Падение

Поезд дальнего следования прибыл на станцию с наступлением сумерек. Мы вошли в плацкартный вагон и стали искать свободные места. Откуда-то сбоку послышался голос, который произнес: «Сюда садитесь». Я взглянула в сторону говорившего. Это был крупный загорелый мужчина с пламенеющим взглядом черных глаз. Он сидел у окна на нижней полке, вытянув длинные ноги вдоль постеленного матраса, но заметив нашу готовность присесть, стремительно опустил ноги на пол. Напротив него на краешке скамьи расположился полноватый мужчина и застенчиво улыбался. Вдруг он встал, уступая мне свое место.

Вначале темноглазый спутник молча смотрел в окно. Лицо его было нервным  и оттого подвижным, чего нельзя было сказать о его глазах: они смотрели в одну точку. Постепенно завязался разговор, и этот человек со странным взглядом поведал мне, что он – майор, служит во внутренних войсках, что вся его жизнь проходит в горячих точках, вот только недавно он прибыл из Чечни. Мирная жизнь ему кажется химерой, а война – единственным местом, где стоит существовать. Потому что известно, что вон там – враг, и его надо убивать. Войну развязали политики, и он их презирает. Они-то знают, чего хотят, а на фронте гибнут ни в чем не повинные парни.

Я спросила, если он презирает людей, начавших боевые действия, чем же тогда объясняется его симпатия к войне, ведь, по его же словам, на войне убивают. Он низко нагнул голову. Его шевелюра свесилась над приоконным столиком, он запустил в нее руку и досадливо поморщился:
– То-то и оно. Трудно объяснить. Будем считать, что война для меня – единственный способ разбогатеть. Если в мирной жизни я кого-нибудь кончу, меня будут судить, а там я даже деньги за это получу. Но я все время боюсь, что кого-нибудь здесь укокошу. Это как пить дать. Столько развелось сволочей, дышать нечем. Так что, для меня разницы нет, где убивать. Там – сволочи, здесь – тоже.

Он замолчал. На его лицо набежала тень. В вагоне установилась тишина, за окном размеренно стучали колеса. Вдруг рядом, с верхней боковой полки, кто-то или что-то шмякнулось на пол. Это был маленький, пьяненький мужичок. Он встал, бормоча и морщась, погладил бока и снова вскарабкался наверх. Между тем мой собеседник продолжал:
– Те сволочи – головы рубят ни в чем не повинным людям. Эти – посылают на смерть за свою, пардон, гнилую идею, молодых, необстрелянных ребят. Этих же ребят они выставляют на разборки, защищать свое имущество и власть. К ним в услужение я не пойду.

Я смотрела на его разгоряченное лицо, на котором с неимоверной быстротой одни чувства сменялись другими. Глаза его сверкали, губы кривились, гортань хрипло выплевывала отрывистые слова. Пальцы с силой сжимали угол стола. Я осторожно произнесла:
– Мне кажется, вы просто запутались в своих мыслях. Только что вы сказали, что война вас кормит. Так может быть, война – это то единственное, что вы умеете делать? И убивая там, вы целитесь в тех людей, которые раздражают вас здесь, в мирной жизни?

Он молча смотрел в окно, где, высвеченные огнями поезда, чередой проносились деревья. Вдруг перевел взгляд на меня и посмотрел прямо в глаза, отчего по спине побежали мурашки. Внезапно он встал и пошел вперед по проходу.

Его не было с полчаса. За это время пьяненький гражданин успел дважды свалиться с верхней полки. Наконец, майор появился в проеме двери купе и рассеянно произнес:
– Хотел уговорить проводницу, чтобы позволила ехать дальше. Но…
Стремительно присев, он схватил мою руку и прижался к ней губами:
– Прощайте, – резко повернулся и вышел.
За окном уже мелькали дома большого города. А между тем пьяненький, маленький человечек снова грохнулся с полки.

© Елена Арапова