Истинные причины российско-американского конфликта

Недавно Леон Арон (Leon Aron) написал для издания Foreign Affairs статью, в которой он попытался определить «путинскую доктрину» и провести границу между ней и внешнеполитическим курсом, который был характерна для эпохи Ельцина. Меня шокировало вовсе не то, что Арон и я видим эту ситуацию по-разному:  эта статья показалась мне особенно интересной, потому что, в отличие от многих других консервативных попыток проанализировать Путина и путинизм, она начинается с невероятно проницательной и точной характеристики реалий внешней политики России. Еще более интересным мне показалось то, что в конце статьи Арон выступает сторонником такой позиции – стратегической «паузы» в отношениях с россиянами – которую я нахожу абсолютно уместной и оправданной.

Но если я согласен с большей частью утверждений Арона и его выводов, что я могу еще добавить? Дело в том, что я считаю статью Арона достаточно важной, в первую очередь из-за того, что в ней автор пишет о своего рода «Вашингтонском консенсусе» во внешней политике России. Идея заключается в том, что мы выступаем против определенных аспектов внешней политики России в силу «демократии» и «ценностей». Я хочу выразить свое несогласие с этой мыслью, потому что считаю ее невероятно корыстной и – что важнее всего – ошибочной. Однако я хочу сделать это, процитировав собственные высказывания Арона и сделав на их основании некоторые логические выводы.

В самом начале статьи Арон пишет следующее (важное выделено жирным шрифтом):

«Многое в российской внешней политике сегодня основано на консенсусе, сложившемся в начале 1990-х годов. Этот консенсус, появившийся на развалинах СССР после его распада, объединяет весь политический спектр – от прозападных либералов до сторонников левых взглядов и националистов. Он зиждется на трех геостратегических императивах, гласящих, что Россия должна оставаться ядерной сверхдержавой, великой державой во всей своей многогранной международной деятельности и гегемоном в своем регионе, то есть, политическим, военным и экономическим лидером. Этим консенсусом проводится черта, отступить за которую Россия не может, ибо в этом случае она поступится своим чувством гордости и даже национальным самосознанием. Такая точка зрения оказалась удивительно стойкой, пережив послереволюционные пертурбации и смены политических режимов от Бориса Ельцина до Владимира Путина».

Отлично сказано. Кроме того, основная мысль этого абзаца о том, что страны стараются выстраивать свою внешнюю политику не на основании политических ценностей, которые в данный момент оказываются в моде, а настаивая на своих национальных интересах, которые зачастую сохраняются даже в эпохи серьезных политических потрясений, без сомнения является правильной. Дэниэл Ларисон (Daniel Larison) умеет спорить лучше других, однако правда жизни заключается в том, что большинство государств, даже такие предположительно идеологические и иррациональные игроки, как Иран, не строят свою внешнюю политику, основываясь лишь на ценностях. И, как я уже отмечал, многие из самых предосудительных, по всеобщему мнению, внешнеполитических решений Путина, как, например, его решение помешать вторжению западных стран в Сирию, на самом деле находят серьезную поддержку среди простых россиян.

Однако меня восхитило то, что Арону удалось точно определить причину обреченности США и России на такие напряженные отношения, а также причину их постоянных конфликтов в сфере внешней политики, независимо от того, насколько демократичным или авторитарным является российское правительство:  Россия хочет быть гегемоном в своем регионе*. Это именно то, чего США, по крайней мере с их нынешним внешнеполитическим курсом, никак не могут допустить. Напомню, что Россия граничит с несколькими государствами, которые по договору  США обязаны защищать, государствами, которые с военной точки зрения дороги нам настолько же, насколько дорога нам американская земля.

Если Россия попытается установить свое господство над странами Балтии – и Арон совершенно справедливо отмечает, что желание контролировать «ближнее зарубежье» характерно для всего политического спектра России – это автоматически переводит США и Россию в состояние конфликта. В конце концов, если союз с США для обеспечения безопасности вообще имеет какое-либо значение, то он обязательно должен предполагать, что его участникам не угрожают гегемонистские поигрывания мышцами, которые так любит Россия. «Региональная гегемония России» и «НАТО» - это две вещи, которые просто не могут сосуществовать.

Арон тратит массу времени, рассуждая о якобы уникальных отрицательных аспектах путинизма и перечисляя и без того хорошо известные преступления этого режима. Однако он не отвечает и даже не пытается ответить на вопрос, который естественным образом возникает вслед за его анализом ситуации: каким образом США могут примириться с гегемонистской внешней политикой России? По-моему, ответ очевиден: это невозможно. Не существует способа сделать квадрат из круга американской внешней политики, выстроенной вокруг идеи «мирового господства», и российской внешней политики, основанной на стремлении к «гегемонии в регионе». Эти две линии просто не могут сосуществовать – это истина, которая совершенно не зависит от того, придерживается ли российский режим демократической или  автократической линии. Эти две линии, к сожалению, находятся в конфликте с нулевой суммой. Либо США позволят россиянам принять своего рода «доктрину Монро» в отношении ближнего зарубежья, либо россияне откажутся от попыток установить гегемонию на постсоветском пространстве. Однако если ни одна из сторон не изменит своего подхода, если США продолжат рассматривать любую попытку третьей стороны расширить сферу своего влияния как угрозу, которой необходимо противостоять, и если Россия продолжит искренне полагать, что именно за ней остается последнее слово в выборе экономической и политической траектории ее соседей, конфликт между ними будет неизбежным.

Несмотря на то, что Арон ставил перед собой цель пролить свет на уникальные отрицательные черты путинизма, на самом деле он смог блестяще раскрыть причины того, почему США и Россия обречены конфликтовать друг с другом: так происходит, потому что россияне - не только Путин и его товарищи из силовых структур, но большинство представителей политической элиты – до сих пор считают, что они находятся в привилегированном положении, чтобы осуществлять руководство в делах региона. Возможно, россияне в конце концов откажутся от стремлений стать гегемоном в регионе, однако пока они этого не сделают, Россия и США будут конфликтовать. Некоторые политические кампании, подобные перезагрузке отношений, вероятно, смогут смягчить этот конфликт и ограничить его определенными рамками, но они не смогут его разрешить или положить ему конец.

*Я бы не хотел тратить на это слишком много времени, но, честно говоря, я поймал себя на том, что отрицательно качаю головой, читая строки, в которых Арон пишет, что путинские «инновации» стали попыткой вернуть себе все бывшие средства стратегического назначения, принадлежавшие Советскому Союзу. Если Россия хочет стать гегемоном в своем регионе, а Арон точно заметил, что именно это желание предшествовало возвращению Путина на пост президента, кроме того, оно также преобладает среди россиян, как она может надеяться на это, не вернув себе большую часть бывших средств стратегического назначения, принадлежавших Советскому Союзу? Разве первое (желание стать гегемоном) не предполагает второго? И как будет выглядеть гегемонистская политика государства, которое вместе с этим воздерживается от столкновений в духе Советского Союза?