Александр Росляков. На смерть двух публицистов

На моем сайте «Публицист», по направлению напоминавшем отдел расследований советской Литгазеты, который я в одиночку так и не смог развить до хлебной посещаемости, завелся юный гений публицистики...

Но сперва слегка еще про этот сайт. Удача поначалу улыбнулась мне. Я нашел хороших программистов, сделавших матчасть, набрал хороших авторов – и сразу получил под 30 тысяч посещений в день, от чего до нужных для полной чаши ста, казалось, уж рукой подать. Но тут ударил мощный сетевой зажим, что можно было одолеть либо такими деньгами, каких у меня не было, либо продвижными трудами, на которые не было времени, уходившего на подбор и редактуру чужих текстов и писание своих.

А всё – эта бездна одиночества, куда я ухнул в силу чего-то, знать, написанного на роду, чему не смог изменить, когда почти все бывшие друзья пошли на поводу довлеющий днесь злобы. Примкнули к разным хлебным центрам, для чего и надо было так или сяк переступить через себя, я же лишь в очередной раз доказал, что один – не воин в поле, в том числе и сетевом.

Но из каких-то сил все же держался – даже несмотря на то, что сетевой палач Роскомнадзор накануне СВО закрыл мой сайт на месяц по навету обиженного мной олигарха. Причиной было названо фальшивое решения суда, я гневно двинул в Генпрокуратуру – и сайт был вновь открыт, хоть и с утратой половины прежних 10 тысяч посещений в день... Ну а покончил с ним, посмевшим переть против этой СВО, тот же РКН уже на 3-м ее году:

«Доступ к publizist.ru ограничен на основании требования Генеральной прокуратуры по постоянному ограничению доступа... Снятие ограничения доступа к таким информационным ресурсам не допускается».

Да, вне России сайт доступен был, но посещаемость его пала уже до нескольких сот в день, что не окупало затрат техслужбы на него, и она просто сняла его с проката: со святыми упокой!

Но смерть того, чему я отдал уйму сил и времени, вместе с вычисткой меня из Сети запрещенной в Конституции, но рассвирепевшей наяву цензурой – парадоксально обернулись величайшим счастьем для меня. О чем поведал мне товарищ майор, вызвавший к себе для объяснений по доносам на меня, чей жанр как истинно святое для народа дело воскресила та же СВО.

Изрядно натаскавшись прежде по судам, где меня пытались всуе раздеть всякие обиженные мной, вроде накапавшего в РКН олигарха, я наловчился писать так, что шиш прихватишь, избегая всех оплошных слов. Что и не дало майору повода принять меня с вещами. Но он дал мне понять, что будь моя аудитория пошире, я все же был бы свинчен новым «разводным ключом» – «за дискредитацию». Как те, кто достиг, не в пример мне, этих заветных ста тысяч аудитории, не успев дать деру за границу. Так что домой из не схарчившего меня застенка я летел на крыльях этого никак не чаянного счастья моей самой крупной в жизни неудачи!

Ну а теперь о том юном собрате по перу, которого я нашел на просторах интернета. Он имел главное для публициста: хватку и свой стиль, с помощью чего тащил на вид и обнажал затертую в обиходе суть вещей. Жил в большом сибирском городе, но крайне, как я понял, скудно, поскольку его плюс стал ныне в минус: служенье в хлебных сборищах не терпит выхода из их набитой колеи.

Разве за исключением для самых изощренных и не знающих стыда виртуозов нанесения доходных лобызаний в то, что Шевчук назвал «не Родиной», за что и был наказан по суду. Житье же с гонораров за статьи и книги, когда-то для меня безбедное, цензура полностью искоренила – что кстати и принудило взяться за этот сайт.

И я даже стал приплачивать какие-то копейки бедному сородичу, заразив на время и его надеждой на раскрутку своего детища, где он пришелся более чем ко двору. Но увы, в силу уже названного мечты те рухнули – и дабы не завлекать в убийственный капкан надежды неудельного собрата, я написал ему письмо с таким чистосердечным признанием:

«Сегодня я говорил о тебе со старым другом по литературному несчастью, и он тоже признал: в СССР ты был бы знатным публицистом, печатался в ЛГ, пользуясь той же славой, что Щекочихин или Ваксберг. А ныне вынужден пробавляться на моем сайте, зажатом бешеной цензурой, с ничтожной выручкой с рекламы, споря еще по мелочам со мной… Но никакого просвета впереди я не вижу – в силу всего упадка на фатально овладевающие нами при малейшем рассвобождении колени. И как поднять с них, если при такой попытке поднимаемый тотчас поджимает ножки? Обидно за все, чему я отдал жизнь, обидно за тебя…»

Ну а когда мой сайт издох, и ему стало уже негде публиковаться хотя бы с 5-тысячной благожелательной аудиторией, он просто литературно умер. Но потом воскрес. Только уже в самой неожиданной для меня одежке записного патриота, протянувшего ножки в известную всем тошнотворную оскомину. В результате – какое-то коробящее ощущение, словно чистый детский голос затянул блатную неприличку или красавица в рекламе задушевно призывает брать микрокредиты...

И он на том ресурсе, где воскрес, взмыл в самый топ и тоже, видимо, стал зашибать какую-то копейку. Для большего ж, с ТВ-известностью и включением в маститые, до треска за ушами, жрецы ему не хватало отприродного мастерства лизать взахлеб в самое это вот, с хорошей еще серией доносов, возможно, в том числе и на меня... Осуждать его я и не думал, мне только было безумно жаль беднягу, которого сама жизнь пригнула к сокрушительному выбору, альтернативой чего, может, было даже распрощанье с ней самой. Впрочем с пленительной литературной удалью он распрощался этим своим выбором скорей всего.

А через еще несколько месяцев он снова канул – и уже вконец. Может, не вынесла душа такой        себе измены, запил насмерть; может, загребли туда, куда сам звал других этой копейки ради; может, просто захлопнулся, своей же фальшью подавясь... Но в любом случае все это горько донельзя. Что всплывшая с самых глубин, как злой мазут со дна Черного моря, волна всей этой коленопреклоненной низости пошла душить все прочее. Пускай еще мой сайт – как говорят, обидно, досадно, да ладно. Неладно, что не только на литературном поле, но и на других – возможны стали лишь одни обсевки, как это уже вовсю бросается в глаза.

И виной тому, уж если руку на сердце – даже не барство дикое, ставшее еще и дико агрессивным, а именно это глубинное холопство, и прельстившее, на смерть юного собрата, большинство. Только Христос, наверное, и мог бы из такого людопомрачения воскреснуть невредим. Но где и кто у нас этот Христос?