Комедия Маяковского «Клоп»: утопия или антиутопия?

К 1979 году коммунизм победил в мировом масштабе.
Об этом свидетельствуют сами по себе органов печати, упоминаемые в комедии "Клоп": тут не только «Варшавская комсомольская правда» и «Шанхайская беднота» (значит, в бесклассовом обществе все-таки существует беднота?), но и «Известия Чикагского Совета», «Римская красная газета», «Мадридская батрачка» (какие могут быть батрачки при социализме?), «Кабульский пионер».
Понятно, что по законам жанра образ светлого будущего не может внушать одно сплошное благоговение, должны присутствовать и элементы мягкого (даже очень мягкого) юмора.
 В прекрасном новом мире много автомобилей. Радио проникло в самые далекие уголки. Деревья по решению местных властей то мандаринятся, то плодоносят грушами. Решения по любому вопросу здесь принимаются путем заочного референдума.
Собственно, утопию Маяковского легче охарактеризовать по тому, чего в нем нет:
- алкогольных напитков («пиво - смесь, отравляющая в огромных дозах и отвратительная в малых»);
- романсов под гитару, да и гитар как таковых;
- фокстрота и прочих бытовых танцев;
- клопов;
- рукопожатий («антисанитарный обычай»);
- любовной лирики, как и самого состояния влюбленности («древняя болезнь, когда человечья половая энергия, разумно распределяемая на всю жизнь, вдруг скоротечно конденсируется в неделю в одном воспалительном процессе, ведя к безрассудным и невероятным поступкам»).
- индивидуализма («Наша жизнь принадлежит коллективу»).
Проще всего было бы посмеяться над тем, как бедна оказалась поэтическая фантазия «лучшего талантливейшего» («Даже появления телевидения не смог предугадать!») и как часто он попадал пальцем в небо.
Но кому удавалось эта задача – ярко и живо, да к тому с доброй-доброй улыбкой изобразить рай на земле? Может быть, только Николаю Носову со своим «Незнайкой в Солнечном городе», но ведь это книжка для детей…
Бунт человека «наших дней» против хрустального дворца, идеально безопасного, прогрессивного, разумного, гуманного, аккуратного, стерильного строя, при котором люди уподобятся богам, - тема Достоевского и Герберта Уэллса, которых Маяковский читал (а также Станислава Лема и братьев Стругацких, которых он по понятным причинам читать не мог).

Дело не в том, что Светлое Будущее выглядит очень скучным, убогим, так что где-то в глубине души шевелится некое подобие жалости к Присыпкину, который, по идее, должен вызывать однозначное отвращение. Присыпкин, хоть и мещанин и правила гигиены соблюдает, - более реален и, страшно вымолвить, более понятен, чем жители Светлого Здания Коммунизма.
«От любви надо мосты строить и детей рожать», - вряд ли эта установка «людей из будущего» могла вызвать восторг и одобрения мужчины, несколькими годами раньше  написавшего «Про это». Скорее можно предположить своего рода магическое заклинание «наоборот»: придумаю страшилкукак раз для того, чтобы на самом деле реченное не сбылось.
Люди из прекрасного далека, отодвигавшегося, как горизонт, по мере приближения,- оказались примитивными эмоционально  убогими духовно. А поэтому совершенно беззащитными перед вторжением Мещанина. Стоило одному такому появиться – тут же началась массовая эпидемия инфекционных болезней прошлого, включая пресловутую влюбленность.
«Так что же этим хотел сказать автор?» – что будущее коммунистическое общество непрочно, что его мораль неустойчива, что его образ жизни не способен выработать иммунитет к буржуазной заразе? Утопия перед нами или антиутопия?
А главное: достойно ли ТАКОЕ светлое будущее чрезвычайных усилий и жертв? Какой смысл ради ТАКОГО счастья, обещанного через полвека, рвать жилы, не давать себе продыху, терпеть сегодняшние и завтрашние, на десятилетия растянувшиеся страдания и лишения?