Добрый президент и суровый премьер
ЛИДЕРЫ НАЦИИ / ЧЕХИЯ
Вацлав Гавел, бывший президент Чехословакии и Чехии, был гарантом не только конституции, но и проводимых премьер-министром Вацлавом Клаусом экономических реформ
Те, кому сегодня за сорок, должны хорошо помнить, с каким восхищением советские телезрители смотрели в ноябре 1989 года новостные репортажи о «бархатной революции» в Чехословакии. Через месяц там прошли президентские выборы, и их результаты снова вызвали у нас бурю восторга — в то время как вся верхушка советских «реформаторов» была плотью от плоти ЦК КПСС, чехословацкий парламент избрал президентом диссидента и драматурга Вацлава Гавела. Советские перестроечные руководители ездили в сопровождаемых кортежами лимузинах, а СМИ взахлеб рассказывали, как новый президент Чехословакии пешком гуляет по пражским улочкам и любит посидеть в кафе, чтобы пообщаться с народом.
Какими же наивными мы тогда были, всерьез считая, что политические и экономические реформы можно обсуждать за столиком кафе. В оправдание нам можно сказать, что такими же наивными были в то время сами чехи и словаки. Как показывали опросы, все радовались падению социалистического строя в своей стране, но при этом только три процента считали, что Чехословакия должна идти по капиталистическому пути развития. Почти всем виделся некий третий путь. И лишь тогдашний премьер-министр Чехословакии и будущий президент Чешской Республики Вацлав Клаус высказался четко и определенно: «Третий путь — это путь в третий мир».
За исключением Клауса и его единомышленников чехословацкая элита в то время разделилась на два лагеря. Коммунисты-реформаторы времен «пражской весны», задушенной танками войск Варшавского договора, хотели с двадцатилетним запозданием провести в жизнь придуманные ими еще в 1967–1968 годах реформы. Вторая группа состояла из диссидентов и интеллектуалов. Их в мемуарах Вацлав Клаус охарактеризовал так: «Под руководством Вацлава Гавела, моего предшественника на посту президента Чехии, эта группа хотела создать нечто новое, не имеющее недостатков либеральной демократии или коммунизма. Они считали, что мир должен управляться лишь немногими избранными. Им казалось, что рыночные силы унижают достоинство людей».
Диссидент, он же внук министра и сын капиталиста
Между тем предки Вацлава Гавела не испытывали неприязни к «рыночным силам». Напротив, они из поколения в поколение использовали их так умело, что стали одной из богатейших семей Праги. Прапрадед Гавела со стороны отца был состоятельным пражским мельником. Его внук Вацлав Гавел, известный архитектор и строитель, в начале прошлого века спроектировал и возвел в центре Праги роскошное здание в стиле «модерн» с кафе и кинотеатром «Люцерна». Один из его сыновей, отец бывшего президента Чехословакии и Чехии Вацлав М. Гавел, застроил пражский холм Баррандов, как сказали бы сейчас, элитной жилой недвижимостью. Дядя президента Милош Гавел основал компанию «Люцерна-фильм», построил знаменитую киностудию «Баррандов» и был главным деятелем чешской кинопромышленности. Объединяла эти и другие семейные бизнесы (семье, к примеру, принадлежали сдававшиеся в аренду 1400 гектаров леса) фирма «Братья Гавелы — Прага, Люцерна».
Предки Гавела со стороны матери тоже относились к тогдашней элите. Дед президента Гуго Вавречка был в разные периоды жизни редактором газеты Lidove noviny, послом в Венгрии и Австрии, министром пропаганды и даже директором знаменитых обувных заводов Бати. Мать Вацлава Гавела, владевшая несколькими языками и изучавшая живопись, дала маленькому сыну начальное гуманитарное образование.
Если бы не война, немецкая оккупация, освобождение страны советскими войсками, образование так называемого народно-демократического государства и национализация, Вацлав Гавел был бы очень богатым человеком, на всю жизнь обеспеченным только тем, что заработали предыдущие поколения семьи. (Кстати, как пишут СМИ, в процессе реституции, то есть возвращения в современной Чехии собственности бывшим владельцам, он получил весомую часть того, что принадлежало его предкам.) Однако в 1948 году судьба Гавела, которому исполнилось двенадцать лет, сложилась по-другому. Имущество семьи было национализировано, а происхождение Вацлава из конкурентного преимущества превратилось в серьезный недостаток — детям рабочих было легче получить высшее образование. В пражское FAMU (своеобразный конгломерат наших кино- и театрального института и консерватории) Вацлав Гавел поступить не смог, служил в армии, а после нее стал рабочим сцены в одном из пражских театров.
Еще в армии Гавел начал писать пьесы. Работая в театре, продолжил это занятие, а потом и вовсе стал профессиональным театральным критиком и драматургом. Пьесы он писал абсурдистские, показывающие человеку чуждость любого общественного строя, в статьях обсуждал не только театральные, но и политические проблемы. Логично, что дальше Гавела ждал путь литератора-диссидента — либо эмиграция за границу (как сделал его друг писатель Милан Кундера), либо публикация там своих произведений и тихая безбедная жизнь на заграничные гонорары на родине, либо публикация за рубежом плюс активная общественная антисоциалистическая деятельность дома.
Вацлав Гавел выбрал последний вариант. В 1975-м он написал Открытое письмо президенту ЧССР Густаву Гусаку, а затем подписал правозащитную «Хартию-77». Такой выбор говорит о многом. В 1977 году автор этих строк побывал в Праге в составе делегации СССР на фестивале киноинститутов социалистических стран. Один из красивейших городов Европы показался нам раем. В знаменитых пражских кабачках, уютных театрах и квартирах чешской творческой интеллигенции социализмом даже не пахло. Имея деньги, здесь можно было прожить в свое удовольствие всю жизнь, не ввязываясь в разборки с властями. У Гавела эти деньги, благодаря заграничным публикациям и постановкам его пьес, были. Но он ввязался, и в результате несколько раз оказывался в тюрьме, причем в последний раз получил срок четыре года (отсидел его почти полностью, заработав тяжелую болезнь легких). Через пять лет, в 1989-м, Гавела опять арестовали, освободили условно. Несмотря на это, он подписал очередную правозащитную петицию, снова нарываясь на неприятности. Но тут началась стихийная «бархатная революция», сделавшая диссидента президентом.
Политик и романтик
Еще в 1984 году в эссе «Политика и совесть» Вацлав Гавел написал: «Речь идет не о политике как о технологии власти и манипулирования властью, или своего рода компьютеризованном управлении людьми, или же искусстве целесообразности, практических методов и интриг — мы говорим о политике как об одном из способов поиска и обретения смысла жизни, умении сохранять его, служить ему; о политике как о претворенной в жизнь нравственности, как о служении истине, наконец, как о гуманной и органичной заботе о ближнем, руководствующейся гуманными критериями».
 |
Именно такое романтическое представление о политике в те годы сделало Гавела в глазах чехословацкого общества идеальным гарантом конституции. Ведь оно было настроено столь же романтично, испытывая почти мистическую потребность в поголовном «очищении». Дошло до парадокса. В новой Польше, намного больше пострадавшей от коммунистических властей, было объявлено о «политике жирной черты» — партийное прошлое госслужащих как бы оставалось за этой чертой, и значение имели лишь их профессионализм и лояльность.
А в Чехословакии, где и при социализме жилось неплохо (в 1997 году 25% населения даже считало, что лучше, чем на момент опроса), провели люстрацию, вследствие которой 140 тыс. человек лишились возможности занимать руководящие посты в органах государственной власти и управления. В конце 1989-го новогоднее обращение президента Вацлава Гавела пестрило обличительной риторикой: «Наша страна не процветает. Огромный творческий и духовный потенциал используется неразумно. Наша отсталая экономика понапрасну растрачивает энергию, которой у нас и так мало. Мы загрязнили землю, реки и леса. Хуже всего то, что мы живем в загрязненной моральной среде. Мы нравственно больны, ибо привыкли говорить одно, а думать другое. Мы научились ничему не верить, заботиться лишь о самих себе. Понятия ”любовь”, ”дружба”, ”сострадание”, ”смирение” или ”прощение” утратили для нас свой глубинный смысл».
Гавел всегда писал свои речи сам. И в этой явно преувеличенной риторике, скорее всего, сказался опыт драматурга, который старается отлить из бесформенной, в общем-то, жизни пьесу со строгим сюжетом. Объясняя в опубликованной беседе с польским интеллектуалом и бывшим диссидентом Адамом Михником необходимость люстрации, Гавел подчеркнул: «Обществу нужна линия раздела — иначе у людей возникает ощущение, будто революция не доведена до конца». Таким образом, гневно клеймя прошлое, Вацлав Гавел создавал благоприятную почву для строительства кардинально отличающегося от него настоящего. В том числе — и для необходимых Чехословакии в то время экономических реформ.
Гавел в том долгом разговоре с Михником проявил себя зрелым мыслителем, идеи которого актуальны по сей день. Например: «Демократия должна быстро завоевать авторитет. В противном случае его завоюет вождь с диктаторскими замашками. Авторитетом должен пользоваться не Гавел как Гавел, а президент, правительство, парламент. Необходимо создать механизмы их взаимодействия. Необходимо создать конституционные гарантии, ограждающие от перманентных политических кризисов».
Но для экономики у него нашлись лишь общие слова: «Я лично не принадлежу к тем, кто видит в рыночной экономике волшебную палочку, по мановению которой разрешатся все проблемы. И отнюдь не считаю ее ни мировоззрением, ни смыслом жизни. Этим я отличаюсь от некоторых правых публицистов или политиков, и мы с ними постоянно спорим. Я за то, чтобы у всего был конкретный владелец и всё регулировалось законом спроса и предложения, но я не рассматриваю рыночную систему как идеологию или утопию. Это просто проверенная веками, отвечающая природе человека и функционирующая естественным образом система. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: частный электрик сделает свою работу лучше, чем анонимный работник государственной конторы. Так что я сторонник скорейшего возрождения отношений, основанных на частной собственности, плюрализме и конкуренции. Я — за рыночный механизм, как нечто само собой разумеющееся, экономически оправданное. Но не более того: это никакая не религия».
Сразу бросается в глаза то, что Гавел, говоря о преимуществах рынка, выбирает в качестве аргумента (кстати, не бесспорного) качество работы не завода или отрасли, а… электрика. Скорее всего, сказалось, что всю свою диссидентскую жизнь президент Чехии был далек от реальной экономики и бизнеса как — тут надо вывернуть наоборот известную поговорку — ладан от черта. В отличие от него Вацлав Клаус, которому современная Чехия в первую очередь обязана экономическим процветанием, новичком в экономике не был.
Клаус, строгий отец реформ
Вацлав Клаус, нынешний президент Чешской Республики и отец чехословацких экономических реформ, бывший во времена президентства Гавела премьер-министром, получил отличное экономическое образование. Он окончил пражскую Высшую школу экономики со специализацией «международная торговля», потом учился в Экономическом институте Чехословацкой академии наук, проходил стажировку в Италии и США (в Корнелльском университете). Затем 15 лет работал в Чехословацком государственном банке, в 1987-м перешел в институт прогностики Чехословацкой академии наук, вел подпольные семинары по рыночной экономике.
Его научная карьера очень похожа на карьеру отца польской «шоковой терапии» Лешека Бальцеровича — вплоть до одинакового названия институтов и факультетов и даже ведения подпольных семинаров. Да и рыночные реформы в обеих странах были схожи и проходили с разницей всего лишь в год — поляки опередили соседей. Кстати, в Чехословакии намеренно подчеркивали, что проводят «шоковую терапию», подобную польской, — либерализация цен, жесткий контроль за заработной платой (за превышение установленной планки предприятие нещадно штрафовали), девальвация кроны. Но там первые последствия реформ были не столь плачевны: так, если в обеих странах предполагалось падение производства на пять процентов за год, то в Польше оно составило 30% за полгода, а в Чехословакии — «всего» 15% за год. Инфляция тоже была ниже, чем в Польше (кстати, темой кандидатской диссертации Вацлава Клауса, защищенной во времена социализма, была инфляция при капитализме).
Важной составной частью экономических реформ Вацлава Клауса была приватизация. Все постсоциалистические страны использовали три способа передачи государственной собственности в частные руки: продажа (как правило, через аукционы) предприятий новым эффективным собственникам, передача предприятий работающим на них трудовым коллективам и ваучерная приватизация.
К чести команды Клауса, она в наименьшей степени использовала второй путь, который минимизирует социальную напряженность, но в итоге обычно ведет предприятие либо к краху, либо к скрытой перепродаже. Последующий опыт России и Украины показал это со всей наглядностью. Первый путь в рамках «шоковой терапии» — наиболее логичный, но тогда в стране было очень мало своих эффективных собственников. Некоторые предприятия были проданы иностранным инвесторам, но на горизонте сразу возникала проблема переселенных после войны в Германию чешских судетских немцев, актуальная для Чехии по сей день. Поэтому важную роль должна была сыграть ваучерная приватизация.
И она ее сыграла, поскольку была сделана с умом. Ваучер содержал тысячу купонов (отчего чехословацкая приватизация получила название «купонная») и доставался не даром, как на постсоветском пространстве, а за тысячу крон (эти деньги платились за регистрацию). Тысячу купонов можно было разделить на разные вклады, а это плюс цена регистрации превращало использование ваучера в бизнес. Таким образом, исключался хорошо известный на постсоветском пространстве «люмпенизированный» вариант, когда ваучеры можно было скупать у населения пачками по цене нескольких бутылок водки или килограммов муки за каждый приватизационный чек. Конечно, в стране появились инвестиционные фонды, покупавшие ваучеры под видом даваемого под них кредита, но поскольку на этом рынке сложилась цена ваучера в 10–15 тыс. крон, такую скупку могли себе позволить только серьезные финансовые организации.
Благодаря реформам Клауса и его команды страна вышла на экономический уровень, близкий к странам ЕС, и опередила своих постсоциалистических соседей. В 1997-м, правда, начался некоторый откат, и соседи, где рыночные реформы были более радикальными, вырвались вперед. Затем положение выровнялось. Сегодня Чехия является одной из наиболее развитых стран региона.
Помимо экономических аспектов реформ очень важна была политическая воля. Ведь Клаус и его единомышленники повели страну по пути капитализма в то время, когда не только в обществе, но и в элитах на этот счет не было единой точки зрения. По этому поводу Вацлав Клаус недавно писал: «Мы знали, что ожидание бессмысленно, поскольку эйфория, последовавшая за крушением коммунизма, оставила нам мало времени и возможностей для осуществления непопулярных и болезненных шагов. Мы знали, что было необходимо воспользоваться временным ослаблением различных групп интересов, которые в нормальных условиях препятствовали бы переменам, занимаясь продвижением собственных интересов. Мы также должны были избежать частичного реформирования, поскольку оно создает новые дисбалансы, которые губительны для экономики в целом. Поэтому было необходимо сделать решительный шаг и осуществить ”критическую массу” реформ, что означало бы, что нет пути назад».
Вацлав Клаус и его единомышленники смогли сделать этот «решительный шаг» во многом благодаря Вацлаву Гавелу. Несмотря на то что Гавел нередко критиковал своего тезку за жесткость, с которой проводились реформы, и за социальные последствия преобразований, объективно именно он был их демократическим гарантом. В июле 1992-го Гавел, выступавший за сохранение Чехословакии, проиграл выборы. Против него проголосовали многие чехи, которые считали словаков «нахлебниками», а одного из их лидеров Владимира Мечиара — реваншистом. Но Вацлав Гавел в 1993-м смог стать президентом Чехии и пробыл на этом посту ровно десять лет. И в том, что преемником диссидента Гавела на посту президента Чехии стал экономист Клаус, была своя своеобразная политическая драматургия, которую писатель Вацлав Гавел наверняка оценил.
УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Гавел не справился бы
Десять лет назад в беседе с
Адамом Михником Гавел сказал: «Мое личное мнение несколько отличается от моего же мнения как президента. Находясь на президентском посту, я обязан принимать во внимание состояние общества и его волю». В нашем гипотетическом сценарии это значит, что «украинский президент Гавел», оставаясь тем же человеком по имени
Вацлав Гавел, мог бы довольно сильно отличаться от бывшего чехословацкого и чешского президента.
Насколько сильно? А вот это интересный вопрос, поскольку на Западе и Востоке мнение украинского общества по таким принципиальным проблемам, как вступление в НАТО и ЕС, федерализация Украины, русский язык как второй государственный, едва ли не противоположно. Что в таком случае делал бы «украинский Гавел»? Правда, при реальном президенте Гавеле его страна благополучно разделилась на Чехию и Словакию, но проводить параллели с современной Украиной здесь некорректно — случай мирного распада Чехословакии, скорее, повторяет в миниатюре развод России, Украины и Беларуси.
Сомнительно также, чтобы при «президенте-драматурге» в нашей стране внезапно расцвели бы литература, искусство, философия и прочие изящные искусства и гуманитарные науки — ведь этого в Чехословакии, равно как и в Чехии, при Вацлаве Гавеле не произошло. Самым популярным в мире чешским писателем до сих пор остается Милан Кундера, сформировавшийся еще при социализме. Точно так же современному чешскому кино далеко до той мировой известности, которую завоевали чешские кинематографисты 1960–70-х годов.
Поэтому Украине сейчас гораздо больше подошел бы президент Вацлав Клаус — прагматик, экономист, жесткий менеджер и самостоятельный политик, который не боится спорить с могущественными бюрократами из ЕС и в одиночку чуть не заблокировал вступление в силу Лиссабонского договора.
Автор: Сергей Семенов
Комментарии