Русский Холокост

Земляки Михаила Горбачева написали письмо властям

Несколько простых жителей, земляков Михаила Горбачева, направили в администрацию села Привольное Красногвардейского района обращение. Оно заслуживает того, чтобы процитировать его полностью.

«Уважаемый Вячеслав Павлович!

Мы давно уже не живем в селе, но не прерываем связи с нашими родственниками, которые живут и трудятся в Привольном, чтим традиции и обычаи родного села, бережно храним память о погибших за независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны земляках, в том числе и об Измайлове Алексее Киреевиче, который одним из нас приходится отцом, а другим - дедом и прадедом.

В последнее время нас все больше и больше тревожит одна тема.

Это - голод 1933 года.

По скупым воспоминаниям родных и близких мы знаем, что эта беда коснулась многих наших земляков. Не обошла она стороной и нашу семью. Долгие годы эта страница истории нашей родины находилась под запретом. Простые люди не могли даже представить подлинные масштабы трагедии, которая обрушилась на крестьян в 1933 году. Только в последние годы, когда на страницах газет и журналов стали появляться засекреченные прежде архивные материалы, вырисовалась полная картина кошмара, в который было погружено не только Привольное, но и сотни сел, станиц, деревень Ставрополья и России.

Из газетных публикаций, интервью М.С.Горбачева, нам стало известно, что более половины жителей нашего родного села погибли от голода в тот жуткий год. Теперь уже установлено, что голод был организован сталинским режимом, что людей сознательно морили голодом. Многие из умерших привольчан были закопаны в землю массово в случайных местах, либо неизвестно где, а некоторые сброшены в реку Егорлык. Это страшные факты. По подсчетам выходит, что в нашем селе погибло от трех с половиной до пяти тысяч человек. Можно ли спокойно проходить мимо этого факта?

Имеем ли мы, живущие, право забывать о тех, кто стал жертвой преступной власти? Наш гражданский долг напомнить о них, увековечить память земляков, заморенных в 1933 году Голодомором.

Мы предлагаем установить в селе памятник жертвам голода 1933 года. И чтить их память так же, как чтят память погибших блокадников Ленинграда.

С уважением, Любовь Измайлова, Ставрополь,

Александр Измайлов, г. Москва,

Таисия Бойко (в девичестве - Измайлова), г. Ставрополь,

Константин Бойко, г. Ставрополь,

Дмитрий Бойко г. Ставрополь,

Александр Бойко, г. Ставрополь»

Письмо отправлено почти полгода назад. Ответа нет до сих пор. Попытки вынудить сельских руководителей внятно обозначить свою позицию, натыкаются на непреодолимую стену.

Наверное, на вырубленную из такого же материала стену наткнулся и Михаил Горбачев, ребенком переживший Голодомор в родном Привольном. Даже сосредоточив в своих руках необъятную власть Генерального секретаря, он не посмел открыто и громко заявить о боли, опалявшей его сердце всю жизнь. Не решился поставить вопрос об увековечении памяти жертв голодомора.

Он не смог или не знал, как подступиться к черному сундуку, в котором хранилась зловещая тайна нашего народа, и не отважился вставить ключ в замок. Слишком темна тайна, вмурованная в придавившую народную память глыбу ледника, в который вморожены миллионы загубленных душ. Как растопить исполинский айсберг, и что будет, если он расплавится и мутные потоки обрушатся на общество - Горбачев не знал. И остерегался прикасаться к теме.

И многие из нас по инерции заворожены этой тайной, и она парализует нашу волю.

Я понимаю тех, кто не смеет открыть глаза навстречу слепящей правде. Но сделать это все равно придется.

Одно меня порадовало в мини-опросе, который я провел среди жителей Привольного: никто не заявил, мол, это все выдумки, такого не было!

Одна селянка, депутат сельсовета призналась, что голод 1933 года - ее постоянная боль. Она знает из рассказов матери и бабушки о жестокости власти, о том, как безропотно умирали люди, как кошки и собаки обгладывали трупы умерших и не похороненных хозяев. Эта не проходящая рана саднит ее сердце.

Раздаются голоса: надо ли отдельно выделять в истории страницу для обозначения памяти о жертвах именно этой трагедии? Надо ли как-то особенно выпячивать этот факт в жизни страны? Определить дату в календаре, поставить памятники, обелиски, мемориалы? Большинство из привольненцев, с кем я разговаривал, затруднялись с ответом: они над этим не задумывались.

Кто-то считает, что надо. Кто-то полагает, что достаточно и памятника погибшим в годы Великой Отечественной войны и во время Гражданской войны.

И в подтексте: а надо ли шевелить прошлое? Зачем? Что это даст?

Отвечу словами одной моей собеседницы из Привольного. Сама она за памятник жертвам голода 1933 года и согласна с тем, что гибель миллионов людей полностью на совести тогдашней власти. Размышляя о жестоких тридцатых, она задала встречный вопрос:

- А что изменилось с тех пор? Тогда власть относилась к простым людям, как к рабам и быдлу, а сейчас, разве не так? Мы сегодня такие же бесправные, как и в тридцатые годы.

Вот он, нерв проблемы! Вот почему рано переворачивать эту страницу и вот почему надо продолжать разговор.

К сожалению, сталинская модель управления не сгинула.

За последние два десятка лет изведены тысячи тонн бумаги на расписывание злодейств сталинского режима. Обличения, одно страшнее другого. И по законам психического восприятия, они для большинства стали чем-то вроде жуткой сказки, мифа, который не имеет ничего общего с реальностью. Этакий каляка-маляка. Мы его демонизировали настолько, что он воспарил над обычными человеческими поступками, и все проклятья и изобличения, как молитвы, напитывают его живой информационной энергией.

К сожалению, до сих пор никто не набрался духа приземлить образ диктатора - инициировать судебный процесс над ним, предъявить обвинения не «кровавому режиму», не палачу народов, а конкретному гражданину Сталину (Джугашвили). А ведь оснований для этого больше чем достаточно. «Особая папка» ломится от списков намеченных на уничтожение людей с резолюцией Сталина: «Расстрелять». Без суда, без следствия. В расход. А воля вождя - приказ и закон.

Давно пора судить деяния гражданина Сталина (Джугашвили) по статьям советского же Уголовного кодекса, в котором за убийства причитаются конкретные сроки.

Каково было бы поклонникам «вождя всех народов» возносить ему осанны, если бы в биографической справке появилась удостоверенная судом строчка: осужден по таким-то статьям Уголовного кодекса, приговорен к таким-то срокам наказания. Или к высшей мере. Посмертно.

Нас сбивают с панталыку, уводя споры о деспоте в метафизические дебри: дескать, он - великий, он решал мировые проблемы, двигал судьбами народов, действовал в планетарном масштабе. К нему и мерки иные. А он - не планетарный деятель, а обычный убийца, уголовник, которому место на скамье подсудимых.

Может быть, подступаясь к оценке Сталина, мы не можем избавиться от магической химеры «масштаба личности» и сфокусировать внимание на нем как на конкретном гражданине, ответственным не только перед мифическим «судом истории», но и перед Уголовным кодексом, еще и потому, что противостоящие ему жертвы представляются нам в виде некоей безликой массы? Между двумя точками можно провести только одну прямую линию. Но можно ли провести юридическую прямую линию между двумя бесформенными образованиями - с одной стороны, безликой, многомиллионной массы, а с другой - фантастического облака «всемирно-исторической личности»?

Инициатива выходцев из села Привольного, на мой взгляд, представляет собой, среди прочего, и попытку опустить взор общественности с заоблачных высот «истории» на землю. Нет абстрактной истории. Есть судьбы конкретных людей, сплетение которых и образуют исторический поток. Важно в абстрактном «историческом» увидеть лица реальных людей. Самых обычных - детишек и стариков, женщин и мужчин, честных и вороватых, искренних и подленьких, трудяг и сачков, жадных и альтруистов. Какими их послал господь на грешную землю, наделив каждого самоценностью, не уступающей самоценности «вождя». Подчеркну: ценность жизни любого рожденного землянина сопоставима с ценностью жизни любого властителя.

Изымая из забвения имена простых людей, увековечивая их память, мы восстанавливаем их попранное право на справедливое отношение к себе. И отвергаем право «властелинов» распоряжаться чужими жизнями.

Каждое извлеченное из забытья лицо и имя - это обвинительный приговор бесчеловечной системе власти, которая от нас никуда не ушла и готовится самовоспроизвестись.