Сможет ли современное кино сделать из нас патриотов?

На модерации Отложенный

От редакции. Имперский патриотизм, как и империя, – это не обязательно война. Имперскость – это выправка, поддержание формы, верность долгу, кодекс чести. То, что делает аристократом даже человека, не относящегося к дворянскому сословию. Революция лишила Россию аристократии, но не лишила тяги к аристократизму. Многие считают, что на экране надо видеть такую Россию, – изображение пьяных офицеров и валяющихся в грязи старушек не воспитает национальную элиту. А фильмы Никиты Михалкова и Владимира Хотиненко показывают, как должен вести себя в сложной ситуации настоящий мужчина. Такие фильмы пользуются спросом в сегодняшней России, уставшей от перестроечной «чернухи». Есть на них спрос и во всем мире: наверное, никогда не прекратится серия кинолент об элегантном шпионе, осколке великой Империи, обвораживающем красивых женщин и спасающем человечество от очередного страшного зла.

Государство не сумело сформулировать национальную идею. Оно настолько всего боялось, что моменты, связанные с национальными чувствами и ценностями, разрешало показывать на экранах лишь в предельно разбавленном виде. В результате то здравое, что зритель мог увидеть, нередко зачеркивалось оговорками о мультинационализме и мультикультурализме. Национальный по духу кинематограф в России может быть только русским и православным. Это вступает в конфликт с интересами и идеалами многих. Так пусть и будет конфликт! Унылая бесхребетность гораздо вреднее вялого ворчания тех, кто будет недоволен подлинно национальным кино, поскольку она превращает в толпу пофигистов народ, которому надо поднимать полуразрушенную экономику, а если придется, то и отстаивать государственный интерес с оружием в руках. Никакой «паспортный национализм» сердец не согреет. Можно продолжать в том же духе еще год, три года, пять лет, а потом те полки, которым прикажут наступать в очередной Южной Осетии, ответят: «Совет постановил не трогаться с места, потому что неохота».

Единственный кинематографист, предложивший продуманную идейно-эстетическую концепцию национальной идеи, – это Никита Михалков.

К его фильмам «Урга: территория любви» и «Сибирский цирюльник» я испытываю самые добрые чувства. Фактически Михалков превратил Империю времен Александра III в своего рода «викторианскую Россию». И это русское викторианство приковывает сердца людей к истории их народа, подает ее под соусом просвещенного православного консерватизма.

Противостояние Западу? Что тут худого? У нас самостоятельная цивилизация, и она не столько противостоит кому-то, сколько отличается от всех прочих, в том числе и от западноевропейской. Между «Сибирским цирюльником» и «Тарасом Бульбой» появилась художественная ось, которую адекватно было бы называть «национальным романтизмом».

Надо поменьше думать о том, что и как снимают в Голливуде. Национальный романтизм дал ветку кинематографа, развивающуюся в ином эстетическом пространстве. Россию слишком многие уже «любили странною любовью», которая стоит в шаге от ненависти. И слишком дорого ей стоила такая «любовь». Хватит. Пришло время признаваться в самой обыкновенной любви собственной вере, собственному народу, собственной стране.

Национальный романтизм сам по себе несет весьма существенный интеллектуальный груз. Патриотический кинематограф и фильмы с интеллектуальным содержанием – это не антитеза. Здесь нет «пространства взаимного вытеснения». Проблема интеллектуального кино в том, что у него маленькая зрительская база и барыш из него извлечь сложно. Поэтому оно редко снимается. В «умное кино» надо вкладывать средства государства или искать деньги у спонсоров. Иначе ничего не будет.

Отношение к патриотическому служению во многом спровоцировало и небезызвестный конфликт в Союзе кинематографистов. Да, это был не только вопрос денег или чинов, а в очень значительной степени – идейное противоборство. И я на стороне тех, кто сумел подавить попытку либерального реванша, «мятеж западников».