Елена Камбурова: «Продвинутость» идёт от недостатка культуры и духовности
В Театр музыки и поэзии Елены Камбуровой не попасть. Когда театр открылся, была опасность: выживет ли? Концерты и спектакли шли в полупустых залах. Сегодня билеты раскупаются на неделю, а на аншлаговые спектакли – на месяц вперёд. О возрождении интереса к музыкальной поэзии в интервью порталу «Русский мир» рассуждает народная артистка России Елена Камбурова.
– Елена Антоновна, что случилось?
– Случился эффект «сарафанного радио». При почти полном молчании СМИ кассу нам делают те, кто истосковался по поэзии и музыке. Именно в таком сочетании. Из-за спроса на хорошо забытое старое в театр пришли известные режиссёры. Ученик Петра Фоменко Иван Поповски поставил «P.S. Грёзы» по произведениям Шуберта и Шумана и «Абсент» по французскому шансону. Олег Кудряшов – «Антигону» и «Семь дней учителя русской словесности» по Юлию Киму. С аншлагами идут «Счастливые дороги» – поэма-рапсодия на тему пушкинских «Цыган».
– И всё же откуда впечатление, что вы ушли в глухую оппозицию?
– Давняя история. Раньше цензура стеной стояла между мной и зрителем, обвиняла меня в «упадничестве». Сегодня у стены другая фактура – коммерческая. Эта цензура ещё жёстче.
– Вас запрещают?
– Зачем? Достаточно тотального давления поп-индустрии. Это нашествие принимает уродливые черты. Везде или почти везде в мире поп знает своё место. У нас он хлещет отовсюду и на полную мощность. Дошло до того, что я боюсь телевизор включать. Знаете, в годы моей юности мы смеялись над примитивизмом советской эстрады. А теперь она – классик в сравнении с тем набором слов, что звучат по принципу: «Вперёд, к языку Эллочки-людоедки!». В последние годы появилось ещё одно давление на здравый смысл – телевизионный прессинг всех этих «смехоманий». Дошло до абсурда – трудно найти на экране человека, который не смеялся или не имитировал бы то, что раньше называлось юмором и сатирой. Ясно, я не могу и не хочу вписываться ни в ту, ни в другую индустрию.
– Барды вас своей не считают.
– Это верно. Но к бардам отношусь хорошо. Дважды ездила на фестиваль в Грушино. Но с годами изменилась система его координат. Увеличилось количество людей, которые не знают, куда приезжают, но знают зачем – «оттянуться». Это не атмосфера шансона. Он, развлекая, ещё оставляет место для мысли. В Грушино такого места не видно.
– Тогда как вы определяете жанр, в котором работаете?
– Владимир Дашкевич, один из моих любимых музыкантов, точно его определил – третье направление, или русский шансон. Это хорошая музыка – не слова, а поэзия, не шепот и кривляние, а вокал в сочетании с актёрскими данными исполнителя, что позволяет увидеть ещё и драматическое пространство песни. Всё вместе составляет партитуру песни. Правда, с появлением радио «Шансон»... Там много всего, что и рядом не может стоять с традициями Вертинского, Высоцкого, Окуджавы.
– Слишком «бардово»?
– Слишком без музыки и плаксиво, что отдаёт зоной.
Мне одинаково тягостно видеть духовный провинциализм, когда девочки-мальчики бегают за звёздами шоу-бизнеса, юмористами-«приколистами» или самодеятельностью, свившей гнездо на радио «Шансон».
– Так эти девочки-мальчики как раз считают себя раскованными и «продвинутыми»…
– Мне их жаль… Они всего лишь жертвы пропаганды ценностей общества потребления, которые и воспевает массовая культура. Их «продвинутость» идёт от недостатка культуры и, не побоюсь этого слова, духовности. У духовного человека нет необходимости стоять над кем-то и смотреть сверху вниз или наоборот. А так сегодня самоутверждаются многие. Выйдите на улицу: Москва, Петербург, Киев, Новосибирск, да многие города – внешне похорошели, а люди подурнели. Очень много надменных и наглых лиц у внешне респектабельных людей. Я это впервые осознала в дорогом магазине, где случайно задела некоего господина. Надо было видеть выражение его лица. Мол, что это тут у меня под ногами?
– Вас не узнают?
– Редкий случай, когда узнают. У меня есть домик под Рязанью. Обычный, крестьянский. С печкой. Мне там очень хорошо с деревенскими людьми. Сначала они просто не знали, кто я. Потом, когда меня кто-то из москвичей выдал. Соседи до сих пор не выговаривают мою фамилию. Один старик называет меня – «Гамбургскова». Есть в этом что-то, что нас роднит. А в Москве, когда узнают, что редкость, я не смущаюсь и не убегаю потому, что это милые люди. Нам есть о чём поговорить, кроме автографов и других условностей времени.
– Где вы себя всё же ощущаете, что называется, «в своей тарелке», если это не зрительный зал или деревня под Рязанью?
– Таких мест много. Из любимых – Киев, Питер, особенно Новосибирск. Я туда с нетерпением еду на гастроли. Наверное, потому, что там ждут полные или почти полные залы. Теперь вот и в Москве то же самое.
– А почему не поёте знаменитую «Гренаду...»?
– Она несправедливо считалась комсомольским хитом. Хотя попробую её восстановить. Это идея: время, как история, идёт по спирали.
– Вас нет на радио и ТВ, но вы по-прежнему собираете залы и в ваш театр не попасть. Почему?
– У нас много людей удивительной духовности и потребности чувствовать и размышлять. Это невидимая Россия, на ней всё держится. Я обращаюсь к ним, минуя телевидение, которое, к сожалению, часто программирует людей на потребление и «кайф». Я не ханжа и не против потребления. Я против создания под него бездумной жвачки – масскульта. И зритель, который к нам в театр пошёл, доказывает: я не одинока.
– Может интеллигенция всё же малодушно самоустранилась, поэтому так наступает массовая культура?
– Есть и это, но главное – душат финансово. А от культуры требовать самоокупаемости и прибыли – это гибельный путь. Кстати, это поняли в Европе и Америке. Что-то меняется и у нас. На смену слезливому и криминальному «мылу» пришли сначала «В круге первом» и «Дети Арбата», потом «Мастер и Маргарита» и «Идиот», «Тарас Бульба». Эти робкие ростки дают надежду.
Комментарии