Почему надо следить за аппаратчиками, уходящими в бизнес

На прошлой неделе вице-президентом РЖД был назначен бывший замминистра иностранных дел Александр Салтанов. Уход с государственной службы в бизнес не считается чем-то из ряда вон выходящим во многих странах. Но в то же время это и постоянный источник коррупционных скандалов. «РР» решил разобраться, насколько цивилизованной является эта практика в России.

Может ли кто-то убедить Пентагон купить 100 самолетов-заправщиков, если американской армии их нужно от силы 20? А если эта эскадрилья еще и стоит 20 млрд долларов? Оказывается, может. В свое время высокопоставленная сотрудница Пентагона, курировавшая закупки для ВВС, Дарлин Друйон едва ли не в одиночку пролоббировала этот грандиозный контракт Пентагона с Boeing, а через несколько месяцев... ушла туда работать.

- Я просто не могу поверить, что, действуя в одиночку, человек мог ограбить налогоплательщиков на сотни миллионов долларов! - возмущался по этому поводу сенатор Джон Маккейн.

Эта история, впрочем, возмутила многих: конгресс в итоге не утвердил финансирование контракта, а сама госпожа Друйон вскоре села на 9 месяцев в тюрьму.

Конечно, случай Александра Салтанова совсем другого рода. «Российским железным дорогам», имеющим несколько амбициозных проектов в Африке и на Ближнем Востоке, пригодятся его опыт и связи: Салтанов работал в Сирии и Кувейте, был послом в Иордании, курировал в МИДе ближневосточное и североафриканское направления.

Как бы то ни было, истории вроде той, что произошла с Дарлин Друйон, заставляют с особым вниманием относиться к переходу государственных служащих на работу в крупные корпорации.

- Существуют два принципа регулирования карьеры бывших чиновников: условно французский и условно американский, - объясняет «РР» Андрей Клименко, директор Института государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ. - Во Франции человек отрабатывает на госслужбе, что называется, от доски до доски, и если уж уходит, то преподавать или писать мемуары. В США с этим проще: из Терминаторов в губернаторы - и обратно.

В начале своей новейшей истории Россия стихийно двигалась по «условно американскому» пути: в 1990-е люди легко мигрировали из госорганов в бизнес-структуры и назад. Первые правила появились только в 2004 году: чиновникам законодательно запретили уходить в «профильный» бизнес в первые два года после того, как они оставили госслужбу. Однако эффективность закона оставляла желать лучшего. Например, Олег Вьюгин, в 2007 году ушедший с поста руководителя Федеральной службы по финансовым рынкам (ФСФР) в МДМ-банк, вообще не может вспомнить, чтобы были какие-то правовые ограничения:

- Был только неформальный этический кодекс, предполагавший, что чиновник не должен уходить в структуру, которую он курировал. Поэтому я и выбрал МДМ, хотя имел предложение от крупного западного инвестбанка.

Но с ним мне, как вы понимаете, приходилось вплотную пересекаться в бытность руководителем ФСФР.

Летом минувшего года Дмит­рий Медведев решил отменить строгие запреты. Ограничения по уходу в бизнес сохранились только для высших должностных лиц, причем в каждом конкретном случае вопрос, можно или нельзя, решает специально созданная этическая комиссия при том или ином ведомстве.

Многие нашли эту инициа­тиву разумной. Действительно, практика ухода чиновников в большой бизнес может стать способом профилактики коррупции: зная, что после госслужбы можно спокойно получить хорошее место с высокой зарплатой, чиновник десять раз подумает, прежде чем подставляться и набивать карманы откатными деньгами. Да и бизнесу это выгодно:

- В конце концов, туда берут не только за толстую записную книжку, но и за наработанные за годы службы профессиональные навыки, - уверен Олег Вьюгин.

С другой стороны, есть риск, что будущее доходное место чиновник станет «отрабатывать», лоббируя интересы потенциального работодателя. А придя в бизнес, станет еще одним источником коррупции. Например, белгородский юрист Тимофей К., еще недавно работавший в областной администрации, самого себя в разговоре с «РР» назвал «живым воплощением коррупции»:

- Не потому что я тупо даю взятки, а потому что являюсь смычкой двух миров: бизнеса и бюрократии. Пойми, через незнакомого человека никто дела делать не будет - все пойдут ко мне, потому что я знаю обе сис­темы, понимаю, как все работает.

В России крупных скандалов, подобных разразившемуся вокруг коммерческой деятельности той же Дарлин Друйон, пока не было. Но говорит это скорее не о кристальной честности наших чиновников, а о слабом контроле за их деятельностью. В общем, лишать госслужащих обеспеченного будущего, конечно, нельзя, но, с другой стороны, дальнейшая «американизация» нашего законодательства, по-видимому, возможна только в том случае, если карьера бывших и нынешних чиновников станет намного более прозрачной.

Ведь и в более продвинутых в этом отношении странах периодически случаются громкие скандалы. Например, после того как бывший канцлер Германии Герхард Шредер возглавил комитет акционеров консорциума, строящего газопровод Nord Stream, его тут же заподозрили в лоббировании интересов Газпрома еще в бытность главой правительства.

Вероятно, в центре внимания российских законодателей должны оказаться не только высшие должностные лица, которые и так на виду, но и их коллеги по госслужбе на низовом уровне, где коррупция и конфликт интересов давно стали повседневной реальностью. Введение моратория на занятие «профильным» бизнесом для них тоже, возможно, было бы нелишним. Равно как и принятие закона о лоббизме.