Кто теперь будет править Россией?

Пожалуй, позиция тех, кто счел основным содержанием послания Медведева изменение сроков полномочий органов власти, как минимум, выглядит чрезвычайно правдоподобной.

Все остальное смотрится либо как некие необходимые политические заявления («Выстоим», «Сплотимся», «Дадим ответ») и так далее – причем часто довольно бессодержательные, либо как раздача откупных тем или иным значимым социально-политическим группам, либо как та или иная, причем довольно странная косметика (доступ в Думу партий, набирающих от 5 до 7% - то есть, на сегодня не существующих, и т.д.).

Которые, правда, сами по себе стоят того, чтобы писать о каждом из них.

Но, тем не менее – названные изменения в любом случае наиболее масштабны со структурно-функциональной точки зрения. Хотя бы потому, что требуют изменений в нынешней Конституции – чего до сих пор не позволяли себе ни Ельцин, ни Путин, и просто означают изменение ритма и чередований периодов политической жизни страны.

Есть две по-своему крайние оценки того, что значат эти изменения. Одна – точка зрения Соловья, другая – Каспарова.

Одна состоит в том, что это изменения под Медведева, причем с таким способом засчитывания сроков, что будущие два шестилетние срока будут плюсоваться к нынешнему четырехлетнему, на том основании, что будут исчисляться от момента изменения Конституции.

Вообще-то, такого быть не должно – потому что это не принятие Новой Конституции, а относительно частное изменение в старой – с точки зрения существующих норм, нынешний срок в любом случае – есть первый срок Медведева. Не должно – однако в нашем кафкианском мире, где правит только один, причем, как теперь выясняется, вполне безличностный субъект – ОНО – все может быть.

Вторая – абсолютно противоположная и заключается в том, что Конституция все же меняется под Путина, и как только она будет изменена – будут объявлены новые выборы и Путин вернется еще на 12 лет.

Тоже не очень вероятно, поскольку выглядит слишком, мягко скажем, иронично по отношению к нормальному конституционному процессу и на самом деле ставит Путина в несколько неудобное положение – но в наших условиях тоже вполне возможно.

Между этими крайними вариантами – целый ряд промежуточных: например, Путин действительно возвращается и избирается еще на два 6-летних срока – но на очередных, а не досрочных выборах, (что более вероятно), или Медведев правит два срока общей численностью десять лет (4+6), а потом, в 2018 году, еще на 12 лет возвращается 66-летний Путин (что относительно менее вероятно).

Однако, если данный конкретно личностно-политический компонент оставить в стороне (хотя на деле от него никуда не денешься), есть простой и казалось бы довольно узкий вопрос о соотнесении сроков полномочий президента и Думы как таковых, в чистом виде, вне привязки к личностям правителей. Ведь формальная мотивация изменений Конституции основывается на том, что 4 года – это в принципе слишком мало, а избрание президента вслед за парламентскими выборами – это очень неудобно.

Если говорить непосредственно о четырехлетнем сроке (как Думы, так и президента) – то введены они как раз были именно этой Конституцией – по старой, расстрелянной в 1993 году, они для обоих институтов составляли 5 лет. Само по себе это довод ни за, ни против изменений, но в целом, более продолжительные сроки полномочий устанавливаются для систем, доказавших свою стабильность, в спокойной, бескризисной ситуации, когда она не несет в себе неожиданностей и дает возможность сосредоточится на дальних стратегических целях.

Более краткие сроки устанавливаются в высокодинамичные и чреватые кризисами периоды, как для обеспечения относительно динамичной ротации власти, так и для периодического сброса протестной энергетики граждан.

Какая у нас сегодня ситуация – динамичная и кризисная или стабильно-устойчивая – вопрос сложный. Как будто, она только что была стабильной – хотя полуистеричные и избыточные действия власти в ходе последнего электорального цикла показали, что последняя не вполне в этом была уверена. И вместе с тем, мы, вроде бы, на пороге кризиса. Да, одновременно как будто его нет – но никто не отрицает необходимости мер по противодействию ему.

С этой точки зрения полезна была бы как раз более динамичная ротация элит – то есть, оправдан как раз более краткий период полномочий.

Он, кстати, оправдан и чисто психологически: все-таки, от времен, когда срок правления исчислялся десятилетия и двадцатилетия - общество ушло. И как-то психологически комфортнее знать, что, если президент окажется не так хорош, – то его можно поменять через четыре года, а вот если уже через шесть – скучновато.

Конечно, много зависит от самого президента: уход Ельцина общественное мнение торопило, уходу Путина – препятствовало. То есть, если президент не нравится – хочется его сменить быстрее, если нравится – хочется оставить. Для последнего, кстати, и предусмотрен второй срок – именно как приз для особо хорошего, а не так, как стало восприниматься у нас – в качестве нормы для «не очень плохого».

Вводимые 6 лет как бы изначально предполагают, что отныне все последующие президенты у нас окажутся хорошими. Как послушно вещали холопствующие чиновники после оглашения послания в Кремле: «раз человек пользуется доверием, то надо дать ему поработать, показать себя».

Что вообще значит, «если пользуется доверием?» Как это определяется? Первоначальным избранием? Ну, тогда вполне можно сразу избирать пожизненно – ведь когда избирался – пользовался доверием…

Или рейтингами социологических опросов? А если окажется, что не пользуется?

С этой точки зрения – лучше уж три четырехлетних срока, чем два шестилетних – больше возможностей замерить общественную оценку.

И что значит «Нужно дать себя показать?» Некоторые показывали себя за два-три года. Первые два президента быстро себя показали так, что всю страну от них начало тошнить. Третий – показал, как считается, иначе – ну, вот его и просили остаться. Но в любом случае, для того, чтобы себя проявить, нынешнего срока - тем более, умноженного на два - более чем достаточно.

Другая, действительно существующая структурная проблема – это соотношение избирательных кампаний в парламент и президента.

У нас они действительно соотносятся неудобно и неразумно. И это не чья-то неразумная воля – а игра политического случая.

Сначала по факту установились выборы президента в июне. Потом по факту – выборы парламента в декабре.

Потом, после досрочной отставки Ельцина – президентские перенеслись на март. Само по себе такое «гуляние» уже не нормально и неэффективно. Более того, избрание президента через три месяца после избрания парламента – действительно не содействует организации избирательной кампании.

Правильнее, если либо выборы совпадают по времени, либо сознательно разносятся – скажем президентские и парламентские чередуются таким образом, что, скажем, президент два года работает с одним составом парламента, а два - с другим.

Если принимается вариант, когда выборы президента и парламента не совпадают, но близки по срокам, то в президентской республике логичнее, когда выборы парламента следуют за выборами президента, тем самым либо подкрепляя, либо ограничивая его возможности формировать самостоятельно основные направления политики. То есть, если силы, поддерживающие президента побеждают и на выборах в парламент – это означает, что принята не только обаятельная личность президента, но и олицетворяемый им курс.

Если же президент побеждает, но поддерживающая его партия терпит поражение, это означает, что народ поддержал президента как человека но вовсе не солидаризировался с его программой.

В этих случаях президент получает разные возможности для проведения своей политики, хотя и остается центральным институтом власти.

В парламентской республике логичнее, когда президентские выборы следуют за парламентскими – причем, в таком случае обычно президент избирается не всенародно: и тогда его избрание есть определенная проверка прочности завоеванных той или иной партией в парламенте позиций.

Совмещение или же равноудаление во времени выборов этих институтов тоже при нормальной ситуации есть не случайно сложившееся положение, а дело определенного выбора в композиции политической системы.

Если общество и элита по той или иной причине ставят задачу формирования концентрированной власти, где последняя относительно монопольна и едина, то выборы проводятся просто одновременно – и как правило одна и та же политическая сила оказывается победителем и на одних, и на других. Это дает власти повышенную устойчивость, карт-бланш на уверенные действия, но и повышает бесконтрольность власти, рождает риски радикализации общества, в случае, если власть не оправдывает его ожиданий.

Если ставится задача обеспечения принципа разделения властей, формирования системы сдержек и противовесов, где парламент сдерживает исполнительную власть в лице президента, а президент ограничивает возможную парламентскую экзотику – выбирается вариант равноудаленности выборов по срокам проведения.

Эта система, среди прочего, хороша тем, что она не позволяет осуществлять резкие повороты, продиктованные всплеском тех или иных общественных настроений и той или иной социальной истерией.

Последняя захватывает один институт, но другой оказывается сдерживающим эмоции началом, обеспечивающим баланс стремлений к изменению и ценности достигнутого.

Для того, чтобы вся власть оказалась охвачена неким новым настроением и идеей, нужно, чтобы прошло время, - и тогда данное настроение доказывает свою значимость, проявившись и на выборах нового института, либо уходит, проявив в значительной мере свою случайность.

В этом случае важен и такой момент, как равная легитимность обоих институтов. То есть никто не может сказать другому: «Тебя избрали слишком давно, с тем пор многое изменилось, твоя позиция теперь не имеет значения».

Вариант же, предложенный Медведевым в Послании - 5 лет у парламента, 6 лет у президента - означает, что уже после вторых выборов Парламента, когда Президенту останется править еще год, первый, при определенном раскладе политических сил, вполне сможет заявить, что теперь президент утратил представительство народной воли, что последнюю теперь представляет парламент – и президент должен склонится перед ее новым образом. Если на этих, прошедших через пять лет выборах, в парламенте окажутся доминирующими новые политические силы, даже при наличии необходимых политических и волевых качеств президент окажется в положении «хромой утки» просто в силу того, что чиновничество и исполнительный аппарат будут ориентироваться на новую конфигурацию сил.

Причем это же, с высокой степенью вероятности, повторится и на следующих выборах – которые пройдут еще через пять лет, когда уже новому президенту останется быть на своем посту хотя и не год, но не намного больше. На третьих и четвертых выборах положение будет относительно равновесным, поскольку парламент будет избираться примерно на половине президентского срока. Но затем окажется, что теперь президент избирается за два года и год перед избранием парламента – и уже он сможет оспаривать легитимность последнего, как слишком давно избранного.

Это было бы не страшно, если бы в России была парламентская республика - исполнительная власть формировалась бы новоизбранным парламентом и сопоставления легитимностей не возникало бы, а президент, избираемый в разные и неодинаковые сроки с парламентом, олицетворял бы не зависящий от политических циклов высший арбитраж над политическими силами, следующий исключительно за соблюдением условий игры. Однако Россия – президентская республика. А подобная чересполосица выборов с неизбежностью подталкивает к «конфликту легитимностей» высших органов власти.

Таким образом, вместо избрания того или иного относительно устойчивого алгоритма сроков обновления органов власти – либо направленного на их слияние, либо на взаимоограничение – получается постоянно меняющееся соотношение уровня легитимности разных институтов, само по себе тяготеющее к определенной хаотичности политической жизни. В двух третях случаев передача власти будет сопровождаться не только юридическими, но политико-психологическими процессами, провоцирующими конфликтность.

То, что сегодня для людей с ограниченным бюрократически-юридическим сознанием выглядит как еще большее наращивание стабильности системы (разве ее не хватает?), в политическом пространстве окажется ее высоковероятной хаотизацией.

Получается, что предполагаемые изменения как минимум не очевидны в своих преимуществах как раз с точки зрения достижения тех целей, которые при их артикуляции были заявлены.

Но вопрос с неприкосновенностью Конституции – как бы раскупоривают. Медведев может сколько угодно предупреждать о недопустимости реформаторского зуда по ее поводу, но факт то остается фактом: изменения вносятся, прецедент создан. Причем по поводу – явно не экстренному с точки зрения сегодняшней ситуации.

Да, он еще не меняет существенных сторон системы (хотя менять ее можно, как оказалось, и без изменений Конституции, и через изменение ее толкования). Но если раньше на ней стоял негласный запрет: «Трогать нельзя», - то сегодня он уже провозглашает: «Но если очень хочется, то можно».

Сергей Черняховский, доктор политических наук