Любка

То, о чем хочу рассказать я в этом повествовании никакого, казалось бы, отношения к прошедшей войне не имеет, но война оставила свой неизгладимый отпечаток на дальнейшей жизни тех, кого она опалила еще в детстве. Видимо, тому, кто поражен был "вирусом" войны, так всю жизнь от него и не излечиться.

  После окончания 3-го курса военного училища я проводил отпуск в семье моего дяди, у которого и раньше проживал после смерти матери.

  Мой дядя проживал в Риге и по тому времени был солидным "льготником", так как был доктором медицинских наук, профессором. По определенным льготам за ним постоянно была закреплена дача на Рижском взморье (ст. Пумпури). На лето они с теткой и младшей дочерью всегда выезжали туда. В то время Рижское взморье не было отдельным городом (как сейчас Юрмала), а считалось одним из районов города Риги. Дача представляла собой небольшой деревяный домик с верандой. Газовых плит тогда на дачах не было и готовили на "керогазах" (этакий усовершенствованный примус). Мне до сих пор помнится запах от этих керогазов, который с запахом жаренной пищи источался ото всех дачных строений. Такое впечатление, что тогда этим запахом было пропитано все взморье.

  Естественно, что, будучи в отпуске, я проводил его на этой даче, облюбовав для себя чердак, натаскав туда сена и спальные принадлежности. Там  было электричество и слуховое окошко. Так, что я мог, никого не беспокоя, в любое время забираться туда по приставной лестнице. Тетка иногда ворчала и называла меня "папуасом".

  Повесив на вешалку свой курсантский мундир, я одевал "гражданку", а чаще всего в одних плавках проводил большую часть времени на пляже, благо, до него было не более 150 м. Там постоянно были волейбол и другие занятия. Тот, кто бывал на Рижском взморье, помнит, что вода довольно холодная (это не Черное море) и, самое главное, чтобы как следует окунуться необходимо было пробежать не менее 100 м, это было, конечно, неудобство, но зато такого белого и мелкого песка врятли где сыщешь.

  Как-то, буквально, на второй или на третий день моего пребывания там, я обратил внимание на двух русских девчат. Девченки, оказывается, приехали отдыхать "дикарями" из некоего Краснотурьинска, что на Урале. После окончания техникума обе они работали на крупнейшем в стране алюминиевом комбинате. Большая, по тому времени, зарплата (работали они в горячем производстве) позволяла им проводить отпуск где вздумается и, на этот раз их потянуло в Прибалтику. Они много времени проводили на пляже, хорошо играли в воллейбол, а вечерами, как правило, сиживали в кафе (что для меня было не очень позволительно) или танцевали на открытой танцплошадке. Для проживания они легко устроились у местных жителей. Как-то так получалось, (а может потому, что я и сам этого хотел) что я постоянно натыкался на них. То мы вместе играли в воллейбол, то оказывались на танцплощадке...Познакомились вначале поверхностно. Девчата обе были моими ровесницами. Звали их Люба и Оля. Люба была рослой и ярко рыжей, очень веселой и доброй. Она очень стеснялась, что никак не могла загореть и от солнца ее кожа только краснела. (Наверное это удел всех рыжих). Тем не менее,  она мне очень понравилась. О себе я особо не распространялся. Девченки считали, что я студент одного из рижских ВУЗов.

  Помню, наступил вечер, когда после дневного дождя было вовсе не жарко, и, предвкушая восхищение девчат, я появился на танцплощадке в форме курсанта ВОКУ (высшее общевойсковое командное училище). В то время форма курсантов сильно отличалась от нынешней. Облегающий фигуру китель цвета хаки с высоким стоячим воротником, не позволяющим "вешать голову", а также темносиние брижджи с гладкими блестящими сапогами... Вылитый юнкер императорского училища! Несколько отвлекусь о сапогах. Начальник нашего училища генерал-майор Волошин как-то заявил нам перед строем: "У курсанта сапоги должны сверкать так, чтобы, поставив ногу девушке между ног, мог в отражении видеть все, что у нее под юбкой" Простите, - это "гвардейский" юмор...

  Как я и предполагал, девченки были восхищены. Наверное, дело в том, что в те годы военная профессия была в большом почете.

  После того дня мы с Любой стали несколько ближе. Больше стали проводить время наедине. Дошло до того, что даже пробовали целоваться... Попади мой рассказ нынешней молодежи - засмеют. Современные ребята, простите за выражение уже бы и "трахаться" начали", а мы с Любкой, порой и ночами, взявшись за руки, просто бродили по пляжу под беспрерывный рокот моря. А вот ее подружка Оля была недовольна нашими отношениями, так, как я отрывал от нее Любку, сама же она особым успехом у парней не пользовалась. Мы, правда старались уделять внимание и ей.

  Девчата уехали раньше - у них заканчивался отпуск. Мы с любкой обменялись адресами и обещали писать друг другу. После их отъезда для меня как-то все побледнело и стало неинтересным... Помню, что остаток своего отпуска я провел, в основном, за чтением книг.

  По прбытии в училище, я сразу поинтересовался почтой и точно! Меня уже ждало письмо от моей рыжей Любки. У меня дрожали руки, когда я вскрывал конверт. Было страшно, что вдруг там написано, что это письмо последнее! Но, слава богу, Любка писала, что она уже очень по мне соскучилась, хотя со времени нашего расставания прошло не так уж много. И пощла переписка! Почти в каждом письме Любка писылала мне фотографии, рассказывала о своей работе. Я, в свою очередь делился с ней тем же.

  На следующий год я заканчивал училище, и в мыслях жизни без Любки не представлял. Я круглый сирота и, естественно, мне хотелось иметь что-то очень близкое и родное. Она тоже хвалилась в письмах, что все ее близкие знают о наших отношениях и все ее подруги ей завидуют...

 И вдруг, как говорится, нет худа без добра, как и добра без худа!... В Любкином очередном письме получаю удар "ниже пояса"...Она вдруг пишет, что кто-то из ее подруг ей эаявил, что, дескать, твой Альфред жид, т.е. еврей. Дальше пишет Любка, что она этому не верит и смогла всех убедить, что это вранье и т. д...

 Е.Т.М! До этого мне никогда не приходилось задумываться об этом. Да! мой отец еврей и он погиб, защищая Родину в одном строю с русскими друзьями и товарищами и похоронен вместе с ними в одной братской могиле под Можайском. Ко мне прекрасно относились мои товарищи по учебе - что курсанты, что офицеры. В нашей стране, которой я присягал на верность, эти вопросы неуместны...

  Поверьте, было очень больно и на это письмо Любка ответа не получила. Было еще три письма, но я не читая, выбросил их. Мне было обидно за то, что моя Любка, вместо того, чтобы заявить этим злопыхателям: "А какая разница?"  отговаривала их, что это, дескать, ложь.

До этого более паршивого настроения у меня, наверное, отродясь не было, немилым стал белый свет... Даже запустил учебу, что на последних месяцах было непростительно.

  Прошло около двух месяцев  после того злополучного письма и вдруг меня вызывают на КПП (проходную), и вижу, стоит Любка! Одета по-зимнему, такой ее я еще не видел. В глазах слезы...Ну что тут скажешь - стоим и молчим. Потом она говорит, что взяла 10 дней отпуска и, вот, прилетела... Остановилась в гостинице ВДНХ. После чего она ежедневно после обеда приходила опять, даже с лица, ка говорится, спала.. Я убеждал ее, чтобы летела спокойно домой, что у нас  все будет хорошо, что мы так же будем писать письма, а после окончания мной училища обязательно поженимся.

  Снова я стал получать письма почти каждый день и так же часто писать, но признаюсь уже появилась какая-то червоточина, которую я мысленно отгонял.

  Училище я закончил средне и претендовать на лучшие места при распределении не мог и когда мне предложили Уральский военный округ, охотно согласился т. к. считал, что буду ближе к Любкиному дому. В телефонном разговоре с Любкой я сказал ей об этом и она незамедлительно, опять же самолетом, прилетела ко мне. От послеучилищного отпуска я отказался, решив, что этот отпуск пригодится мне когда я буду жениться. В то время это было возможным. Любка даже побывала у нас на выпускном вечере, а через день мы поездом выехали в Свердловск, где располагался штаб Уральского военного округа и где я должен был получить конкретное назначение. Мы счастливые едем в купейном вагоне. В купе кроме нас никого. Любке очень нравится моя военная форма и вечером на остановке она набрасывала себе на плечи мою парадную шинель с золотыми погонами (тогда) и гордо прохаживалась вдоль вагона... Господи! Каким счастливым я себя чувствовал, на нее глядючи...

  Любка хвалится, что денег у нее навалом и предлагает купить для меня хорошую гражданскую одежду. С гражданской одеждой я предложил отложить до женитьбы. Мы решили, что после Свердловска Любка проводит меня к месту моего назначения.

  А пока едем в поезде. До Свердловска осталась ночь пути. Мы едем с Любкой почти как муж и жена. Я говорю "почти" потому, что главный вопрос решили отложить до свадьбы, так сказать, "на первую брачную ночь."  Все равно счастливые и довольные. Спать не хочется. Лежим вместе на узкой купейной полке и тихонько болтаем. Вдруг Любка мне говорит: "Альфред, я как-то стеснялась тебе сказать раньше, так как не знала как ты к этому отнесешься, но так как ты все-равно об этом узнаешь, я решила это сказать тебе сейчас. Дело в том, что мой отец во время войны был полицаем. А после войны его осудили на 25 лет. 10 лет он отбыл в лагере и сейчас работает Краснотурьинске. Так как ему дальше Урала на запад ехать не разрешается - мы с мамой приехали к нему и не жалеем об этом. Человек он неплохой, только немного мрачный. Десять лет каторги как-никак! Я знаю, что тебе это будет неприятно, но, думаю, что мы это переживем".

  Е.Т.М! Я, как принято сейчас говорить, не сразу врубился. Потом потихоньку весь смысл сказанного стал до меня доходить. Я молча встал и перелег на противоположную полку. Лежали молча... "Нет, думаю, милая моя Любка, это ты решила, что мы переживем... Это ты за нас обоих все решила..."

  Мне снова вспомнилось то Любкино письмо, и я стал понимать, что то не подруги нашептывали ей о моем еврействе. Скорее всего, это твой папаша-полицай, у которого руки по локоть в крови, в том числе от еврейской...А я ведь, не имея своих родителей, думал приобрести отца и мать в лице Любкиных. Я даже представлял себе, что приложу все усилия чтобы им понравиться, и, конечо, тещу буду называть "мамой". И вот лежу и думаю:"Господи! Ну за что мне такое? Прости меня, отец мой родной, что было чуть не породнился с убйцей-полицаем... Но тебе не придется переворачиваться в могиле!"

   Отступая скажу, что после войны в нашей стране была отменена смертная казнь. Об этом сейчас не пишут, чтобы, не дай бог, не обелить И.В. Сталина. О нем сейчас пишут одну только грязь... А ведь это ему принадлежит инициатива отмены смертной казни. Даже где-то приводились его слова:"Много пролито крови за войну - надо прекращать" И всем, кто вполне заслуживал смерти - давали 25. Да что там говорить! Таких было тысячи.

  Значит, лежу и думаю я, полицай Кухарев (фамилия Любкиного отца) был еще тот гад если получил полный "четвертак" И вот теперь, в отличие от моего отца, жив и здоров. Проживает с любимой женой и доченькой. Ну как бы читатель воспринял, если бы мне вздумалось называть его "отцом"? Жестокая шутка?! Вот то-то и оно, ребята... Конечно, можно бы и не знаться с ее родителями, но это Любкина жизнь, и, как я уже понял, она их любит и у нее другие взгляды и другие ценности...

  Не помню сколько времени пролежал я в каком-то оглушенном состоянии...

  До Свердловска оставалась одна остановка. До нее ехать было не более часа. К этому времени решение мое было созревшим и бесповоротным.

  "Люба, - говорю я - ты сейчас быстро соберешь свои вещи и безо всякого шума покинешь этот поезд, и прошу тебя забыть, что была со мной знакома. Прощай, Любка!"

  Без всяких слез, не проронив ни одного слрова, Люба собрала свои вещи и тихонько сошла...

  Я получил назначение командиром взвода в один из полков 91 мото-стрелковой дивизии в г. Пермь. Несколько позже (после отпуска) туда, только в соседний полк, прибыл и мой друг по училищу Вацлав Каржель.

  Долго ко мне приходили мысли даже с какой-то завистью, что кто-то лишенный комплексов, будет обнимать и целовать мою рыжую Любку и тому парню будет наплевать, что ее отец был полицаем... А может он и сам будет сын полицая...

 Вацлав, наблюдая, как я мучаюсь как-то сказал мне: "Фред, еще не поздно, верни Любу! Адрес у тебя есть - дай телеграмму т дело сконцом! Ты ведь сам вынес приговор - так отмени его". На что Вацлаву я ответил: "Приговор-то вынес я сам, но отменить его у меня права нет". Несколько позже Вацлав согласился с тем, что иного решения у меня быть не могло. Он как-то сказал мне:"Возможно, даже, окажись в твоих руках пистолет ты пристрелил бы этого гада и тем самым искалечил бы свою жизнь".

  Военная служба разметала нас по всей стране. Подполковник Вацлав Каржель закончил службу в Оренбурге, где и проживает в настоящее время. Писать письма сейчас не принято и мы с ним общаемся по телефону или через интернет.

   Конечно, очень бы хотелось узнать, как сложилась судьба Любы, но это невозможно еще и потому, что женщины при замужестве меняют фамилию.

       Альфре Немлихер