«Клеветникам России»

На модерации Отложенный


Говорят, в России две беды: дураки и дороги. Это не совсем точно, сентенция эта применима к любой стране: в Америке, в Калифорнии, сообщают, тоже разразилась беда с дорогами, а значит, там и дураки есть. Однако есть в России еще одна беда, на этот раз уникальная – наша интеллигенция: она больна. Болеет давно, и никакого открытия в этом нет, подтверждением тому – пушкинская строка в заголовке, которая была ведь обращена не только во вне. Она - уже пушкинская реакция на эту нашу болезнь. А Грибоедов назвал ее причину: «горе от ума». Что же это за болезнь, такая давнишняя, и о которой не любит вспоминать сегодняшняя наша интеллигенция?

 

Сегодня, когда разговор заходит на эту тему, наш интеллигент обычно вспоминает фразу Ленина об интеллигенции, что это не мозг нации, а совсем наоборот. И размахивает ею как индульгенцией, как доказательством от противного, потому что Ленину сегодня веры нет. И забывает, что эти ленинские слова, грубые как и времена, когда они были сказаны, соответствовали их контексту.

 

Ведь и Антон Павлович Чехов, будучи сам интеллигентом «в пенсне», высказывался об интеллигенции тоже очень резко: «В России они («современные лучшие писатели» – В.К.) помогают дьяволу размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво-философствующая, холодная интеллигенция, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая брюзжит и охотно отрицает ВСЁ, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать; которая не женится и отказывается воспитывать детей и т.д. И все это в силу того, что жизнь не имеет смысла, что у женщин бели и что деньги — зло.  Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей своей форме. Общество, которое не верует в Бога, но боится примет и черта, не смеет и заикаться о том, что оно знакомо с справедливостью».

 

Чехов, как известно, своим творчеством «выдавливал раба». Из кого?  Вот из этого интеллигента, которого Чехов только и знал. Так что ленинская нелюбовь к интеллигенции имеет чеховские корни, и это сильно меняет дело. Конечно, не только Чехов бичевал интеллигенцию, были и другие известные критики, но Чехов был врач, и поставил, может быть, самый верный диагноз этой болезни. Первым же заболевшим, во всяком случае, вошедшим в историю, был Петр Чаадаев. В чеховские времена к нему, естественно, относились соответственно, но коммунистическая идеология возвела его  на пьедестал как одного из первых борцов с царским самодержавием, где он и стоит поныне, со своей «философической» формулой «любви-ненависти".

 

Многие находят это очень удобным, и вспоминают его по всяким патриотическим поводам. Эта интеллигентная беда происходит оттого, что они плохо знают Чаадаева, только по восторгам советской критики и либеральных публицистов, и не знают, например, что Чаадаева объявило сумасшедшим сначала тогдашнее, «пушкинское», общество, а потом присоединилось царское правительство. Да и сам Чаадаев знал цену своему эпатажу, и постоянно твердил о «рюматизме в голове», и говорил вещи и совсем не либеральные, например, что нельзя походя «обдавать страну грязью».

 

Впрочем, доказывать тут что-либо бессмысленно, у каждого все равно останется «свой Чаадаев». Только надо отдавать себе отчет, что сегодняшние наши Чаадаевы уверены что никакого «рюматизма в голове» у них нет, и поэтому остались с одной ненавистью, без всякой любви, как Немцов и Лимонов.

И «тьмы низких истин» Чаадаева вовсе не истины, а болезненная игра ума это первого нашего яркого либерального публициста.

 

В горячке «любви-ненависти» интеллигентскими головами овладевает обычно страсть к прожектерству, разработке спасительных проектов будущего. Что, может, и неплохо само по себе, но вследствие уникальной особенности наших умных голов, умеющих одновременно любить и ненавидеть, они отталкиваются не от окружающей их действительности, а выбирают, по Чехову, легкий путь – копирование какого-нибудь передового иностранного проекта, пытаются надеть на Россию какое-нибудь иностранное платье. Вчера – коммунистическое, сегодня – демократическое, но одинаково заграничное.

 

А у России совсем другая и стать, и рост, и история – не влезает она в заграничные обноски, но возражения не принимаются: платье-то красивое и прогрессивное. Возможно ли вообще натянуть его на Россию – думать не желают, это им неинтересно и недосуг. В Европе же ходят, работают в нем, а Россия чем лучше? Много хуже!

 

Примерно по такой логике проходят в России все реформы, поэтому не удивительно, что они всех так достали, что уже самого слова «реформа» народ пугается. Он на своем хребте знает, что сейчас его начнут ровнять топором, чтобы он поместился в новые одежды. Но поэтому же все равно у наших реформаторов ничего не получается, вернее, получается все не так, как в Европе, потому что Россия – не «Европа». И начинается интеллигентская истерика: народ не тот, не шведы! Мы-то, умные головы, хотели как лучше, а получается с «этим народом» как всегда! Мы умные и поэтому правы, а народ, естественно, не прав! Умник Юргенс из ИНСОРа открытым текстом в последнем либеральном манифесте так и сказал, что Россия невосприимчива к передовому опыту, еще лет на 25. То есть виновата во всем Россия, а отнюдь не они, внедряющие идеологические схемы, оторванные от российской действительности.

 

Хотя были всегда и те, кто говорил, что отталкиваться в реформах надо от действительности, как это практически и делается в Европе, имея в уме передовой опыт. Попытки напялить на себя чужую жизнь, менталитет, безумны, и неосуществимы. М.М. Пришвин пишет в своем «Дневнике»: «…До революции (1917 г. – В.К.) интеллигенция смотрела в сторону разрушения, а не утверждения своей Родины. Революционеры все хорошее – и любовь к Отечеству – откладывали на будущее. Казалось, жизнь впереди, за перевалом… Мамин-Сибиряк чувствовал органический строй русской жизни, от которого уходили… ее блудные дети, интеллигенты. Теперь дальше идти некуда… Всякие новые «революции» есть только новые «претензии на трон» и ведут к разрушению жизни. Дом жизни – Родина должен расти из настоящего, как бы тяжело оно нами ни переживалось,… и лучшее разовьется из того, что есть, что под ногами, и вырастет из-под ног как трава». 

 

Но это трудный путь реформ, здесь пахать надо, а не копировать чужие модели развития, и он оказывается не востребован и сегодня по причине родовой травмы нашей интеллигенции.

 

…Видимый парадокс заключается в том, что и Ленин, и Чехов, и Пришвин тоже ведь интеллигенты, или из интеллигентов. К нему можно подойти по-ленински и сказать, что есть интеллигенты и ин-тел-ли-генты. Но лучше сказал Л.Н. Гумилев: «Спаси Господи. Я не интеллигент, у меня профессия есть».