Аналитик: А как бы вы поступили?

При обсуждении статей о суде над Сталиным, некий сотрудник, как я полагаю, ФСБ, скрывающийся под ником «Дятел», дал вот такое сообщение.

«Приговором Одесского областного суда от 8 апреля 1953 года осуждена Вербицкая Валентина Степановна, 1928 года рождения, уроженка с. Малый Бобрик, Любашевского района, Одесской области, проживала в г. Одессе, беспартийная, украинка, с образованием 6 классов, разведенная, на иждивении 2 детей, рабочая, работала на заводе «Запчасть» разнорабочей, по ст. 54-10 ч.1 УК Украинской ССР к 10 годам лишения свободы в ИТК, с поражением в правах на 3 года [...]

Материалами дела установлено, что 4 марта 1953 года рабочий одесского завода «Запчасть», работавший вместе с Вербицкой, спросил последнюю, слыхала ли она, что заболел вождь.

На этот вопрос Вербицкая ответила: «Пусть хоть умирает, я так голодна, что мне свет не мил». Вербицкая на предварительном следствии и в судебном заседании признала, что такое высказывание она действительно допустила при следующих обстоятельствах: 3 марта 1953 года она проработала две смены до 12 часов, была голодной. Утром 4 марта она снова вышла на работу голодная. В связи с этим она допустила такие высказывания необдуманно».

В данном случае я хочу проигнорировать то, что источник получения этой информации весьма сомнителен, и принимаю эту информацию, как подлинную, поскольку на основе ее анализа хочу показать совершенно не исследуемый аспект жизни и того времени, и будущего.

Нельзя объяснить иначе, нежели злым умыслом одних и крайним недомыслием других, то, что нас совершенно не учат и не учили понимать психологию людей, причем, не учат даже тех, кому потенциально надо этими людьми руководить, скажем, студентов технических ВУЗов. Я ведь окончил очень хороший институт, почти 22 года руководил людьми на производстве, а не то, что никогда не слышал (всякие там Дейлы Карнеги не в счет), а и не задумывался о том, что мне знание этой психологии в работе руководителя очень бы пригодилось.

Люди, попавшие в условия длительного общения или соседства, всегда автоматически, даже не подозревая об этом, образуют общины, не ошибусь, если скажу,- с целью самозащиты. При этом устанавливаются и определенные правила жизни в этих общинах, окружающий их мир автоматически делится на «своих» и «чужих» с очень разным отношением по отношению к своим и чужим. Просто обидно становится: нам в институте забивали головы ерундой марксисткой философии, которая на практике нужна, как соловью саперная лопата, и этой «классовой борьбой» начисто убивали сам вопрос о том, какие реально складываются отношения между людьми в обществе. Я, вроде, и вырос среди людей, похожих на тех, кем в последствии приходилось руководить, а ведь отношения с ними устанавливал скорее инстинктом, чем умом, а о об истинных причинах тех давних конфликтов, в которых приходилось участвовать, пожалуй, только сейчас начал догадываться.

Ну, что стоило нам в институте рассказать об истинных отношениях, скажем, помещиков и крепостных? Те, кто немного интересуются русской историей или читали русскую классику, наверняка наталкивались на выражение «пострадать за мир». А что означает описывая этим выражением ситуация в ее классическом виде? Знаете, это далеко не баранье блеяние Платона Каратаева, хотя и это блеяние было не вечно.

Так, что нужно было сделать, чтобы считалось, что ты пострадал за мир? Нужно было убить вредного барина, издевавшегося над крепостными крестьянами общины (над миром), убить его жену и детей (чтобы некому было мстить общине) и сдаться властям. Власти ссылали тебя на вечную каторгу, и вот это и был классический случай страдания за мир. После этого мир до конца жизни своего героя собирал деньги и слал их в Сибирь, чтобы облегчить ему каторгу. В глазах общины он не был ни убийцей, ни преступником, - он был страдальцем: выполнил тяжелую, очень неприятную работу, да еще и какой грех на душу взял!

То, что я узнал о Екатерине II, заставляет ее уважать. Полагаю, что она прекрасно понимала преступление своего мужа, объявившего вольность российского дворянства, но уже не могла ничего поделать, ввиду силы обнаглевшего дворянского класса. И она ввела пусть и не кардинальный, но хоть какой-то противовес помещичьей наглости - отменила смертную казнь.

Почему нам в институтах не рассказывали о взаимоотношениях крестьян в их общинах, в трудовых артелях? Эти вопросы прекрасно были изучены еще в позапрошлом веке. К примеру, в русской общине любое решение принималось только единогласно. А как это возможно, допустим, при дележе земли? Ведь от количества и качества надела зависел доход каждого крестьянина, так как можно было согласовать интересы 200-300 человек абсолютно? Ведь споры о разделе земли не могли продолжаться месяцами, нужно было пахать и сеять, а пока земля не поделена, то пахать невозможно. А если один крестьянин потребует себе в надел много земли или только лучшей и будет настаивать на своем требовании, не давая разделить всю землю деревни, и этим не давая остальным работать, то как тогда?

Буду говорить о русских, не буду о крайностях - англосаксах или японцах, у которых совершенно другие принципы в их общинах.

Первый вопрос - как можно проголосовать единогласно по вопросу, в котором интересы каждого входят в конфликт с интересами остальных? Исследователи русской общины отвечают - только в случае, если каждый член общины думает и стремиться найти решение, которое бы устраивало его во вторую очередь, а в первую очередь - всю общину. Нет другого способа голосовать единогласно. Русская община (артель) автоматически вводит правила семьи - главное, чтобы всей семье было хорошо, тогда и тебе будет хорошо. А поскольку из русской общины не выгоняли, то тот, кто эти правила игнорировал, кто посмел показать общине, что он уже не член семьи и его проблемы общины не волнуют (в зависимости от степени своей наглости), становился «вне закона и обычая» в полном смысле этого слова.

Такие случаи действительно бывали и описаны исследователями. Вот, скажем, если кто-то посмел по глупости выдвинуть общине вышеописанные требования к земле, то, действительно, уставшая от споров община согласилась бы с этой несправедливостью, и наглец бы получил бы ту землю, которую хотел, поскольку, повторю, выгнать его из общины было невозможно. Однако! Собранное им сено вдруг сгорало в стогу, его лошадь вдруг отбивалась от табуна и тонула в болоте, его корова отбивалась от стада, нажиралась мокрого клевера и дохла. Такие «случайности», кстати, причина того, что сельские багатеи, порою насиловавшие общину, никогда не селились на просторах окраин села, а только в тесноте его центра, вплотную к остальным избам. Иначе сожгут! Община могла пойти на преступление, спасая себя или своего члена, и она, не колеблясь, шла на преступление, заставляя предателя общих интересов покинуть общину.

В русских деревнях не было воровства, никто не запирал избы, помогая соседу убрать урожай, могли падать от усталости, шли на грех работы в воскресенье, но по отношению к мерзавцу, показавшему, что он игнорирует проблемы общины, не существовало законов - с ним можно было делать все, что угодно, чтобы он убрался. «Против мира не попрешь!» - суммированы общинные отношения в русской пословице. Между прочим, это была трудность тогдашних судов присяжных, состоявших из крестьян, в случаях, если уголовное дело касалось подобного конфликта мира и человека, игнорировавшего проблемы мира. Крестьяне-присяжные и клятву давали судить по совести, и их можно было набрать из далекой деревни, но крестьяне просто не понимали, что преступного в изгнании из мира человека, попершего на мир? Что преступного в том, что ему сожгли избу?

Пытаясь помочь молодым людям, решившим стать инженерами, я в книге «Три еврея или как хорошо быть инженером» суммировал свой опыт работы с людьми на заводе, рассказав о различных случаях. В том числе я пересказал такие два примера, произошедшие во время Великой Отечественной войны, которые мне сообщил главный инженер нашего завода М.И. Друинский совершенно по другому поводу. Первый пример такой. В то время действовало уголовное наказание за опоздание на работу, а с города до завода они ездили на рабочем поезде. Один работяга опоздал на него и побежал на завод пешком, прибежав естественно, через несколько часов после начала смены.

За это полагались суд и год исправительных работ с вычетами из зарплаты. (Осужденный продолжал работать там, где и работал, но в пользу государства у него изымалось, по-моему, 15% заработка). Однако община (рабочие цеха) встала за него горой, и начальство тут же оставило мысль отдавать его под суд, поскольку среди начальства, да еще и во время войны, не было дураков переть на общину. А во втором случае, отработавшей 10 часов смене предложили еще поработать часа 4, махая кувалдами на разбивке слитков феррохрома. Один работяга этой смены отказался, мотивируя это тем, что он свои 10 часов отработал и по закону его заставить работать никто не может. Начальник цеха тут же позвонил в военкомат, работягу на следующий день призвали и он вернулся с фронта без ноги.

Обратите внимание вот на что. В первом случае член общины совершил предусмотренное Уголовным кодексом преступление, но община встала на его защиту! А во втором случае, работяга никакого преступления не совершал, а община и не подумала его защищать - сдала без сожаления! Почему? В первом случае работяга был «свой» - он не противопоставлял себя общине, не отказывался от нее, и община защитила «своего». А во втором случае, работяга противопоставил себя не начальству, а общине - община ведь пошла работать после смены, а он нет. Он стал чужим и посему в лучшем случае безразличным, если не ненавистным общине.

А вот сложный случай. В химлаборатории завода, на котором я работал, работали лаборантками три молодые женщины, они вместе окончили техникум, вместе приехали на завод и были подругами. Две вышли замуж, родили детей и уже имели двухкомнатные квартиры. А третья, Вера, вышла замуж позже и жила в однокомнатной. Пока она не была замужем, её, естественно, эксплуатировали на разных общественных должностях, в частности, она была депутатом горсовета, правда, она и по жизни была активной. Но вот она рожает, в очереди она первая, а нам с построенного дома дают не только обычную трёхкомнатную, но и новую двухкомнатную. В цехкоме пятеро: я, два плавильщика экспериментального, и обе подруги Веры. Распределяем трёхкомнатную и освободившиеся двух- и однокомнатную. Предлагаю новую двухкомнатную Вере, все члены цехкома - за, подруги - обеими руками. Но когда документы уже ушли в завком, у нас вдруг отбирают новую двухкомнатную, причём замдиректора по быту от имени директора извиняется, и твёрдо обещает, что в следующем доме вернёт долг. Что уж тут делать, и Вера перенесла эту отсрочку спокойно.

Месяца через три сдаётся следующий дом, про обещанное, как водится, забыли, мне пришлось ходить в завком напоминать. В итоге для распределения квартиры на цехкоме остался день накануне выдачи ордеров. Поскольку вопрос был решён раньше, я (в то время председатель цехкома) не стал вызывать с выходных плавильщиков, а собрал у начальника цеха цехком из троих: себя и Вериных подруг. Как о решённом, сообщаю о выделении квартиры Вере, и вдруг обе её подруги голосуют против, и требуют дать квартиру другому работнику!

У меня глаза на лоб вылезли - три месяца назад голосовали «за»! Вера первая в очереди - как ей не дать? И вот, что эти стервы удумали. Завод строил несколько серий домов, и формальная жилая площадь однокомнатных квартир у этих серий была разная: 16,5 и 21,0 квадратный метр. При семье из трёх человек получается 5,5 и 7 квадратных метра на человека, а по общему положению в СССР в очередь человека можно ставить, если у него менее 6 квадратных метров. У нас никто и никогда до этого не обращал на это внимания - раз семья три человека, значит полагается двухкомнатная квартира. А Верины подруги упёрлись в эту союзную норму! Я попытался их урезонить и призвать к совести - бесполезно! Глаза стеклянные, тупо смотрят вниз: «не положено!» Начальником цеха был безразличный рохля, я толкаю его - помоги своим авторитетом. Но, тому всегда и всё было по барабану.

- Раз цехом так решил, то и я «за».

- Какой к чёрту цехком, нас всего трое, завтра выйдут на работу плавильщики, и нас будет трое против двух!

- То будет завтра, а решаем сегодня, - взял бумаги на выделение квартиры другой работнице, подписал и свалил домой.

На другой день мне замдиректора устроил выволочку, и завком тоже, - мне Вере было стыдно в глаза смотреть. Ей на подруг смотреть тоже было тошно, и, как её ни уговаривали, но она уволилась. Но мне интересен был вопрос, а что случилось, почему Верины подруги сбесились? Вроде прояснила ситуацию замначальника химлаборатории.

- Ты знаешь, они трое техники, молодые специалистки, и все трое претендуют на должность инженера. Месяц назад открылась такая вакансия, но поскольку Вера заметно лучше их подходит на эту должность, то мы Веру и поставили на эту должность первой. Подруги ей это простить не смогли.

Тогда я согласился с тем, что виною всему зависть подруг Веры, но, полагаю, что не додумал. Ну, ведь не дуры они были? Вакансии инженеров открывались один-два раза в год, ну не могли их всех троих сразу назначить, все равно какая-то стала бы инженером раньше. Неужели это могло быть поводом для ненависти? Кроме того, они делали открытую, вызывающую пакость работнице химлаборатории. Не могли, побоялись бы они это сделать, если бы не чувствовали поддержку остальной сотни лаборантов. Теперь думаю, что сама Вера могла повести себя так, что общество - остальные лаборантки, а не только подруги, - приняло ее поведение, как ее уход от них, как отказ от общества, как предательство. Причем, это могло быть тем, на что никто, включая саму Веру, не обратили внимание. Скажем, ее какая-нибудь лаборантка позвала по имени: «Вера!»,- а та ее поправила: «Вера Николаевна». Или подруги в обед пригласили ее попить чаю, а она сообщила, что будет пить чай с инженерами. Пустяки? Безусловно. Но это отказ считать себя членом общины, и этого могло быть достаточно.

А теперь займемся случаем, с которого начали - с 10 лет матери-одиночки. Голода в те годы, особенно в Одессе, не было, да и она говорит, что не голодала, а была голодна. Эта женщина, чтобы заработать (за переработку платили вдвое), поздно вернулась домой, наверное, проспала и не успела позавтракать, посему и была голодна и в очень плохом расположении духа. И, скорее всего, она принадлежала к типу баб, которые привыкли вину за любые свои неприятности срывать на других. Раньше для этого был муж, а теперь сорвать на нем злость было невозможно.

Вот из того, что изложено в приговоре, давайте попробуем ответить на вопрос - если бы рабочий сообщил ей, что тяжело заболел какой-то другой рабочий из их же цеха, из их же общины, то что бы он ему ответила? Мой опыт говорит - то же самое! Это тип стерв «от природы» или ставших таковыми под воздействием жизненных неурядиц, стерв, которые любые свои проблемы превращают во вселенскую трагедию и винят в своих проблемах всех, кроме себя. Болезнь Сталина была не просто проблемой только этой общины, она была трагедией для всего народа СССР, а эта стерва не завтракала - вот, оказывается, в чем была проблема всего мира на утро 4 марта 1953 года!

Наверняка, когда рабочий рассказал о ее реакции остальным, то общая реакция была: «Вот сука!». Она откровенно отказалась от общины - ей не были интересны проблемы общины, она поперла на мир! Соответственно, община без сожалений от нее избавилась, сдав МГБ. Последнюю мысль подтверждает невероятно большой срок наказания, полученный от суда, а это означает только одно - в уголовном деле в обязательной характеристике с места работы, она характеризуется еще круче, чем в приговоре. Конечно, она допустила это высказывание необдуманно, ведь эти стервы не думают даже после того, как скажут, а не только пред тем. И срок она получила не за то, что высказалась о Сталине, а за то, что стерва. Не будь она стервой, цех бы ее не сдал.

Кстати, а как бы вы поступили, будь вы в должности следователя, прокурора или судьи? Простили бы ее? Но это означает, что вы встали бы на сторону стервы против общины. В глазах мира вы бы поперли на мир, а переть на мир в СССР не рекомендовалось.

Вот нас сейчас уверяют, что во времена Сталина угрозой расстрела выгоняли на улицы людей, чтобы они участвовали в демонстрациях под лозунгом «Разбить собачьи головы троцкистов!». А надо ли было выгонять? Троцкисты поперли на мир, в связи с чем мир должен был молчать и не реагировать?