Империя должна озвереть

На модерации Отложенный

Вымышленный "Русский мир" - империалистическая антиутопия, в которую Путин поселил российскую нацию.


Российский ребенок в футболке с буквой Z и надписью "Армия России". Фото: Getty Images / Contributor
 

Еще несколько лет назад, даже несмотря на взятие Крыма, многим наблюдателям казалось: режим Путина настолько коррумпирован, что его интересуют исключительно деньги и никакой идеологии у баснословно богатых "верхних людей" нет. Дети и внуки за границей, активы - там же, а потому все эти игры в "скрепы" и "вставания с колен" - исключительно для внутреннего употребления, чтобы народ держать в консолидированном вокруг вождя состоянии.

Однако начало "специальной военной операции" оказалось настолько иррациональным и самоубийственным актом, что ничем иным, кроме идеологических фанаберий, объяснить его невозможно.

Это не клиническое безумие. Это - клиническая идеология.

 

Битвы на полях антиутопии

"Спецоперация" - это и активная идеологическая операция, практическое применение фактически сложившейся и даже закрепленной в Конституции в виде "традиционных ценностей" государственной идеологии. Собственно, зафиксированный в 2020 году отказ от ротации высшей власти в России (обнуление президентских сроков) - не просто политический или технический инструмент ее сохранения, но и идеологический. Просто потому, что возможность ротации власти - основа любой либеральной и демократической идеологии. Несменяемость власти, возведенная в принцип, - это категория идеологии ультраконсервативной и сознательно архаичной.

Вымышленный "Русский мир" - империалистическая антиутопия, в которую Путин поселил российскую нацию. В этой идеологии есть и некоторые фундаментальные сюжеты, и специфически постсоветские. Например, фактический - и очень давний - отказ руководства России считать суверенитет Украины чем-то полноценным. Но и эти специфические особенности - следствия не только и не столько политических зигзагов авторитарного режима, сколько фундаментальных идеологем и мировоззренческих подходов. А именно,

• во‑первых, имперского мышления и,
• во‑вторых, восприятия постсоветских территорий (да и мира в целом) как сфер влияния и интересов.

 
 

Во многом это личная идеология первого лица государства - как минимум в том, что касается своеобразной трактовки им советской истории, где Ленин с Хрущевым неправильно поделили границы, а Путин их поправил. И собственно, историческая миссия сегодняшнего президента России - правильным образом перечертить карту мира в границах того, что он и его идеологи называют "исторической Россией".

В терминах Путина - "возвратить и укрепить" утраченные территории империи: именно так он определил миссию Петра Великого, не столько модернизатора, сколько императора и собирателя земель.

Путин видит себя в истории вторым Петром. Историческая справедливость восстанавливается силой русского оружия, которое заряжено еще и идеологической энергией.

Поскольку в идеологии российского государства больше нет марксизма-ленинизма, его место занимают так называемые традиционные ценности (еще недавно их называли "духовными скрепами") и славная мифологизированная - или, как выражается Путин, "тысячелетняя" - история России. Историческая политика тоже обретает прикладной политический смысл, становится инструментом управления страной.

Внутри этой политики существуют свои стандартные нарративы, казалось бы, забытые, но теперь извлекаемые из идеологического арсенала еще сталинского времени.

 

Например, нарратив "освобождения", согласно которому, как часто повторял до "специальной военной операции" пресс-секретарь президента, Россия никогда ни на кого не нападала - она осуществляла и осуществляет исключительно освободительные миссии. Логика очень похожа на несколько широко известных сталинских кейсов:

• освобождение "единокровных братьев" западных украинцев и белорусов в 1940-м;
• освобождение финского рабочего класса от плохого финского правительства с организацией провокации для оправдания вторжения в Финляндию и с заключением договора о дружбе с искусственно созданным "правительством" Отто Куусинена в 1939-м.

В то время СССР всерьез полагал, что советское вторжение будет с восторгом воспринято рабочим классом Финляндии: братья Покрасс вместе с поэтом Д'Актилем быстро соорудили песню "Принимай нас, Суоми-красавица". Заключение договора с кабинетом "Финляндской демократической республики" (аналог нынешних "ЛНР", "ДНР" и прочих НР) сопровождалось следующим риторическим обоснованием, которое отзовется в далеком будущем: "Теперь, когда героической борьбой финляндского народа и усилиями Красной армии СССР ликвидируется опаснейший очаг войны, созданный у границ Советского Союза прежней плутократической властью в Финляндии в угоду империалистическим державам…"

Произошло же совершенно обратное: финны встали на защиту своей страны, невзирая на классовую принадлежность и гнет "плутократической власти". Спустя десятилетия та же история почти буквально повторилась в Украине.

Идеологема фактического раздела сфер влияния между большими игроками при игнорировании интересов "малых стран" - тоже оттуда, из 1939-го. В этой идеологической логике Украина - сфера влияния России. А концепция Путина - украинцы и россияне как один народ - предполагала, что у Украины в том виде, в каком она сложилась, нет права на субъектность и суверенитет. Мнимая "денацификация" обернулась фактической деукраинизацией на основе имперского нарратива.

 

Идея империи, подкрепленная идеологемой "Русского мира", отчасти совпадающего с "канонической территорией православной церкви", из умозрительной конструкции превратилась в практический инструмент еще со времен квазилегальной инкорпорации Крыма в состав России. И конечно, имплементация идеи империи неизменно предполагает наличие внутренних и внешних врагов, которых надо подавлять:

• на внутреннем фронте - как, по определению Путина, "национал-предателей" и "пятую колонну",
• на внешнем - как супостатов, которые намерены на нас напасть, после чего у нас не остается иного выбора, как атаковать первыми, чтобы "освободить" своих братьев от чуждого им гнета.

Поскольку в российском массовом обыденном сознании справедливость навсегда связана с победой над нацизмом, а враг у ворот - это обязательно НАТО и США, на выходе получается:

• Запад "руками славян", то есть украинцев, формирует АнтиРоссию и пытается уничтожить Российскую Федерацию.
• При этом "славяне" - все как один неонацисты, поэтому корректным считается оценивать "спецоперацию" как своего рода продолжение Великой Отечественной войны.

История - едва ли не главное поле битвы Путина с Западом, атаковавшим Россию. Угрозы, исходящие оттуда, носят культурный и исторический характер.

Поэтому история, культура, информация и образование - поле битвы с Западом.

А разные придворные "исторические общества", Министерство культуры, Роскомнадзор, Министерство науки и Министерство просвещения, не говоря уже о Московском патриархате РПЦ, - в полном смысле слова силовые ведомства, чья задача - купировать угрозы и повергать внутренних и внешних врагов в сферах своей ответственности. Об этом, например, незадолго до "военной операции", получая награду от Путина, прямо сказал митрополит Иларион: "В последние годы мы все больше ощущаем себя неким подобием оборонного ведомства, потому что нам приходится оборонять священные рубежи нашей церкви".

 
 

Ярмарка угроз

Широкая распродажа оптом и в розницу разнообразных угроз - важнейший элемент идеологической техники, вершина которой - тезис о том, что у Путина "не было другого выхода", как начать упреждающую нападение врага "операцию" против "неонацистов".

Постоянная западная/американская угроза является одним из элементов российской идеологии и пропаганды, направленной на внутреннюю аудиторию. Конечно, в периоды конфронтации с Западом акцент на этом усиливается. В периоды либерализации (эпохи Горбачева и Ельцина; в некоторой степени - время президентства Медведева) он ослабевает.

Продажа угроз населению позволяет убедить людей в правильности антизападной и изоляционистской политики Кремля. Кроме того, во внутренней управленческой иерархии структуры, отвечающие за ликвидацию угроз, продают их высшему руководству, чтобы получить больше бюджетных денег для своих органов (механика описана в работах Симона Кордонского).

В условиях политического режима, предполагающего тотальное присутствие государства в политике, экономике и культуре, общество становится колонией государства.

Государство не просто навязывает обществу идеи и мнения, оно формирует официальный дискурс, которого следует придерживаться. Если, например, государственные органы запрещают использование слов "война", "нападение", "вторжение" и применяют санкции за их использование, предписывая пользоваться исключительно термином "военная операция", - это не просто авторитарно навязываемый идеологический диалект, а предписание, свойственное тоталитарной системе.

Государственная идеология транслируется и правоохранительной системой. Симптоматичен в этом смысле суд по запрету деятельности "Мемориала"*. Главная организация российского гражданского общества была обвинена прокурором в том, что она "создает лживый образ СССР как террористического государства". Аргументация не правовая, а публицистическая и идеологическая. "Почему вместо гордости за страну, освободившую мир от фашизма, нам предлагают каяться за свое, как оказалось, беспросветное прошлое? Потому что за это кто-то платит, - заявил прокурор. - Организация, претендующая на звание совести нации, почему-то не хочет в каждой своей публикации напоминать, кем они проплачены".

В доставке идеологем внутренней аудитории важен еще и пафос - ультраконсервативная идеология всегда очень торжественная. И запальчивая. А еще она должна быть крикливо базарной и шумной - децибелы имеют значение. Поэтому идеологическая обработка населения политическими ток-шоу на государственном телевидении ведется на повышенных тонах, с обидой и возмущением, с высоким градусом враждебности ко всему вокруг.

 

Простое, как мычание

Фото: Getty Images / Contributor

 

Идеология во внешних своих проявлениях не может быть сложной - она должна быть поучительной, как притча; простой, как лозунг; сводимой к знаку, у которого нет даже вербального наполнения и объяснения, но есть всем понятный эмоциональный смысл: национальное коллективное бессознательное было редуцировано до знака Z и приравнивания Победы 1945 года к неизбежной "победе"-2022 над тем же "нацизмом".

Военизированная традиционалистская идеология почвы, крови и милитаристского порыва - это архаика в современном мире. Это попытка возродить фундаменталистскую идентичность на основе реанимированных, упрощенных, зачастую выдуманных "скреп" взамен посттрадиционалистской идентичности современного универсалистского демократического и рыночного общества, для которого "героика" неспровоцированных боевых действий - архаическая дикость.

Российское общество после 24 февраля добровольно отказалось что-либо знать, отгородившись от мира буквой Z, как крестом. Культ Победы в этой идеологии превращается в культ войны как таковой.

Этому режиму важно, чтобы постулаты его идеологии, искренне или имитационно, поддерживали все. Это и есть феномен подчинения обывателей политическим правилам игры в тоталитарном государстве - Gleichschaltung, явление, известное не только в Германии начиная с 1930-х годов, но происходящее именно оттуда и именно из того времени.

 
 

Рента, вотчина, ресурс

У путинской идеологии полностью отсутствует позитивное содержание. У нее нет положительной цели, образа желаемого будущего. Вся идентичность основана на чем-то негативном, потому и милитаризм оказывается ее важной составляющей. Героизируются убийства и насилия, персонажи, не имеющие имен, обладатели кличек - например, Моторола.

Основными институтами, заслуживающими доверия, становятся структуры насилия - армия и ФСБ. Все это освящается официальной Русской православной церковью. ФСБ и РПЦ сливаются в "симфонии".

Имперская идеология напрямую вытекает из рентной (зависимость доходов госбюджета от нефти и газа) и вотчинной (у кого власть - у того и собственность) природы государства-колонизатора. И навязывается она в обстоятельствах тотальной зависимости от государства огромных слоев населения. Все для государства, ничего вне государства, все под государством, то есть под контролем групп, это государство представляющих (именно групп, а не институтов - например, парламента). Для формирования такой модели есть исторические основания. Собственность в России всегда скорее выдавалась государством, чем создавалась снизу без его участия. На это кто только не обращал внимания - от Василия Розанова ("В России вся собственность выросла из "выпросил" или "подарил" или кого-нибудь "обобрал") до Ричарда Пайпса ("право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени, что делаются неотличимы друг от друга").

Историческая обусловленность политэкономической природы сложившегося в России режима хорошо показана Александром Эткиндом в его работе "Внутренняя колонизация. Имперский опыт России". Обладатели главного ресурса становятся одновременно и управляющей группой. Доход и ренту, которую они делят между собой, приносит транспортировка ресурса (пушнины когда-то, нефти и газа - сейчас), поэтому необходимо обеспечить ее безопасность. Безопасность транспортировки приравнивается к безопасности группы-ресурсообладателя, а значит, и к безопасности государства. "Те, кто обеспечивает безопасность собственников, склонны захватывать контроль над их собственностью… - описывает Эткинд природу торговли пушниной XVI-XVII веков, - …группа, торгующая ресурсом, и группа, которая защищает государство, сливаются до неразличимости".

 

Торжество тоталитарного нарциссизма

Сочетание страха и самодовольства рождает невиданную по силе агрессию и поразительные для современного мира массовую слепоту и глухоту.

Те, кто поддерживает "спецоперацию" и ее идеологию, уже готовы не просто соблюдать запреты, а следовать вышестоящим указаниям, образцам поведения, предписанным властями. Воспитатели и учителя, выкладывающие из детских тел букву Z, - внятный пример такого тоталитарного поведения.

Согласно канону теории тоталитаризма, отличие авторитаризма от тоталитарного правления в том, что авторитарные правители лишь запрещают что-то делать, а тоталитаристы - обязывают. Даже в сегодняшней России такой абсолютной тотальности нет, поэтому назовем режим зрелого Путина гибридным тоталитаризмом, или неототалитаризмом.

Первоначальная демобилизация масс в первые два срока правления Путина (вы не вмешиваетесь в наши дела, а мы правим и пилим деньги, как хотим, и кормим вас крохами от нефтяного пирога) сменилась едва ли не обязательной - по крайней мере, для зависящих от государства слоев населения - мобилизацией. (Социолог Лев Гудков называет это явление "возвратным тоталитаризмом".) В таких системах, отмечает социолог Александр Согомонов, "политическое общество поглощает гражданское, вплоть до его полного запрета", включая политическую индоктринацию детей и контроль за всеми молодежными движениями.

Существованию России угрожает не Запад, а методично работавший в течение долгих лет механизм воспитания в россиянах групповой нарциссической идентичности, в том числе, по выражению философа Александра Рубцова, "массового самолюбования в зеркале великой истории" и "нарциссического гнева" по отношению ко всему остальному миру.

 

Это режим негативного консенсуса, где нет ничего позитивного, в том числе позитивной программы - трудно считать таковой военную "операцию" на территории соседней суверенной страны. Негативная идентичность - весь мир против нас, мы занимаем оборону методом атаки. Мы не такие, как все: там, на Западе, ЛГБТ и бездушная западная цивилизация, а здесь - высокая духовность и традиционные ценности.

В сущности, то, что произошло, - это пиковая точка развала советской империи. Распад не закончился в декабре 1991 года, а только начался. Пройдя через несколько стадий, драма бывшей империи разыгралась в самом ее сердце - в Украине. Неслучайно, когда распад только начинался, многие говорили о том, что без Украины империя - не империя, СССР - не СССР.

Величайшая геополитическая катастрофа произошла не 25 декабря 1991 года, когда флаг Советского Союза был снят с флагштока в Кремле, а 24 февраля 2022-го. Имперская идеология, сначала дремавшая и казавшаяся безнадежно отсталой, была разбужена, поднята с колен в марте 2014-го с присоединением Крыма и развернулась в полный исполинский рост еще восемь лет спустя.

Ее практическое применение привело к жестокой бойне, гибели людей, разрушению инфраструктуры, в том числе имперской, в городах с большой советской биографией, и невиданной в истории волне беженцев и вынужденных переселенцев. Империя пожрала самое себя. Мы присутствуем при кульминации катастрофы распада империи. Агонизируя, она пытается нанести последний страшный удар миру.

Андрей Колесников