Съесть своего врага

Один солдат рассказал, как военспец из его отделения хранил человеческий палец в своем стенном шкафчике на протяжении всего срока командировки. Когда же я услышал рассказ солдата из другой роты о том, как он ел обжаренное мясо иракского гражданского, ставшего жертвой взрыва самодельного взрывного устройства, направленного против американских сил, то в ответ раздался смех. Я подумал о том, насколько эти люди стали черствыми, и как я был в ужасе при мысли о таком неуважении к человеческой жизни.

Ричард Сагг, автор книги «Мумии, каннибалы и вампиры: тело человека в религии, медицине и науке от Шекспира до Дракулы», анализирует историю, чтобы объяснить явление агрессивного, также известного как воинский, каннибализма после недавних обвинений, пришедших из Ирака.

Опасаясь ареста и депортации в Соединенные Штаты, бывший американский солдат Брэд Макколл бежал в Канаду

Приведенные выше слова принадлежат бывшему солдату Соединенных Штатов, Брэду Макколлу, который дезертировал из своего подразделения и бежал в Канаду в 2007 году. Его история содержит много таких примеров агрессивного каннибализма, применяемого для устрашения врага.

Съесть врага значит показать крайнюю форму физического доминирования. Интрузивная близость всегда связана с презрением, и это находит свое наиболее крайнее проявление в агрессивном каннибализме. Он совершенно очевидно присутствовал в случае с американским солдатом, чье поведение вызвало не ужас, а смех своих сверстников.

Такой каннибализм – это далеко не просто «бессмысленное насилие», который мы наблюдаем, когда рассматриваем племенной каннибализм аборигенов. Некоторые племенные народы практиковали каннибализм по обоюдному согласию как часть их траурных и погребальных обрядов. Американский антрополог Бет Конклин обнаружила сложные похоронные церемонии среди бразильских вари, племени, которое занималось благоговейным каннибализмом в отношении своих умерших, пока бразильское правительство не вмешалось в 1960 году. Здесь каннибализм был не удовольствием, а долгом. В некоторых случаях члены племени были вынуждены есть трупное мясо таким гнилым, что вызывало тошноту. Но не делать этого было бы неуважительным.

В начале нового времени различные европейские наблюдатели задокументировали обряды, связанные с враждебным каннибализмом. Такое поведение было мотивировано глубоко укоренившимися понятиями «мы и они». Французский путешественник Андре Теве показал это совершенно наглядно в своем рассказе о бразильском племени тупинамба (1567). «Они всегда были их заклятыми врагами ... они говорят, что мы съели ваших родителей, также мы съедим и вас, сопровождая многими другими угрозами ... Наибольшая месть, которую эти дикари используют, и которая кажется им самой жестокой – это употребить своих врагов в пищу».

Каннибализм, Бразилия. Гравюра Теодора де Брая для хроник Ханса Штадена, описывающих свой плен в 1557 г.

Другие примеры подчеркивают это впечатление управляемого и значимого насилия.

В XVII веке канадских ирокезов наблюдали европейские миссионеры. Ссылаясь на их свидетельства, историк культуры Пегги Ривз Сандей подчеркивает комическое значение каннибализма ирокезов, как часть представлений об окружающем мире. Длительные испытания пытками, предназначенные для проверки силы и мужества жертвы, включал в себя повторные рваные раны и обожжение плоти. Тем не менее, эти нападения чередовались моментами веселого и, даже щадящего обращения мучителей со своей жертвой. И пленник фактически сотрудничал, потому что видел, как за ним наблюдает бог солнца во время его испытания.

Даниэль Корн, Марк Радис и Чарли Хос (2001) отмечают, что европейцы, которые в начале XIX века столкнулись с каннибализмом на острове Фиджи, обнаружили в высшей степени религиозную мотивацию, лежащую в основе потребления врага. Считалось, что дух умершего оставался с телом в течение четырех дней, и что если труп съесть до истечения этого срока, то можно «не позволить ему уйти в духовный мир и стать источником силы и наставления для своих врагов.

Хотя христианские европейцы избегали каннибализма в Новом Свете, они на самом деле занимались им более систематически, чем любое племя в Канаде или Бразилии. Примерно до 1750 года человеческий жир, плоть, кости и кровь (желательно выпиваемая теплой) были широко используемыми и почитаемыми формами медицины. Сторонниками и потребителями были Фрэнсис Бэкон, Роберт Бойль и король Чарльз II. Между тем, с начала XVI века протестанты и католики в Северной Европе обвиняли и убивали друг друга с примитивной свирепостью, и это при том, что каждая сторона осуждала каннибальское варварство и бесчеловечность другого. Франк Лестрингант (1997) рассказывает, как около 1580 года французский протестант был убит и выпотрошен католиками, а его сердце было затем «нарезано на куски, продано с аукциона, зажарено на огне и, наконец, съедено с большим удовольствием».

Повсюду такая дикость, похоже, вдохновлялась социальным антагонизмом. Историк Пьеро Кампорези (1988) рассказывает о жестокой аристократической распре в средневековой Италии. В одном случае вырванное из груди сердце было съедено. Во втором рассказчик говорит нам: «повезет тому, кто сможет перемолоть внутренности зубами». В третьем случае, человек был подвергнут пыткам и убит, прежде чем выпотрошен. После того как кишки были выпушены наружу, нападавшие приступили к «разделке его на мелкие кусочки, чтобы снять жир, потому что он был молод, вероятно, двадцати восьми лет, высокий и стройного телосложения». По мнению Кампорези, акцент на молодости и росте жертвы выдает намерение продать этот жир «фармакологам-врачам», которые считали его полезным для всех нервных заболеваний. Учитывая торговлю в области людоедский медицины, вывод выглядит совсем правдоподобным.

В этих случаях агрессоры не поедали человеческое мясо на самом деле, но проявляли свое доминирование путем людоедских жестов. Такие жесты жестоко нарушали табу, но позволяли избегать возможность загрязнить себя веществом своих жертв. В целом аналогичным образом, продажа жира Орси – это форма насмешливого обращения, которое в конечном итоге служит причиной для фактического потребления человечины кем-то другим.

Мстительные распри аристократов по своей природе имеют определенное количество предыстории. Тем не менее, в некоторых поразительных эпизодах каннибализма в ХХ веке встречалась враждебность, которая выросла в течение очень короткого промежутка времени. Kорн, Радис и Хос документируют события в Китае во время культурной революции, когда «просто убить классового врага было недостаточно, чтобы выразить классовую ненависть». В школе в провинции Ву-Хуань студенты восстали против своих учителей. Глава китайского отдела Ву Шуфань был осужден как классовый враг и забит до смерти. Другого учителя заставили вырезать печень у Ву Шуфаня, которая была затем поджарена в виде полос на огне в школьном дворе. В ходе другого инцидента молодой человек был подвергнут пыткам, потому что был сыном бывшего арендодателя. Нападающие разрезали ему живот и удалили печень, которая «стала революционным праздником для односельчан». Около 10 тыс. людей, похоже, участвовали в деяниях, подобных этим, и до сотни жертв были съедены. В этом случае насилие было открыто политическими, и все же имело интенсивность племенного или религиозного антагонизма. Многие из участников тех событий были еще подростками.

Каким образом каннибализм, описанный Макколлом в Ираке, уподобляется людоедству племенных обществ? Большинство американских граждан дистанцируется от такого поведения, в то время как каннибализм племени тупинамба, ирокезов и островитян Фиджи был принят всеми членами этих обществ, даже ее жертвами. Тут были задействованы понятия чести и уважения: мужественная жертва была достойна съедения. Для Макколла, однако, солдат-людоед был виновным в «неуважении, проявленном к человеческой жизни». Более того, его неуважение было очевидным в своих целях, распространяясь даже на тех иракцев, которых он должен был защищать, а не только на законных представителей противника. Но обращает на себя внимание, что людоедский поступок американского солдата имеет определенное социальное измерение. Те солдаты, которые встретили рассказ смехом, сами являются своего рода одноплеменниками, которые неявно приняли участие в общинном праздновании общих ценностей. Разница лишь в том, что в 2007 году каннибализм был не космически значимым ритуалом, а вызывающим единичным преступлением.

Пер: В этом смысле примечательны сведения американского антрополога Ричарда Скотта из его исследования «Деликатный вопрос: каннибализм в доисторические и исторические времена» (2009), в котором он пишет о каннибализме, вызванном военными событиями и его развитии внутри организованной воинской структуры, когда военнопленные становились пищей для своих тюремщиков, хотя надо признать, что тут идет речь скорее о вынужденном каннибализме, вызванном голоданием. Он пишет: «Японские солдаты в Новой Гвинее в 1942-1944 годах, отрезанные от поставок продовольствия, каннибализировали солдат австралийских объединенных сил, азиатских военнопленных, местных жителей Новой Гвинеи и других японских солдат (Бекер 1996; Доннелли и Дил 2006). Солдаты от случая к случаю срезали плоть с еще живых жертв, вероятно, чтобы поддерживать источник свежей пищи в условиях влажных джунглей, где разложение было быстрым (Танака 1996). Эти случаи каннибализма требовали планирования и вложения сил и стали почти обыденным явлением. Скотт приводит слова Танаки: «…Каннибализм был систематической и организованной военной стратегией, совершаемой целыми отрядами или отдельными солдатами, работающими в рамках отряда….Тот факт, что такие поступки совершались целыми группами, работающими внутри нормальной военной структуры, привел к тому, что каннибализм перестал быть ужасающим и напротив превратился в составную часть повседневной жизни».

Ричард Сагг для History Today Том: 58 Выпуск 7 2008

Перевод: Логунов А.В.