Галина Сергеевна Уланова

Галина Уланова — на фоне зала Большого театра. Случайный снимок. Негатив (потерянный и чудом найденный в день ее кончины) на всю засвеченную пленку, но как будто только этого снимка я и ждал. Здесь, кажется, Уланова похожа на наше представление о ней и на себя самое.

Публичный образ, который несет человек, актер в особенности, не всякий раз совмещается с реальным. Возникает некоторое несовпадение красок, какое бывает в скверной печати.

Здесь же все четко. Она действительно такая. Как на монете. Строгая, аскетичная, твердо определившая, что ей назначено в жизни и как это назначение осуществить. Точнее, осуществлять, потому что зная направление движения, она не видела его конца. И в этом была Художником. А непрерывность движения была гарантирована тем, что она — Профессионал.

Ее жизнь — вся — была подчинена балету. Даже дома подарки и памятные вещи не раскладывались по полкам, а лежали как попало, чтобы потом, когда балет уйдет из ее жизни в воспоминание, заняться приведением предметов в ожидаемый ими порядок. До них так и не дошла очередь.

На месте лишь зеркало, необходимое для работы; диван, необходимый для отдыха; портрет Анны Павловой как символ предтечи и фотография Греты Гарбо — актрисы, которая привлекала Уланову своим искусством и образом.

Они с Гарбо однажды приблизились настолько, что смотрели друг другу в глаза, но не обменялись ни единым словом.

Толпа поклонников, окружившая дом, где жила Уланова, не дала окруженной своими поклонниками Гарбо подойти к двери. Они увидели друг друга через окно. Две большие актрисы не смогли преодолеть препятствие, которое создали своим искусством, и навсегда остались наедине с собственными представлениями о мимолетном визави.

Охраняя себя от чрезмерного общения, они, наверное, испытывали дефицит теплоты. Всемирная любовь через стекло ее не компенсирует.

Эта фотография Улановой — тоже изображение через стекло. Чистое, оптическое, ловко сработанное японцами, которые ее боготворили, но все-таки через стекло. Я, бродивший с ней по Большому театру в поисках этого изображения, свидетельствую, что за ним — живой человек. Небольшая великая женщина, всей громадной силой таланта охранявшая свое право на слабость.

После слов

У этой фотографии своя история. Сначала я ее напечатал в темной арочной рамке, напоминающей итальянское окно, — привет улановской Джульетте. Потом, осознав литературность изображения, оставил карточку прямоугольной и подарил Галине Сергеевне. Придя как-то к ней на Котельники, увидел подарок висящим на стене. Это было единственное изображение хозяйки в ее доме.

— Да, Юра, — тихо, по обыкновению, сказала Уланова. — Она мне нравится. Вы помните, как мы славно бродили по театру?

Разумеется, я помнил. И ее неожиданное (для всегда умеренной и сдержанной в словах) возмущение властью, не разрешившей отпеть вернувшийся на родину прах Шаляпина в Бетховенском зале первого театра страны, я помнил тоже.

С самой Улановой, когда пришел срок, прощались в этом Бетховенском, и над заваленным цветами гробом висела большая фотография Галины Сергеевны на фоне зала Большого тетра, которую попросил меня сделать великий танцовщик и друг Балерины Володя Васильев.