«Я русский гражданин!» — мигрант с толпой без документов устроил скандал на улице Хилокской и позвал поддержку

Летом этот запах липнет к одежде, к волосам, к воздуху. У дома № 9а этот запах стоит стеной — потому что там уже три месяца, как по расписанию, паркуется старый ржавый грузовик с кривой надписью «Арбузы свежие».

Из кабины выходит мужчина — крепкий, плечистый, с седеющими висками. Зовут его Фарход. Ему сорок пять, но в глазах такая усталость, будто все шестьдесят. Он раскладывает арбузы прямо на асфальт, достаёт дыню, стучит по ней кулаком и кричит:

— Сладкие! Налетай, люди добрые!

И люди налетают. Бабушки берут кусочек, пробуют, морщатся. Молодёжь покупает целиком — по тридцать рублей килограмм. Никто не думает о том, что санитарии тут нет и в помине. Корки тут же валяются на тротуаре, дети гоняют их ногами, как футбольный мяч. Мухи жужжат, словно их специально наняли охранять прилавок.

— Мы сами убираем, — говорит Елена, жительница дома, мать двоих детей. — А он снова приходит. Снова и снова.

Жители давно бунтовали. Подписи собирали — пятьдесят штук. В администрацию носили. Участковому звонили. Но каждый раз история заканчивалась одинаково: на следующий день грузовик снова парковался у дома.

Однажды инженер Сергей подошёл вплотную:

— Убери ящики, ты мешаешь проезду.

— Это моё место, — сказал Фарход. — Я плачу аренду.

— Кому платишь?

— Людям. А тебе какая разница?

И показал паспорт. Российский. С орлом.

— Я уже гражданин, — добавил он с вызовом.

Женщины не сдавались. Елена, Ольга и Наталья дежурили у подъезда. Фотографировали грузовик, ящики, номера. Ольга как-то раз поскользнулась на корке, упала и порвала платье.

— Он даже не извинился, — жаловалась она потом. — Только махнул рукой: «Купите — и уйду!»

Женщины создали чат. Тридцать человек. Каждый день — новые фото, жалобы, новые идеи.

— Мы пишем в Роспотребнадзор, в мэрию, в прокуратуру, — повторяла Елена. — Но ответа нет. Только отписки.

Фарход стоял насмерть. Даже в дождь приезжал — накрывал арбузы плёнкой. В жару обливал водой. Его жена помогала разгружать ящики, а дети бегали рядом, словно играли в магазин.

— Я кормлю семью, у меня пять детей, — говорил он всякий раз. — Не трогайте меня.

Но жители знали другое: он арендует вагончик у рынка, живёт там с семьёй. И что налоги он не платит. Что деньги утекают в чьи-то чужие карманы.

Однажды мужчины решили пойти в наступление. Сергей с соседом Виталием подошли к грузовику и толкнули его.

— Убирайся отсюда! — сказали они.

Фарход не растерялся. Достал телефон, позвонил. Через полчаса появились пятеро таких же, плечистых. Встали рядом, молча.

— Это наш рынок, — произнёс один.

Женщины завизжали.

— Убирайтесь! Вы мешаете детям, мешаете машинам!

— Я уже гражданин! — кричал Фарход. — Я имею право!

Мужчины из дома молчали.

Они понимали, что силы не равны.

Чиновники отмахивались. В администрации Елене говорили:

— Разберёмся, дайте время.

— Три месяца! — отвечала она. — Сколько можно ждать?

В Роспотребнадзоре ей говорили:

— Проверка назначена через неделю.

— А у нас дети во дворе сейчас! Мухи, грязь, антисанитария!

И снова тишина.

Вечером двор превращался в арену. С одной стороны — женщины с телефонами и пачками жалоб. С другой — грузовик, арбузы, упёртый торговец и его «подмога». Между ними летали слова, как камни:

— Убирайся!

— Я гражданин!

— Ты мусор оставляешь!

— Я семью кормлю!

Дети стояли рядом и смотрели на это всё с неподдельным интересом, как на цирковое представление.

Символов хватало на каждом шагу. Грузовик стоял, как памятник упрямству. Арбузы гнили на асфальте, сочились липким соком, который въедался в обувь. Этот сок был как метафора: пропитал всё — равнодушие чиновников, крик матерей, отчаяние жильцов и наглость торговца.

Однажды я заметил: над домом замер строительный кран. Огромный, ржавый, неподвижный. Он стоял, как крест. И казалось, что на этом кресте распято всё наше Хилокское — шумное, грязное, измученное, брошенное. И каждый из нас был гвоздём в этом распятии.

Я думал: здесь все виноваты. Фарход — за наглость. Чиновники — за безразличие. Мы — за молчание. Потому что три месяца — это не просто арбузы. Это три месяца унижения. И дети растут рядом, видят всё это. Привыкают, что можно кричать «Я уже гражданин!» и делать, что хочешь.

А женщины — Елена, Ольга, Наталья — стали символом другой страны. Той, где люди ещё верят, что бумага и жалоба могут что-то изменить. Они продолжают писать, звонить, фотографировать. Но пока арбузы гниют на асфальте, их вера тает, как сок на жаре.

И мухам, конечно, всё равно.

И всё это, знаете, похоже не на рынок, а на маленькую гражданскую войну. С одной стороны — женщины с авоськами, телефоном и пачкой жалоб, с другой — мужчина с арбузами и паспортом в руках. Власти где-то между ними, но скорее в стороне, наблюдают и делают вид, что ничего не происходит. Для чиновника всё это просто статистика: «торговля в неположенном месте». А для жителей — ежедневное унижение.

И самое обидное — что здесь не арбузы гниют, а закон. Он валяется на асфальте, липнет к обуви, разносится мухами по двору.

Дети смотрят на всё это и учатся простому правилу: тот, кто громче кричит «Я гражданин», получает право ставить грузовик посреди улицы. А те, кто пишет жалобы, получают отписку и очередную муху на подоконнике.

Мы привыкли к этой гнили. К скандалам, к отпискам, к чиновничьему равнодушию. Мы привыкли убирать за другими и терпеть. Но самое страшное — мы перестали верить, что это можно изменить.

Арбузы уйдут, останется пустой асфальт. Но липкий сок останется в памяти надолго — как символ того, что государство здесь давно протекло сквозь пальцы, и никто уже не пытается вытереть.