времён», о которой шла речь выше.

Сразу на ум в этой связи приходит имя Эдуарда Александровича фон Фальц-Фейна. В 1970-е и 1980-е через «Огонёк» и «Литературную газету» мы следили за его деятельностью по возвращению на родину русского культурного достояния; помним, какой важный вклад в качестве председателя Олимпийского комитета Лихтенштейна он внёс в то, чтобы Олимпийские игры 1980 года состоялись именно в Москве. Известно активное участие фон Фальц-Фейна сначала в поисках, а потом в восстановлении Янтарной комнаты, его помощь Ленинградскому Суворовскому училищу, участие в деле возвращения на родину праха Фёдора Ивановича Шаляпина и во многом другом, что делалось по линии Советского фонда культуры. И он, конечно же, был не один такой. Это что, были акты гражданской войны?

Если уж говорить о гражданской войне в качестве метафоры, то надо вспомнить 1990-е годы, когда так называемые «реформаторы» поистине ‑ и демографическая статистика тому подтверждение — работали на уничтожение своего народа. Подчеркну, однако, ещё раз: это можно сделать только в качестве метафоры! Ибо вторая сторона, народ, за исключением краткой вспышки октября 1993 года, и не сопротивлялась… Впрочем, инициаторы «Памятника примирения» явно не это имеют в виду. Да и далеко не все в России хотели бы примирения с этими историческими персонажами.

В заключение моей краткой реплики хочу — кстати говоря, вслед за президентом Владимиром Путиным — призвать к очень простой и одновременно очень сложной вещи в нашем отношении и к Великой Октябрьской социалистической революции, и к последовавшей за ней Гражданской войне — к честности. Только так, отказавшись от любой конъюнктурности, можно действительно извлечь из этих переломных событий полезные уроки и, как призвал президент, «вести дело к примирению, сближению, а не к разрыву».

Что же касается собственно пояснительной записки РВИО, то считаю важным обратить внимание на содержащееся в ней внутреннее противоречие. Если бы памятник в Крыму создавался в качестве «доказательства того, что гражданская война наконец-то закончилась», то его следовало бы назвать «Памятником примирению». «Памятник примирения» (надеюсь, буква «я» в конце слова — не опечатка) — это, в моём понимании, совсем другое: это символ внутреннего примирения всех с отечественной историей первой половины XX века в том её воплощении, как она состоялась. О примирении с историей второй половины ХХ века говорить пока рано: всё это ещё очень и очень близко и напрямую связано с сегодняшней политикой.

Ещё раз хочу подчеркнуть, что речь следовало бы вести не о примирении красных и белых, — оно в сегодняшней России невозможно ни с точки зрения тех, кто воевал в 1918—1920 годах, ни особенно современных их последователей, — а о примирении с историей. Вот это — хорошая и правильная мысль, и не надо её портить притягиванием за уши антиисторических трактовок Гражданской войны.