"Конец света" и Россия

Столь распространенные ныне ожидания "конца света", конечно, могут вызывать иронические улыбки серьезных ученых, но они возникли, безусловно, не на пустом месте. Невозможно отрицать тот факт, что с 1666 по 2012 год человечество тревожили около 70 предсказанных "концов света", что говорит, если не о закономерности, то о тенденции, существующей в общественной психологии. Характерно, что не более 30 из этих предсказаний связывали гибель человечества с природными причинами (наводнения, землетрясения, столкновение с Землей астероидов и комет, парад планет, активность или угасание Солнца, взрыв сверхновой звезды). Остальные основывались либо на интерпретации текстов Библии и разных пророчеств, либо предполагали "рукотворный" характер (от ядерной войны до "компьютерного конца света" в 2000 г. и запуска на полную мощность Большого андронного коллайдера в 2009 г.). Примечательно, что после длительного перерыва с 1900 г., когда секта "Красная смерть" в России объявила о скором наступлении Страшного суда, только в период с 1993 по 2008 г. в нашей стране было сделано 17 предсказаний о "конце света"(!).

Заслуживает внимания, что, по крайней мере, в XVIII-XX веках эсхатологические ожидания, выражавшиеся в виде конкретной даты светопреставления, практически не совпадали по времени с большими войнами, что, казалось, должно быть естественным для периодов, отличающихся избытком человеческих страданий и отчаяния. Напротив, наиболее часто пророчества о "конце света" в это время раздавались в относительно спокойные годы, а их "львиная доля" приходится на вполне благополучные общества – США и Европу. Это наводит на мысль о том, что коренные причины широкого распространения эсхатологических настроений следует искать не столько в бедственном положении народов, вызванном экономической отсталостью или социальными потрясениями, сколько в общественной психологии, которая находит этот мир погрязшим в "греховных мерзостях" или предающимся "великой скорби". Если ожидания "конца света" можно сравнить с болезнью, то это болезнь не тела, а души.            

По моему мнению, преобладание в духовной жизни социума ожиданий конца света – это верный признак глубинного кризиса общества или цивилизации, для которой характерно данное явление. Оно присуще, как правило, переходным периодам, когда изживающая себя эпоха до предела истощила запас жизненных сил и воспринимает свой близящийся уход как гибель мира. Прежние ценности и смыслы уже утратили свое значение для самых широких слоев общества, новые ценности и смыслы еще не появились или не завоевали умы и сердца многих людей. В такой ситуации, которая может обладать всеми признаками внешнего благополучия, внезапно прорываются социальные настроения, которые можно передать известной фразой: "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца". И тогда случайный повод, вроде календарных исчислений майя, о существовании которых большинство знает лишь благодаря фильму Мела Гибсона "Апокалипто", становится основанием для широковещательных прогнозов о "конце света".  

По всей видимости, эсхатологические ожидания в современном мире обусловлены рядом общих причин. Так, во многих странах растет понимание тупикового характера развития общества массового потребления с его прагматическим духом, лишенным других перспектив, кроме дальнейшего пресыщения "хлебами и зрелищами". Эсхатологические настроения обусловлены также сознанием деградации собственной среды обитания, вызванной самоуверенным вмешательством человека в систему жизнеобеспечения природы. Предчувствия скорого "конца света" во многом связаны и с чувством отчаяния от запредельного уровня коррупции, которая, словно раковая опухоль, поражает государство и разъедает общество. Однако воздействие данных причин в разные времена и на разные народы, их проявления в каждой из культур имеют свою специфику. Так, многовековая история России породила особые духовные традиции, форму которых принимают ожидания "конца света" в известные периоды жизни страны, причем, современный этап ее развития вряд ли может быть признан исключением.

Впервые на Руси эсхатологические настроения были исторически зафиксированы в 1037 г., в котором ожидалось второе пришествие Христа (в Европе "конец света" ждали в 1000 г. от рождества Христова, но потом перенесли эту дату на 1033 г., отсчитав 1000 лет от его смерти). По одной из версий, именно в связи с этими ожиданиями 25 марта 1038 г. киевский митрополит Иларион выступил со своим знаменитым посланием, ставшим известным как "Слово о Законе и Благодати". В 1492 г. в Московской Руси, как и во всей Европе, ждали "конца света", из-за чего многие не засеяли поля. Когда светопреставление не случилось, в этом, по недоброй традиции, были обвинены "жидовствующие", т.е. сторонники еретической, с точки зрения православной церкви, секты, следовавшие некоторым взглядам и обрядам иудаизма. В 1524 г. многие на Руси, как и в Европе, ожидали затмения солнца и луны и всемирного потопа. Именно в это время псковский старец Филофей высказывает в своих письмах идею Москвы (вернее, Московского царства) как "третьего Рима". Хотя сам он опровергал "звездочетцев" (астрологов) и убеждал положиться на "волю Божью", его посланиям явно присущ эсхатологический подтекст. Создается впечатление, что Филофей с такой страстью призывал московского государя и русских людей блюсти чистоту православной веры именно потому, что видел в этом необходимое условие для их, возможно, скорого вхождения в царство Божие.

Следующими датами "конца света", в которые поверили на Руси, были 7070 и 7077 гг. от сотворения мира (1562-1569 гг.). Случайно или нет, но на них пришлись подготовка и первый период опричнины. Весьма подходящим для светопреставления казался 1666 г. ("число Зверя" в конце), ставший одним из поворотных в судьбе церковной реформы Никона и русского Раскола. Старообрядцы вернули в учение о "третьем Риме" глубоко эсхатологический смысл, переосмыслив его в духе древней христианской традиции, в соответствие с которой Римская империя, Рим был "последним царством", местом воцарения Антихриста. В то время было распространено мнение, будто "конец света" наступит, когда Пасха придется на праздник Благовещения (25 марта по старому стилю.). Во избежание соблазнов Московский церковный собор в 1666 г. при помощи расчетов новгородских математиков продлил Пасхалии до 2492 г., т.е. до 8000 г. от сотворения мира. С тех пор никто в России, насколько известно, не указывал конкретной даты "конца света" вплоть до упоминавшейся секты "Красная смерть", ожидавшей его в 1900 году. Но эсхатологические настроения оживлялись во время восстаний Степана Разина и Емельяна Пугачева, реформ Петра I и войны с Наполеоном.

Утратив обостренные проявления в общественной жизни, эсхатологические мотивы проникли в русскую философию, придав ей ярко выраженную историософскую направленность. Так, Петр Чаадаев, одно время крайне пессимистично оценивавший прошлое и настоящее своего отечества, тем не менее, относил россиян к народам, которые «существуют … для того, чтобы преподать великий урок миру». Темой провиденциально-эсхатологического назначения России был увлечен и виднейший русский философ Владимир Соловьев, который одно время даже склонен был считать, что русский народ является посредником между человечеством и высшим миром. Николаем Федоровым была высказана оригинальная мысль о том, что даже пророчество об Апокалипсисе, ясно выраженное в Новом завете, имеет не фатально-неизбежный, а исторически-условный характер. «Будет ли кончина мира катастрофою, – утверждал он, – или же мирным переходом, без войн, без естественных бедствий, – это зависит от того, останутся ли люди противниками воли Божией, останутся ли они в состоянии вечной вражды или же, объединясь, станут орудием воли Божией в деле обращения разрушительной силы в воссоединительную».

Много размышлял о миссии России в мире и Николай Бердяев. Ссылаясь на мнение Освальда Шпенглера, он полагал, что «Россия есть апокалипсический бунт против античности. Это значит, что русский народ по метафизической своей природе и по своему призванию в мире есть народ конца». В своей последней фундаментальной работе он подвел итог своим духовным исканиям при решении данного вопроса. «Русская идея, – заявил Бердяев, – эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда русский максимализм. Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению». Можно не принимать эту точку зрения, но нельзя отрицать, что Россия играла поистине великую и неоспоримую роль в истории только тогда, когда она выступала спасительницей человечества от угрозы очередного "конца света". Так было, когда она обескровила монгольскую орду, грозившую растоптать Европу, или защитила Запад в войне с наполеоновской Францией и гитлеровской Германией. Всеобщее спасение потому столь подходит в качестве высшей цели для Русского мира, что в нем находит разрешение характерное для него противоречие, состоящее в одинаково сильном стремлении к обособленности и всемирности.

Академик Д.С.Лихачев нашел поразительный образ России у Максима Грека (XV-XVI вв.). У этого "нестяжателя", много сделавшего для русской культуры и немало пострадавшего на Руси, образ страны, ставшей ему родиной-мачехой, весьма трагичен. "Шествуя по пути жестокому и многих бед исполненному, – писал он, – нашел женщину, сидящую при дороге и положившую голову на руку, опершись на колено, горько стонущуюи плачущую без утехи, и облеченную в одежду черную, по обычаю вдов, а окрест были звери, львы и медведи, и волки и лисицы". Путник спрашивает ее: "Чего ради при пути сем одиноко сидишь, обступаемая столь лютыми зверями?» Она же ему отвечает: "Одиноко, ибо путь сей, о странник, окаянного века сего конец образует…".

Русская философия, как и русская литература, несомненно, содержит в себе, в качестве одной из своих тенденций, эсхатологическое начало, которое в предельном своем выражении проявляется в виде представления о мессианском назначении России. Одни мыслители видят его в преодоления смертности человека, как победе его духа и тела над смертью (Николай Федоров, Лев Толстой, Леонид Андреев, Андрей Платонов, а из современных авторов – Леонид Карасев и Владимир Сабиров). Другие находят его в сохранении православной веры как наиболее близкой к учению Христа (Константин Победоносцев и Константин Леонтьев, Сергий Булгаков и Георгий Флоровский, а из современных философов – Арсений Гулыга и Александр Панарин). Третьи полагают, что русский мессианизм проявляется в идее спасения человечества (Федор Достоевский, Владимир Соловьев, Николай Бердяев, а из современных публицистов – Александр Дугин и Егор Холмогоров).

Если обобщить эти три вида русского мессианизма, то все они, так или иначе, сводятся к идее спасения (от смерти, от греховного мира или от общественного несовершенства). Следует учесть, что идея спасения в русской культуре заметно отличается от идеи спасения в западных и восточных культурах. Русская идея спасения не может быть сведена ни к преодолению бедности, политическому освобождению, увеличению объема прав и свобод, что характерно для Запада, ни к религиозно-мистическому уходу из мира или полному подчинению тотальности автократического или теократического государства, что присуще Востоку. Как писал немецкий философ Вальтер Шубарт, "англичанин смотрит на мир как на фабрику, француз как на салон, немец как на казарму, русский как на храм. Англичанин жаждет добычи, француз – славы, немец – власти, русский – жертвы. … В этом суть русской идеи братства. Это и есть Евангелие будущего". Возможно, такая оценка связана с тем, что Россия – это страна, которая, в отличие от других, живущих настоящим или прошлым, существует для будущего, причем свое будущее она не отделяет от будущего всего человечества. Неслучайно некоторые мыслители видели в русских такой народ, который по своей "метафизической природе" способен заглянуть в "конец времен". И если в будущем человечеству будет угрожать не мнимая, а реальная опасность, то должен найтись тот, кто укажет ему способы избавления от беды. Может быть, историческая и культурная миссия России состоит в том, чтобы убедить другие народы, что мы должны спасаться сообща, и что все ответственны за всех!