«Главное – сохранить внутреннюю свободу»

6 октября в Петербурге состоялась презентация нового альбома группы ДДТ «Иначе». Перед премьерой лидер группы Юрий ШЕВЧУК рассказал «Новым Известиям», чем будет отличаться новая программа от предыдущих, почему он не поедет выступать на Олимпиаду в Сочи и как попса развращает зрителя.

– Нисколько не удивился этому, предчувствовал, что так и будет. У меня не было ни шока, ни удивления. Многие ждали каких-то финтов, многоходовых партий. Ничего не случилось. Потому что в нашем правительстве играют не в шахматы, а в шашки – в «чапаевцев». 

– А чаплинский елей, дескать, никогда не было такой дружеской передачи власти, не покоробил?

– Слава богу, Чаплин не вся наша православная церковь. Я дружу с молодыми батюшками, которые служат во Владикавказе, на Дальнем Востоке, в Сибири. Они совсем другие и не утверждают, что священник должен показывать народу свои богатства. Они не против романа «Лолита» и даже мини-юбок, понимают, что все эти вещи поверхностные, и не дело Церкви говорить об этом. Нужно говорить о глубине разрушающейся личности, духовной яме, в которой мы находимся. Но господину Чаплину не до этого. Я с ним как-то встречался на форуме в Петербурге. Я говорил, что мы совершенно не занимаемся молодежью, которая гибнет от наркотиков, алкоголя, одиозной пропаганды. С одной стороны, им говорят: «Имей сто холодильников, и – будешь счастлив», с другой – «Молись хозяину страны, потому что он и есть Россия». Чаплин стал со мной спорить. «У нас молодежь прекрасная, хорошая», – утверждал он, закатив глаза. Смотря на него в этом момент, я понял, что этот человек совершенно не видит реалий и не понимает сущности происходящего, живет в каком-то своем углу. Дай ему Бог повзрослеть. В советское время, когда жил в Уфе, я знал нескольких священников катакомбной православной церкви. Они не приняли советскую власть и ходили в тюрьму за веру. Советская власть для всех была разная. Были и агенты КГБ, которые служили Церкви, были и настоящие, истинные воины духа, которые были непоколебимы. Наша Церковь больна, как и все наши социальные институты, всеми грехами, которыми больны и мы, музыканты, и правительство, и силовые структуры. Сейчас здоровые социальные институты могут быть только разве в гуманитарных движениях или благотворительныхорганизациях, которые помогают больным в хосписах.

– Вас не смущает, что Церковь сегодня все больше и больше усиливает свое влияние на светскую жизнь?

– Я ярый противник этого. Со мной согласны многие священники, особенно молодые. Я против пути, который озвучивает Чаплин. Это всегда плохо кончалось.

– Сначала они будут предъявлять претензии к книгам, а потом – науке?

– Потом и к песням, вообще к творчеству. Помните, как министр внутренних дел говорил, что наша молодежь слушает не те песни? В этом смысле это настоящее возвращение в Советский Союз. Причем они берут от него не лучшее, а оно там было, – а самое худшее. Не понимаю, как они так умудряются?

– Недавно пересмотрел фильм «Рок» Учителя. Там есть кадры, как вы работаете по ночам в столовой. Может, молодым рок-музыкантам тоже пора пойти по следам вашего поколения – в кочегарки, сторожа?

– Они уже давно там. У меня очень много друзей среди музыкантов, и они работают электриками, строителями, каменщиками, дворниками. Все то же самое, что и было. Днем работают, ночью репетируют. Это все уже вернулось. Молодые музыканты приходят ко мне каждый день. Они едут в Питер за духом, низким, сутулым небом, метафизикой, какой-то художественной тонкостью, которая есть в Питере. В Москву едут за славой и деньгами. Недавно приехала группа из Сибири. Все ребята работают на стройке. Вечерами играют. Это нормально. История рифмуется.

– А некоторые ваши коллеги избрали принципиально другой путь – поближе к власти. Неужели это можно объяснить элементарным – так сытнее?

– Человек слаб. И я, наверное, слаб в чем-то. Каждому – свое. В последнее время перестал судить своих коллег. Я понимаю человеческую слабость: за десять–двадцать лет навоевался, рок-клуб, период нищеты, и вдруг какие-то деньги появились. У певца сразу наладилась жизнь, и – опять идти на баррикады? Сколько можно? Скорее всего, есть усталость, погасшие свечи внутри. У многих есть желание жить спокойно, просто делать свое дело, искать какие-то нюансы в музыке, форме, стихах и не заниматься ничем гражданским. Они говорят, что оппозиция ничем не лучше правительства, правительство не лучше оппозиции. Что надо жить, кормить детей и закончить свои дни на Майорке с удочкой лучше, чем в Магадане с кайлом.

– А репутация? Известная мысль о том, что интеллигенции, людям творческим хорошо бы подальше держаться от власти? Просто, чтобы сохранить себя.

– Не знаю… Сейчас еще такая среда. Постоянная реклама общества потребления, какого-то материального счастья на земле. Это несется из всех радиортов. Такая мощная массированная агитка общества потребления провоцирует конформистские вещи, которые происходят не только с музыкантами. Посмотрите на режиссеров театров, дирижеров крупных оркестров. Они все аплодируют власти. Потому что сидят на бюджете. Эта часть нашей культуры или богемы, которая начинала очень хорошо, духовно и революционно. Сейчас у них у всех большой бизнес.

– Когда-то вы пели про мальчиков-мажоров. Теперь они стали политиками-мажорами…

– И слово «мажор» никуда не делось. У них стало больше рычагов для промывки мозгов. 

– Как вы думаете, что делать тем молодым людям в провинции, которые, слушая ваши песни, понимают то, о чем вы говорите, и в то же время окружены провинциальной серостью и почти полной безысходностью?

– В провинции гораздо сложнее выживать тем, у кого есть внутренняя свобода. Там все жестче.

– Вы можете им что-то подсказать?

– Нужно стараться не предать себя. Надо жить так, чтобы уважать себя. Если я сломался раз, второй, третий, то потом у меня ни одна песня не напишется. Не смогу их писать, мне муза откажет. Я не гуру и не могу сказать: делай вот так и вот так. Думаю, что главное – сохранить в себе внутреннюю свободу в наши серые времена. Для этого, мне кажется, сегодня больше возможностей и в деревне Покровка, и в Орле, и в Туле, и Владивостоке, и Челябинске.

– «Форбс» записал вас в миллионеры. Вы потребовали опровержения, его так и не последовало. Чем все кончилось?

– Опровержения не было, потому что они потребовали от меня налоговую декларацию. Я сказал им, что они могут взять ее в налоговой инспекции, я им разрешаю. На этом все и кончилось. Видать, они поленились это сделать.

– Коммерческий успех важен для рок-музыканта?

– Нет. Мы уже не молодые парни, хотя группа омолодилась, нашему барабанщику всего 22 года. Кроме музыкантов в группе ДДТ есть инженеры по звуку, свету, всего нас около двадцати человек, у всех семьи, дети. Целая коммуна получается, но у нас нет своих огородов, чтобы выращивать на них картошку. Деньги нужны, но ребята меня поддерживают, за что я им благодарен. Если говорю, что за такой-то концерт денег не будет, они говорят: «Ну и ладно». Для нас деньги не главное, мы специальная группа. Я знаю много групп, которые распались только из-за финансовых проблем. У нас таких вопросов никогда не было. Потому что люди подбирались по человеческим качествам. Они больше философы, больше независимые, понимающие. Для них главное – музыка. Я соглашусь с теми, кто будет мне оппонировать, дескать, деньги нужны для семей, но с другой стороны, музыка тоже важна. Мы живем очень скромно. Миллионерами нам не стать. Мы пытаемся работать честно, очень уважаем зрителя. Скоро поедем с новой программой по стране. Представьте себе, что такое три трейлера, набитые аппаратурой, довезти, например, до Екатеринбурга за свой счет? И никаких спонсоров вообще. Есть еще проблема. В нашей стране нет нормальных площадок. Десять городов-миллионников – десять Дворцов спорта. Плюс еще пятнадцать можно вспомнить. Больше ничего нет. Играть нашу новую программу можно только во Дворцах спорта, потому что есть еще широкомасштабный видеоарт. Показывать это можно только в них. Поэтому новую программу мы сыграем только в 25 городах, где есть Дворцы спорта. Наверное, они есть и в других городах, но в каком они состоянии? Где-то нет балок, чтобы повесить экран, где электричество никакое, где еще чего-то нет. Вот сейчас строят кучу дворцов в Сочи.

– А вас туда пустят?

– А я туда и не поеду. Мне как-то намекали, но я отказался. Тем более на Олимпиаду.

– Почему?

– Потому что считаю, что ее надо было проводить в Красноярске. Надо развивать регионы. Я не понимаю, зачем нужна зимняя Олимпиада в Сочи? Там есть пляж, море. Можно было развить такие регионы, как Красноярск и Челябинск, строить там супертрассы в горах. Сочи перегружены пляжами и лыжными базами. И – совершенно пустая Сибирь. Я считаю, что экономически это неправильно. Я понимаю слово «патриотизм» и считаю себя патриотом. Патриотизм – это очень интимное чувство, как любовь к матери, о которой не кричишь на всех углах. Это очень тонкое и очень скромное чувство.

– Вы уже когда-то пели о любви к родине.

– В новой программе будет еще одна песня. «Наш патриотизм не очень высок. Он не фужер на банкете, не танцор нагишом. Он не гимны, не марши, не речей песок. Он наивен и прост, и даже смешон. Он не дубина, не народ, не вождь… Не чугунный цветок в гранитной руке. Он там, где мы хоронили дождь. Он солнце, тонущее в реке». Вот наш патриотизм.

– Вы сказали, что в новом альбоме ДДТ будет музыка XXI века. Но вы, как музыкант,сформировались в конце прошлого века. Не тяжело быть современным?

– Я был и остаюсь горлопаном русского рока. С другой стороны, слежу за мировыми тенденциями. Считаю, что русский рок в двадцать первом веке – это не чувак с гитарой, хриплым голосом, поющий крутые социальные частушки. В новом альбоме они тоже есть, но все-таки музыка уже другая – с современной энергетикой. Русский рок времен «Еду я на родину», «Революции» – это одна вещь, а сейчас совершенно другая.

– И в чем отличие?

– Стало больше нюансов, полутонов, больше музыкального языка. Если раньше энергетику музыки можно было назвать черно-белой, то сейчас скорее размышленческая, по-другому окрашенная, давящая на другие рецепторы нервных окончаний современного молодого человека. Объяснить это сложно, но я, кажется, постарался.

– У вас получилось бы написать песню на заказ?

– Такие предложения были, но я сразу говорю, что не умею. Для меня это все равно, что выступать на корпоративе. Я могу спеть друзьям в кабаке, просто так. Но на корпоративах не получится. Я не официант в искусстве. Официант – хорошая профессия, но официант в искусстве – это ужасно. 

– Вы так часто ругаете попсу…

– Да не ругаю я ее.

– Публично не раз говорили, что ее противник. 

– Я все вижу глобальнее. Из-за попсы нивелируется зритель, это чувствуется даже на наших концертах. Он очень изменился благодаря обработке попсой. Стал ходить на концерты не за мыслями, не за душевными переживаниями, а за удовольствием. Попса – это дурацкие спектакли, глупое кино, пафосные политики. Попса гораздо глобальнее, чем может показаться. 

– Неужели ничего нельзя противопоставить ей?

– Гораздо продуктивнее доказывать обратное своим искусством, своим сердцем. Два года прошли в работе на студии – над альбомом, звуком. Я точно знаю, что нам нужно выдать. У шахтеров есть такое выражение «на гора». Вот и мы должны выдать «на гора» хороший уголек, который будет гореть в топках и кормить сердца наших граждан. Конечно, тех, кто желает.

– Если, предположим, власть повернется к вам лицом и вас начнут приглашать на официальные концерты, на Первый канал, согласитесь?

– Она поворачивалась уже. Матвиенко ко мне очень тепло относилась и поздравляла каждый год с днем рождения.

– Всегда?

– Последние годы – нет. У нас был разговор, и я сказал ей, что против башни «Газпрома», и того, что она творит с городом, про разрушения архитектуры Петербурга. Она очень расстроилась. Но я должен был сказать ей это.

– Вас не смущает, что из кочегарки, где работал Цой, сделали культовое место?

– По большому счету, нет. Пускай будет. Я знаю, что многие молодые ребята приезжают туда, как раньше коммунисты ездили в Мавзолей. Символы должны быть. Они воспитывают.