Сталин и допустимые издержки

Кампания по десталинизации дала предсказуемый результат в виде заметного укрепления симпатий к Вождю Народов. Конечно, это симпатии даже не столько к «легенде о личности», сколько к «легенде о стране», которую эта личность возглавляла. Но не только это. За симпатиями к Сталину скрывается нарастающая готовность общества к новой модернизации страны.

Почему именно «сталинскую модернизацию» мы примеряем на себя, понятно: она является фактом нашего существования. Мы с ней соприкасаемся каждый день в своей практической жизни – на работе или в быту. Во всяком случае, так случается с почти каждым москвичом или петербуржцем, спускающимся в метро. А «модернизацию Горбачева» (а это тоже была попытка модернизации) мы, естественно, вспоминать не хотим.

Наше отношение к «сталинской модернизации» развивается в рамках некоего «треугольника ощущений», сторонами которого являются:

• Понимание неизбежности перемен, которое проникло даже в самые перекормленные слои нашего общества.

• Страх перед последствиями этих перемен, боязнь утратить привычный образ жизни.

• Недовольство элитой, ее отрывом от общества и управленческой неэффективностью.

Поэтому, вероятно, нарастающая любовь к абстрактному «Сталину» соседствует с нежеланием даже косвенно поддерживать радикальные силы в обществе, которые заявляют о том, что они готовы такую модернизацию начать. Наше общество раз за разом обходит в последний момент симпатиями, отдавая голоса тем, кого принято называть «никакими» и от кого никто особо уже давно ничего не ждет.
Мы боимся цены «модернизации», понимая, что ее неизбежно придется платить. И платить ее придется всем.

Под «ценой модернизации» нельзя понимать только репрессии. Хотя и это имеет значение. Ведь из пострадавших – а даже по наиболее «умеренным» цифрам это от 650 до 800 тысяч расстрелянных и больше двух миллионов отправленных в лагеря – лишь меньшинство из пострадавших можно отнести к тем категориям граждан, которые допустимо называть «элитой». Даже учитывая репрессированных по т.н. «кулацкой» и «национальным» линиям («польской», «финской», «немецкой» и т.д.), большая часть пострадавших была «обычными людьми». Такими же, как мы. И это страшная цена. И, конечно, перекладывая это на себя в масштабах отдельного «маленького» человека, мы боимся, что это заденет и каждого из нас. А статистические данные о том, что «в процентах» репрессировано было сравнительно мало, – подспорье невеликое.

Но «цена модернизации» – это понятие куда более широкое. Модернизация была не только экономическим и политическим явлением, но и социальным. В конце 1920-х годов начался коренной слом той социальной структуры, того образа жизни, которым страна жила долгие годы.

НЭП был удобен и комфортен почти для всех. НЭП был вообще довольно нетребовательным к людям. Не только к руководителям, которые постепенно погружались в то, что тогда называлось «обуржуазивание», а теперь – «коррупция», но ко всему обществу. Никаких сверхусилий ни от общества, ни от элиты нэповские времена не требовали. Надо было просто жить-поживать, да добра наживать, что, собственно, и отразил «любимец партии» Н.Бухарин в своем знаменитом лозунге «Обогащайтесь». А страна, тем временем, постепенно погружалась в пучину технологической деградации, утрачивая даже те технические компетенции, которые у нее были на конец Гражданской войны.

Достаточно почитать, например, историю отечественного танкостроения. Или историю мучительного создания бомбардировщика ТБ-3, строившегося 5 лет, тогда как его предшественник ТБ-1 был создан практически мгновенно – всего за 9 месяцев. И было это – в 1925 году.
Воссоединение СССР с Дальневосточной республикой произошло менее 3х лет до этого. Ничего не напоминает?

И это в 1931 (а не, скажем, в 1925-м) году были произнесены страшные слова: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» . Да, конечно, Сталин ритуально говорил о царских временах, как о причине отсталости, но по сути это был приговор всей советской экономической и социальной политике предыдущих 10 лет, которые можно было смело назвать «тучными». Подобно годам нефтегазового гламура 2000-х.

Но, если сравнить страну в 1927 году и в 1939 году, то прежде всего в глаза бросится даже не разница в промышленном потенциале, хотя она колоссальна.

Главным было изменение социальной структуры общества и его образа жизни. Исчезли многие социальные категории, причем далеко не всегда в ГУЛАГ. Просто тем, что давало «хлеб с маслом» в период НЭПа, уже было не прокормиться. Почти как в рыночной экономике. Исчезали одни социальные институты, например, коммерческая торговля и разного рода «акционерные общества», метко описанные в «Золотом теленке», появились другие. Люди начали тратить деньги не только на что хватало и хотелось, но на что было «положено»: как тут не вспомнить добровольно-принудительную подписку на «Займы индустриализации».

Они начали жить не «в свое удовольствие», а «как положено»: напомним хотя бы запрещение менять работу без согласия руководства предприятия. Стали без труда находить на карте новые города в местах, о существовании которых они ранее даже и не слышали. А демонстрировать свою зажиточность стало «не круто» не только номенклатуре, но и простым обывателям, если, конечно, они не были стахановцами и ударниками. Которые стали совершенно новой, неведомой дотоле и очень значимой, выделяющейся социальной категорией.

Да, конечно, обществу нравилось, что высшая власть «закрутила гайки» в отношении элиты и закрутила кроваво. Ведь чего сегодняшнее общество хочет от новой модернизации и от условного «Сталина»? Новых заводов и каналов? Новых городов? И этого тоже, но главное, чего ожидает общество, так это примерного и показательного наказания элиты, которая, как кажется обществу, «потеряла берега». Все остальное рассматривается как «приложение».

Но в 1930-е и обществу в целом пришлось взять на себя значительную часть бремени модернизации. Жизнь в эпоху «сталинской модернизации» стала быстрее и жестче. И не только потому, что начали наказывать за брак, за халтуру, за разгильдяйство, за даже мелкие хищения (пресловутый «закон о трех колосках»). Общество в целом начало жить в новых стандартах требовательности к себе. И, надо отдать должное, – у СССР тогда это вполне поучилось.

Не этой ли «цены модернизации» мы боимся больше всего? Больше угрозы «широкомасштабных репрессий», про которые, чем больше рассказывают радикальные либералы, тем меньше в них верится, даже если часть того, о чем говорят люди типа Гозмана и Надеждина, – правда? Мы же все понимаем, что «завинчивание гаек» коснется не только нашей «элитки», действительно показывающей нарастающие признаки системного разложения, но и всего общества, которое вполне наслаждалось социальной и правовой нетребовательностью «постсоветского НЭПа».

Однако есть обстоятельство, которое наша элита, пребывающая в святой уверенности, что наше общество, мечтая о «сталинской модернизации», никогда ее не выберет, недооценивает.

Россияне уже в массе своей едят «что положено», отдыхают «где положено». Общество находится под нарастающим налоговым бременем. Началась – конечно, на базе рыночных механизмов – глубокая перестройка социальной структуры общества, которая, можно не сомневаться, избавит нас от значительной части профессий, к которым мы привыкли за последние – тучные – года. Начиная от бесчисленных «финансовых аналитиков», а закачивая визажистами и консультантами по шоппингу.

Центр экономического роста начинает смещаться из Москвы, а отъезд из столицы в провинцию «за карьерой» уже не считается зазорным. Да и темп жизни даже в прежде вальяжной столице стал явно убыстряться, причем на фоне снижения потребностей и амбиций.

А тут еще воссоединение с Крымом доказало «несмертельность» перемен. То есть, конечно, проблемы появились, но выжили же…. Этот сдвиг в «стратегической ментальности» россиян, с 1991 года живших исключительно в парадигме «лишь бы не было хуже», еще только предстоит полноценно оценить.

Иными словами, наше общество ощущает нарастающее бремя модернизации, не видя самой модернизации. И, наблюдая за «праздником жизни» элиты, оно справедливо требует от власти «выравнивания» социального бремени. То есть ситуация почти идеально встраивается в общественную «мечту» о «сталинской модернизации». Посему нельзя исключать, что общество, глядя на элитариев-нэпманов, все же решит, что возможные издержки модернизации вполне допустимы.
Со всеми вытекающими последствиями.

Дмитрий Евстафьев