Сон войны. Глава 8 и эпилог

Начало:

http://maxpark.com/community/4707/content/3261095 

Глава 8

     Давать им подписку о неразглашении я наотрез отказался. Теперь это можно. Да и Ядвига Остаповна подтвердила: имеем право. Она в таких вещах разбирается: пятнадцать лет юристом при горкоме и почти пять — при городской администрации...
     Короче говоря, подписывать мы не стали — и пусть теперь попробуют привлечь!
     Было так.
     Около трёх месяцев тому назад, в ночь с 19 на 20 октября, некий «дискоид со щупальцами» (или гончепсяне на летающей салатнице, или шаровая молния — никто никогда не узнает, что или кто именно) бесшумно, быстро и сноровисто, как будто только тем и занимался, отцепил от пассажирского состава «Казань — Красноярск» одиннадцать вагонов и, нагло мерцая, стал висеть рядом, пока вагоны в конце концов не остановились.
     Проводники остались без своего бригадира и без радиоузла — и, может быть, немножко растерялись. Они тихонько (чтобы попусту не беспокоить нас) покинули вагоны, заперли их (с тою же благою целью) и разошлись по шпалам в обе стороны. За помощью. Оглядываясь на дискоид и спеша.
     Две помощи вышли навстречу друг дружке из двух пунктов «Б» (Березино и Бирюково) и встретились на середине пустого отрезка пути. Рельсы там были как рельсы, а шпалы — какие-то полупрозрачные, и нумерация столбов нарушалась...
     Полторы недели после этого МВД и Безопасность России, то вместе, а то поврозь, допрашивали наших проводников. Отметая напрочь мистику с фантастикой, они громоздили многоразличные однообразные версии о террористах и заложниках. В эти же дни весь вагонный парк Министерства Путей Сообщения трясло от небывало крутых ревизий, инвентаризаций и прочих проверок.
     Через полторы недели, утром 31 октября, все одиннадцать вагонов прибыли на станцию Тайга своим ходом. МПС облегчённо вздохнуло, а МВД и Безопасность, отпустив проводников, с каким-то непонятным остервенением взялись за нас... Хотя, чего уж тут непонятного, понять-то их как раз можно. Гораздо сложнее простить им наши полтора месяца в следственных изоляторах и почти месяц в закрытом подмосковном НИИ Неведомо Чего.
     Самое обидное, что Мара не знала и, как ни пыталась, ничего не могла узнать обо мне до тех пор, пока...


     Словом, это оказался действительно «наш дурдом», и я не вижу никакого резона в том, чтобы его подробно описывать.

Эпилог

     Вернувшись домой, я первым делом поцеловал Мару.
     Потом я надрал уши Тимке. С наслаждением. Но не за то, что он доломал мой компьютер (он его доломал) и не за двойку по математике (я ведь и сам не ходил в отличниках), а за то, что позавчера у Тимки был день рождения. О котором я чуть не забыл.
     Он не протестовал, охотно подставлял уши и, повизгивая, считал до девяти.
     Потом, когда Мара убежала на кухню плакать и мы с Тимкой остались вдвоём, я подарил ему наконечник стрелы.
     — Па! Откуда? — выдохнул Тимка.
     Ну что я мог ему ответить? Соврать?
     Я промолчал, загадочно усмехаясь.
     (Когда мне было столько же лет, сколько Тимке, или чуть меньше, я вырезывал из газет изображения орденов, раскрашивал и наклеивал себе на рубашку конторским клеем. У меня все рубашки были жёлтые и хрупкие на груди. А наконечники для своих стрел я клепал из жести от консервных банок и оттачивал на каменной ступеньке крыльца...)
     Тимка осторожно потрогал калёное востриё — и восхищённо слизнул с пальца капельку крови.
     — Она же настоящая! — придушенно пискнул он (имея в виду стрелу) и посмотрел на меня счастливыми глазами. — Правда настоящая, па?
     В нём заговорили солдатские гены.
     Я вздохнул, поняв, что отмолчаться не получится. Потом задрал рубашку и показал ему, куда попала стрела. Шрам давно успел зарубцеваться, и короста отпала, но рубец ещё немножко лоснился розовым.
     Тимка всё-таки не удержался и примерил наконечник стрелы к шраму. Длина рубца соответствовала самой широкой части кованого плоского жала. Оно проникло в меня глубоко, и если бы не ведьма... То есть, если бы не Танечка...
     Когда Тимка убедился, что я не буду врать и сочинять, я рассказал ему о пережитом. Не всё.
     Я не был уверен, что поступаю правильно, рассказывая. И я не был уверен, что поступаю правильно, рассказывая не всё. Ведь я совсем не умею давить в человеке солдатские гены и до сих пор не знаю: стоит ли этим заниматься?