Осень патриархии

Александр Храмов недавно очень точно подметил, что Патриарх Кирилл, противопоставив постмодерну будто бы общие для всего человечества нравственные основы, «отступил от догматов христианства в пользу идеалов Просвещения». Конечно, речь не собственно о вероучительных догматах, а о интуитивно понимаемой христианской традиции. «Нравственность — это единственный фундамент, который сегодня способен объединить наше общество, более того, род человеческий. Это единственное, что может объединить и примирить русских с американцами, африканцев с латиноамериканцами, если какие проблемы между ними существуют. Если есть нравственный консенсус, то из него вырастает общая законодательная система, включая защиту прав человека», – сказал патриарх на круглом столе "Духовность. Нравственность. Закон" в Московском университете МВД России 28 марта этого года. «Нормы человеческой нравственности едины для всего рода человеческого, – заявил он совсем недавно, 28 августа. – Именно потому, что они едины, существует такое понятие, как справедливость». Вроде бы, все правильно, но как-то больно гладко выходит…

Догнать и перегнать католиков

Любая инициатическая религиозная традиция считает свое обоснование этики единственно логичным и последовательным, доступным только адептам этой конкретной религии и ни в коем случае не общей. Патриарх, разумеется, прекрасно это понимает, однако, опасаясь остаться только в границах субкультуры, он вынужден говорить об общих основах морали и ее естественном происхождении. Этот трагикомический казус обусловлен той специфической ситуацией, в которой оказалось православие после распада СССР.

Если католицизм и протестантизм активно участвовали в общественной и политической жизни в течение всего того времени, когда на Западе происходило формирование демократических институтов, успев найти свое место внутри в целом враждебной к Церкви секулярной общественно-политической модели, то в России православие вернулось к активной жизни в конце 1980-х годов, когда эта модель уже сложилась и места в ней не оставалось. В результате попытки РПЦ принять участие в общественной жизни страны по сути становятся вторжением в чужое политическое пространство, нарушением сложившегося порядка. Лидеры Польши или США могут открыто демонстрировать свою религиозность, и никого это не смущает, поскольку всем понятно: как бы истово ни верил тот или иной западный президент, ни один демократический институт от его веры не пострадает.

В России с ее недоразвившимися, но уже затронутыми разложением демократическими институтами, такой уверенности, конечно же, быть не может. Если в странах Запада религия уже «притерлась» к секулярному законодательству (в Европе действует множество партий, называющих себя христианскими, в Дании Лютеранская церковь вообще имеет статус государственной религии – хоть горшком назови, только демократию не тронь, – и не тронут), то попытки РПЦ вписаться "с нуля" в правовое поле выглядят попыткой сочетать теплое с мягким и приводят к появлению невероятных юридических парадоксов, как, например, тот, который на днях был простодушно сформулирован получившим уже мировую известность благодаря своей борьбе с пропагандой гомосексуализма депутатом петербургского ЗакСа Виталием Милоновым: «Защита прав человека представлена в России, а защита прав верующих – нет».

В этой ситуации РПЦ вынуждена либо воздерживаться от слишком активного участия в общественной жизни, либо ставить себя над современным правом, подминать его под себя. Других вариантов в данных исторических условиях нет (хотя, если рассуждать теоретически, то надо упомянуть и предложенный протоиереем Вс. Чаплиным вариант с созданием "православной" или "христианской" партии). Просто Алексий II придерживался тактики невмешательства, а Кирилл предпочел другой путь. Этот его выбор полностью предопределил дальнейшее.  Чтобы сделать РПЦ активным игроком на политическом поле, не вступая в явный конфликт с основами правового строя, патриарх решил взять основополагающее и даже «священное» для современного либерализма понятие универсальных ценностей и объявить православие гарантом этих ценностей. Надо признать, что при всей своей двусмысленности эта тактика не лишена изящества. Этот определенно лукавый, но красивый ход одобряют, по всей видимости, и многие представители православной общественности, так называемые «миссионеры», рассчитывая, что небольшое отступление от догматов обернется крупным выигрышем в духовности.

Однако тут они ошибаются.

Постсоветские ценности

Российская государственная модель последние двадцать лет слишком активно развивается и меняет свой облик, а после президентских выборов процесс перемен ощутимо ускорился. Очень скоро в ней могут появиться новые механизмы и инструменты, новые политические ниши. Руководство РПЦ, скорее всего, прекрасно это видит и учитывает в своих планах, загодя продвигая на политическом рынке свою эксклюзивную услугу хранителя государственных традиций. Услуга эта откровенно недемократическая, но именно сейчас, когда Россия переживает кризис государственного управления, РПЦ получила хороший шанс выиграть тендер на новую государственную идеологию.

Однако есть небольшая сложность: эта новая идеология не будет, точнее, не может быть полностью христианской. РПЦ должна будет очень существенно сдвинуться в сторону общественного запроса (это особенно характерно для России, где перед выборами все без исключения политические партии выступают с социалистическими по сути лозунгами). Это приведет (и уже приводит) к очередному парадоксу.  Конечно, РПЦ претендует на то, чтобы быть хранителем традиций, традиционного уклада и традиционной системы ценностей, однако же нынешнее священноначалие РПЦ вопреки своей же институциональной базе выступает если не главным, то одним из ведущих разрушителей традиции.

Те традиционные ценности, которые взялась восстанавливать РПЦ при нынешнем патриархе, – это не православные, а советские ценности в их постсоветском издании, характерной чертой которого стала начавшаяся у миллионов людей тоска по «былому величию», «чувству защищенности», «порядку» и т.п. мифологемам, распространившимся в результате распада советской империи (если точнее – полураспада).

Я не стану осуждать эти мифологемы, тем более, что и сам не свободен от их воздействия, однако о противоположности этих мифологем христианству можно говорить вполне определенно.  Продвигаемая патриархом концепция «русского мира», объективно направленная, по чьему-то верному замечанию, на подавление всех культур по периферии центральной России и на пересмотр Беловежских соглашений (именно как пакта трех славянских государств), – это политическая, а не религиозная задача. Ее связь с постсоветским реваншизмом (как бы кто к нему ни относился) отрицать невозможно.

Советский общественный договор, основанный на согласии граждан терпеть жесткое, а иногда и бесчеловечное начальство в обмен на стабильную пайку, и на согласии обменять чувство собственного достоинства на чувство превосходства над жителями имперской периферии, – это и есть основа той морали, которую с самого начала своего патриаршества начал устанавливать Кирилл. Именно это и привело его к союзу не просто с Путиным (сложно требовать от Церкви оппозиционности), а с путинизмом как политической стратегией. Именно это стало поводом для акции Pussy Riot.

«Он решил, что не стоит портить себе кровь крючкотворными писаными законами, и стал править страной как бог на душу положит, и стал вездесущ и непререкаем» – этот курс маркесовского диктатора точно выражает внутреннюю суть того, что РПЦ и предлагает сейчас руководству страны освятить своим авторитетом. Теперь, когда выбор сделан, РПЦ, к сожалению, начнет быстро терять пространство маневра, терять остатки профетического ресурса и превращаться из признаваемого всеми хранителя древней коллективной совести в политического игрока, важнейшего союзника политического режима, удачно вложившего свой символический капитал. Спрос на реакционную политику в сегодняшней России достаточно велик, так что в этом плане у РПЦ хорошие перспективы.

Недавно Патриарх завел себе аккаунт в «Фэйсбуке». Кто-то предположил, что это остатки планов «продвижения в СМИ» и создания образа «медиа-патриарха», характерного для медведевской пятилетки и деятельности отставленного пресс-секретаря Патриархии прот. Владимира Вигилянского. Однако, похоже, что это не личный аккаунт. Это аккаунт бренда, пристроившего акции и ожидающего роста капитализации.