Тезка

Антон Павлович кардинально не любил, когда его называли тёзкой Чехова.

- А почему ты считаешь, что я его тёзка? Может быть, он – мой.

- Антон Палыч, ну объективно. Он – писатель, широко известный, знаменитый. Великий. Вот с ним и сравнивают.

- Ну, ты Сёма, нагле-ец! И это уже объективно. Сидишь на моей веранде, пьёшь мой смородиновый чай с моим вареньем, и одновременно называешь меня микроскопической серостью?!- вознегодовал бородатый Антон Палыч, - и вообще-то по каким параметрам и, соответственно, праву ты эти выводы делаешь?

- Вы ж знаете, Антон Палыч, я обидеть Вас не хотел, - я потянулся ложкой за очередной порцией земляничного варенья, - у него труды, книги. Почитатели.

- Во-первых, почитатели здесь не причём. А то ты завтра какого-нибудь прыгающего по сцене юношу тоже великим назовёшь, потому, что поклонниц у него куча. И будешь вдвое старших него людей его тёзками называть.

Тёплый ветерок, наполненный запахом цветущей черёмухи, прошёлся по открытой вечерней веранде.

- А Вы, что, вдвое старше Чехова?

- А ты посчитай. Вдвое, не вдвое, а в полтора то раза точно. Мне уже шестьдесят четыре, а он, к сожалению, скончался, когда ему шёл сорок четвёртый год. Что ещё у него? Трудноватое детство, хотя с моим детством, как и детством большинства моих сверстников, его сравнить всё же нельзя.

- Почему же?

- Ну, сам посуди,- Антон Палыч отставил свою большую фарфоровую чашку, - его отец держал лавку. Росли они в сытости, хоть родитель, правда, и был у них жестковат. Рано вставать заставлял, петь в церковном хоре. Но устроил сына с детства в неплохую школу, затем в престижную гимназию. Парень был действительно талантлив, и ухватился за знания, вырос…

Я подлил чая в его чашку и пододвинул к нему поближе.

- А у Вас?

Он аккуратно взял свою чашку, подержал, погрев ладони, помолчал.

- Мой отец не вернулся с фронта, и мама нас с сестрой поднимала сама. Жили в колхозе. Мать с утра до поздней ночи на поле. Школа в деревне была только начальная, а потом надо было ходить пешком за десять километров. Ходили раз в неделю, там искали, у кого жить. Потом сделали при школе интернат. Поэтому стартовать в жизнь мне было, во всяком случае, ничуть не проще.

- Чехов в восемнадцать лет уже написал первую свою пьесу, а пока в школе учился, издавал свои собственные рукодельные журналы, фельетоны писал.

Антон Павлович поглядел на меня ироничным взглядом.

- А планеры Чехов делал? Ракеты? В двух спортивных секциях занимался? Лыжами и самбо? Плюс ещё в футбол за школу и за район играл? К тому же, работал он всё лето в колхозе на полях? Стерню отжигал? Полол? Лён мял, сушил? Я всё это делал. А в шестнадцать лет на областном конкурсе по физике занял второе место.

- Согласен. Время другое, тяжело сравнивать. Но Чехов был академиком! И даже не столько научная степень, как стройная система взглядов, мужественные поступки. Он же врачом работал сельским! На Сахалин ездил!

- Ты, Сёма, варенье-то ешь, ешь… Я, мил друг, ничего не могу сказать о научных степенях Чехова, я о них ничего не знаю. А звание академика ему Императорская академия присвоила по разряду изящной словесности, не по образованию… Кстати, от кафедры ему отказали, если ты не в курсе. Формальной причиной было как раз отсутствие учёной степени. Я то, ты помнишь, больше десяти лет преподавал, и докторскую не защитил только по стечению обстоятельств.

- Да, я помню, Вы говорили, что Вам предложили заплатить.

- Именно. А это дело принципа. Кандидатскую я защитил так, что сам Абрам Фёдорыч мне руку пожал. А это дорогого стоит! И разработки мои ещё не все рассекречены, хоть полупроводники теперь и считаются вчерашним днём. А Союз до сих пор летает, несмотря на переименования.

- А почему Вы про свои поездки не говорите? Как Чехов на Сахалин?

Антон Павлович уловил ироничную нотку, улыбнулся.

- Понимаешь, Семён, я служил. И ездил по работе раз эдак в двадцать больше, чем твой Антон Палыч, в самолётах да поездах полжизни провёл, но я эти свои разъезды в расчёт не беру. Плюс к тому, я сделал кое-что большее, чем Чехов.

Я вырастил двоих детей вместе с Анастасией, земля ей пухом. И внуки есть. Хорошие.

Помолчали. Солнышко пошло к закату, и его красный край коснулся берёзовых верхушек. Букашки в траве стали стрекотать тише.

- Красотища… - прервал я затянувшееся молчание, - но как быть всё же с его философским наследием?

- Скажу тоже, - очнулся Антон Палыч, - он молодец. Но в этом смысле, дружище, я пошёл дальше него.

- Интересно, в чём же?

- Очень просто: он говорил, что конкретно хреново, но не говорил, чего делать. А я готов тебе изложить чёткий план, который при его реализации приведёт к конкретному конечному результату.

- Интересно. Как, допустим, Вы считаете, вот все сейчас говорят, что Россия недемократичная страна, что в России народ гнилой, что плохой менталитет. Вы как к этому относитесь? И как решить эту проблему?

- В качестве иллюстрации? Я правильно тебя понял, что суть двоякая: во-первых сетования на то, что народ очень уж незрелый, и надо его нянчить и всё вместо него решать? А во-вторых об этом говорят все те, кто себя считает зрелыми, и правильными народами?

- Ну, где-то так…

- Решается просто. Надо разрешить законопослушным людям владеть огнестрельным оружием свободно. И разрешить так же свободно применять его для защиты своей жизни и имущества.

- Как же это связано?

- Напрямую. Бичевня ломает детскую площадку – ваше имущество на территории вашего двора. Знаешь, почему никто связываться не хочет?

- Почему?

- Потому, что сделаешь замечание, тебя изобьют до полусмерти, и потом милиция тебя же и замотает вызовами и всем остальным. А этих так и не найдут.

- Вообще, так и есть.

- Вот! А вывод делается, что народ незрелый! Равнодушный! Наплевать на всё. А народ просто знает, что лучше не лезть, себе дороже. Огребёшься! А ты должен иметь возможность запросто застрелить подлеца, если он на тебя набросился.

- Ну мы так все друг друга перестреляем!

- Отнюдь. Это заставит нормальных людей объединяться. Сейчас это делать бестолку. Один бандит с пистолетом положит дюжину безоружных, будь они даже прекрасные, консолидированные граждане. Поэтому сейчас боятся добропорядочные люди, а должны бояться бандиты.

- Всё равно не пойму связи. При чём здесь менталитет?

- Я повторю. У нормальных людей должна пропасть трусость. Обоснованно пропасть.

- Ну, хорошо, а почему же остальные народы будут по другому к нам относиться при этом?

- А дело в том, что человеку, уверенному по настоящему в своём будущем, и в своей правоте, глубоко наплевать, как к нему кто относится. В том числе и другие, братец, народы. Так то.. И они, кстати, это чувствуют.

- Всё равно это очень опасно.

- Опасно. Связано это, прежде всего, с опасностью попадания опасных вещей в руки идиотам. Но вот на это и надо уделять внимание правоохранительной системе, плюс на разборы случаев применения оружия. Но, к сожалению, те, кто считает для себя необходимым иметь оружие незаконно, - его уже давно имеют. И применяют по своему усмотрению. А нормальные люди этой возможности лишены.

- Рискованный вариант, и несколько страшноватый… Наверное, в этом меня поддержал бы Ваш тёзка Антон Павлович.

- Мой Великий тёзка, дружище… Великий. И, в том числе, именно потому, что рецептов не давал. Он был умный человек, и понимал, что рецепт может сработать, и тогда его автора будут носить на руках. А может и не сработать. И тогда его автора проклянут. Ну, а чтобы рецепт угодил всем ста процентам, - это вообще невозможно.

- Да…

- И, кстати, если б мы всегда боялись принимать кардинальные решения, - до сих пор не летали бы ни в космос, не победили бы в войне. И, кстати, не жили бы на этой территории. Ладно, грамотей. Пошли в дом, я тебе ещё пару рецептов расскажу…

Солнце зашло. Прохлада заползла на веранду. Вечер посиделок только начинался.