Пьяные ягоды

ПЬЯНЫЕ ЯГОДЫ

Историй, связанных с воровством винограда в колхозе, хватало до следующего урожая. До сих пор не укладывается в голове, почему ягодные кусты не посадить у себя дома, в саду или огороде? Размножаются они легко — чубуками или отводками лозы. Земли у каждого хозяина - до полугектара, а то и поболее, но так уж повелось исстари: в первую очередь картошка и кукуруза, всё остальное — постольку-поскольку. Детям, кроме тутовника, нечем было полакомиться.

А виноград в колхозе был отменный. До сих пор мы не знаем, как он назывался. Один тёмно-синий, с тонкой кожицей, другой белый, с желтизной и со своеобразным запахом. Мама моя такой не любила, говорила, что он пахнет клопами. По мнению бригадирши, наш виноград по содержанию сахара превосходил все остальные сорта, разводившиеся в крае. Весь урожай до последней кисточки отвозили в бочках на винзавод в Невинку. Колхозники были поставлены в такие условия: хочешь винограда - пойди укради. Люди собирались отдельными группками, подобранными по возрасту и по характеру. Надевали старые фуфайки, потому что виноград собирали в мешки, нежная спелая ягода сразу давилась и струйками стекала по спине. Дети, росшие без сахара, вставали ночью, приседали около корыт и вёдер и ели, пока можно было свободно дышать. Объевшиеся, ползли к кроватям или залезали на печь, засыпали с переполненными животами.

Наутро весь виноград проминали - и в ёмкости для брожения. Дня три-четыре помешивали. Нетерпеливые мужики кружками ныряли в чаны и пили уже крепкую брагу. Конечный результат — виноградная самогонка. Потом — гулянки, пьянки, а то и драки. Вот так полезную для здоровья ягоду превращали в алкоголь — опиум для народа. Конечно, сваливать всю вину на русское пьянство нельзя: в ту пору не было ещё консервирования, чтобы, допустим, заготовить на зиму сок. Но в благополучных семьях заботились о детях и приготавливали пастилу. Сок уваривали до тягучести, разливали в смазанные маслом сковородки или жаровни тонким слоем, выдерживали, пока не испарится влага. «Блины» скатывали в трубочки, резали на кусочки. Получались свёрнутые палочки — лакомство для детей и взрослых. Пастилу можно было приготовить из любых ягод и фруктов. Но на такую «чепуху» хозяйки времени не тратили. Самогонка — это вещь! И похвала мужиков, и фингал под глазом у того, кто послабее окажется. РакА в доме — это бурная жизнь: сначала потасовка, потом примирение, за ним раскаяние, признание в любви и сладкое соитие, после которого рождались слабоумные дети.

У нас на хуторе жило семейство Мироненковых, у которых из шести детей половина росла инвалидами детства, зачатыми в пьяном угаре. Васька, глава семейства, неплохо играл на гармошке, и поэтому его приглашали на все семейные торжества — крестины, именины, свадьбы, проводы в армию. Дашка всегда была при нём. Гармонисту во время гулянки пить не полагалось, и он добросовестно отрабатывал своё время. Дашку же спаивали для потехи, пьяные мужики в укромных уголках пользовались ею как хотели. Всё понимающий и видящий муж не мог бросить играть, потому что не получит платы — оставшейся еды после гулянки. Дома же сидели шестеро голодных детей. В отчаянии, повернув голову набок и уставившись в никуда раскосыми глазами, Васька разудало пел:

Подул ветер из Бабая,

Присушила гад рябая.

На Дашкиной морде, как говорили бабы, колхоз картошку выкопал.

После попойки хозяева складывали в мешок всё, что осталось на столе: куски хлеба, недоеденный холодец, надкушенные пирожки,слегка обглоданные кости от мяса.

Бедный Вася: на одном плече растянутая гармонь, на другом — оклунок с харчами, впереди спотыкается Дашка, которую он подталкивает коленом.

Объедков хватало детям не надолго. И если на хуторе не случалось семейных праздников, Мироненковы шли побираться в другие места, где их не знали. Слабоумными в семье оказались только мальчишки. До самых заморозков дети ходили босиком. Идёшь, бывало, по улице и видишь — на промёрзлой дорожке сидит в рваных штанах Федя, средний из пацанов. Самозабвенно поёт свою любимую, в такт поворачивая в стороны голову.

За это его прозвали Кручак, как барана, заболевшего ценурозом. Поёт громко и правильно:

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали...

Песню Федя Кручак знает до конца, вот и думай, в чём его дурость.

У старшего Коли изо рта постоянно бежит слюна. Младший Серёжа всем кланяется не переставая.

Весною собралась детвора у речки, что под горой. Берега крутые, льдины, наползая одна на другую, шумно плывут по воде. «У, как страшно!», - сказал кто-то из девчонок. «Страшно?!» - закричал Коля. Мигом сбросил с себя старую верхнюю одежонку и с криком «Полундра! Моряком зовут недаром!» бросился в ледяную воду. Дети бежали по берегу, кричали «Коля, спасайся!», а он барахтался до самого переката. Вылез трясущийся и посиневший. Но герой! Стуча зубами, выговаривал: «Ммо-рякком зовут ннедаром». Двое подбежавших пацанов сняли с себя фуфайки с закатанными рукавами, одну бросили на сырую , дымящуюся пАром землю, другой, усадив Колю, накрыли всё его тело, застегнув под самую шею. Со слипшихся желтоватых волос струйками стекала вода. Кто-то из девчонок, сняв платок, стал заботливо, по-матерински вытирать Колину неспокойную голову. Видимо, где-то глубоко внутри у больного подростка поселились черты характера, которые проявляются у здорового, как у человека незаурядного: бесшабашно смелого и самоотверженного. Эти «чудинки», не контролируемые разумом, насидевшись взаперти замурованными, вырываются иногда безрасчётно и отчаянно, не ведая и не ощущая смертельной опасности для жизни всего организма. «Да что с дурака взять?» - рассуждали взрослые, услышав о Колином подвиге в ледяной воде. Мы, дети, были разочарованы такой реакцией старших на поведение Коли. И зачем только рассказали им об этом? Чувство восторга и удивления (каждый примерял поступок Коли на себя: а я смог бы так?) стало тусклым и несколько размытым, словно на него вылили грязную воду после стирки белья.

Однажды Коля вышел на улицу, мусоля с аппетитом морковку. Овощ был янтарный, слегка загрязнённый и мокрый от слюны. И где он мог взять её? Всё, что было посажено в огороде, съедалось ещё до уборки урожая многочисленным голодным семейством. Наверное, косу красавице нечаянно оторвали, вот она и спряталась в земле да так выросла, что позеленевшая часть выткнулась наружу. Тут-то и нашёл её старший из детей. Пока мы думали и предполагали, у нас у самих потекли слюнки - так захотелось ощутить во рту сладость чуть желтоватого сока. Коля как почувствовал наше желание и не раздумывая, с глупой доброй улыбкой протянул нам замусоленную морковку. Слегка обтерев её о подол платья, я первая без всякой брезгливости откусила кусочек медовой (как мне показалось!) морковинки и передала двум остальным. Те хрумкнули по одному разу уже не вытирая. Коле вернули небольшой огрызочек с тоненьким хвостиком. На Колином глупом лице поместилось море счастья.

Повзрослев, на потеху сельчанам приходил свататься к самым красивым девчатам. «А вы за меня Таню отдадите?» - задавал он всем один и тот же вопрос. «Иди дальше, Коля, у нас не Таня». Взрослые хватались за животы, рассказывая про Колино сватовство. Казалось, что смешнее в их жизни ничего не было.

Три девочки у Мироненковых росли совершенно нормальными детьми. Старшую Лиду рано забрала к себе бабушка, жившая на Степном. Нашёлся хороший жених, и она и вышла замуж. У Веры и Марии жизнь сложилась по-крестьянски благополучно: дети, хозяйство, работа в колхозе.

Первой в психиатрическую больницу отправили Дашку, там она и умерла.

Мальчишки, повзрослев, попадали туда периодически, но прожили недолго. Отец дожил до глубокой старости. Один. Без всякой помощи от детей и государства.