Одержимый

Владимир СКИФ

                            Памяти Владимира Оводнева,
                            погибшего в СВО

Ты был в Афгане и в Чечне,
Там бил огонь несокрушимый.
В моём родимом Тулуне
Ты жил и звался «Одержимый».

Ты научился жить в огне,
Ты сшибся с киевским режимом.
И в Третьей Мировой войне
Ты был и вправду одержимым.

Спецназовцу неведом страх,
Любой заплот вставал оплотом,
Когда срастался ты в боях
С летучим другом-пулемётом.

И на днепровском берегу,
Где дом рассыпался в щебёнку,
Ты бил прицельно по врагу, 
Который прятался в «зелёнку».

«Вертушка» в небе, как обвал,
Была врагу недостижимой,
Ракетницей салютовал
Ей из «зелёнки» Одержимый.

Но снайпер выследил во рву
Твой пулемёт…
Друзья, молитесь!
Пал одержимый на траву,
Как настоящий русский витязь!

Последнее сраженье

Я в прошлое вперяю взгляд
И восстанавливаю были…
Гремели Курск и Сталинград
Неужто подлецы забыли?

Неймётся внешнему врагу!
Неужто немцы или шведы
Забыли Курскую дугу
И наши прошлые победы?

Смотрю: сегодня здесь и там
Под сердцем Родины — не где-то —
По нашим русским городам
Бьют современные ракеты.

По русским людям, по крестам,
Где жизнь и память бытовала…
И отвечает болью Храм,
И русским гневом, как бывало.

Не сомневаемся — придёт
Земля российская в движенье.
Над всей Европою грядёт,
Взойдёт последнее сраженье.

Мы вспомним Курскую дугу
И алый цвет родного флага.
И бой на волжском берегу,
И вой фашистов у Рейхстага.

И онемеет Вашингтон,
И отрезвеют страны НАТО,
Когда увидит Пентагон
Подлёты русского «Сармата».

И вспомнив мать и перемать,
Взорвётся русская отвага,
…И флаг не надо поднимать
Над пеплом нового Рейхстага!

Полынная звезда

Во тьме горит полынная звезда,
И Русь издревле и доныне,
Неугасима и тверда,
Но помнит древние года
И горечь горькую полыни,

Где поднимался алый свет
Над Куликовым полем рея,
Скакал на битву Пересвет,
Копьё вздымая сквозь рассвет
И сокрушая Челубея!

Нет, не исчезнет никогда
Ни память давняя, ни слово!
Горит полынная звезда,
И сгинет чёрная беда,
И слава возродится снова!

А надо бы

Считаешь дни, часы, мгновенья, 
Чтоб только правильнее жить.
А надо бы для исцеленья
Свои сомненья сокрушить.

Подумать и найти решенье — 
Не ждать, не клясться на крови,
А жить, и петь без сожаленья
О днях утраченной любви.

А надо бы без промедленья
Великий подвиг совершить:
Забыть невзгоды, пораженья
И беды века пережить!

* * *
Живём в тревожном 21-м веке…
О, Боже! Заклинаю и молю:
Не уроните небо, человеки!
Я с вами боль и горечь разделю.

Не уроните небо в бездну, люди,
Где обитает современный ад,
И где среди военных, чёрных буден,
Стоит на страже вечности солдат.

Достоинства, любви не уроните,
Все те, кто убивает небеса.
И лучше в небе молнию ловите,
Чем выстрелов убойных голоса.

Над Украиною подняться мне бы
И крикнуть миру горькие слова:
Не уроните в лютый космос небо
И землю, что пока ещё жива!

 Русский лес

                     А небо-то, небо-то какое над Россией…
                     Сколько же оно несчастий повидало на этой земле.
                                                       Леонид Леонов, «Русский лес»

И объявился чёрный бес,
Чтоб жечь лесные дали.
И души с облачных небес
Такого не видали.

Он жёг Божественный замес,
Тайгу завесил дымом.
И распрямился гневный лес
В краю необозримом.

Он сбил огонь. И встречный пал
Пустил навстречу бесу,
И ливень из небес упал,
Пришёл на помощь лесу.

И победил в той битве лес,
Бог видел из окошка:
Дымилась гарь, где чёрный бес
Торчал, как головёшка!

 Индигирка

                                               Валентину Распутину

Индигирка светила ему издалёка,
Из полуторатысячных лет и земель,
Где по воле звеневшего тундрою рока,
Он почуял в себе путешествия хмель.

Он почуял: взывать стало Русское Устье,
И досельного люда цепляющий плен,
И язык, ещё длящийся, реющий грустью,
Тех, кто плыли на кочах*, вставали с колен,

Убежав от Петра, 
в побережьях блуждавших,
Чтоб навеки остаться в суровом краю,
Властолюбцев забывших, 
себя не предавших,
И доставших из далей землицу свою.

Юкагир и эвен — им соседями были,
Кочи стали оленями, в тундру несли. 
Индигирцы создали легенды и были,
Подарили Распутину — устье земли!

_________________________________________
Кочи^* — деревянные суда, по форме напоминающие ореховую скорлупу. Когда огромные льдины стремились поймать их в свои капканы и погубить в ледовых объятиях, они «выпрыгивали» на поверхность. Поморы научились их строить еще в XIII веке — специально для плавания в северных морях. Родина этих судов — побережье Белого моря.

Август

Как живой объявился у озера август,
Стал бродить и сгорать возле жарких небес.
Загорелся Байкал и, не смея погаснуть,
Даже ночью светился, как радугой лес.

Август, август, скажи — разве лето уходит,
Улетая на крыльях прозрачных стрекоз?
Мы тебя к сентябрю непременно проводим,
Отдадим тебе пламя багряных берёз.

Неужели ты, август, со мной расквитался?
Есть у августа тихая, тайная грусть…
Там я был у любви, но с любовью расстался
И вернуться в пропавшее лето боюсь.

…Там у нас было столько восторга,
Несгорающей страсти, любви на века…
Цепенеет туманами дальняя горка
И река, и заброшенный дом лесника.

Летучие мыши

Во мраке — росчерки, движенья:
Мне что-то пишет высота.
С небес — неясное вторженье,
А может, мыслей суета.

Ночного космоса гуденье,
(Душа пустынна и пуста…)
Химеры празднуют рожденье
Шута — Всемирного Шута.

Его не видят и не слышат, 
Кому потребна красота.
Летучие разносят мыши
Всем прóклятым — в аду — места.

И этой полночи броженье
Невпроворот — она густа.
И я, как будто — в окруженье,
Ищу Спасенья у Креста.

Летучей мыши наважденье
Меня пугает неспроста…
Стою, как тихое виденье
У Православного Креста!

Украинский трезубец

1.  
Он вонзился с размаху в могучее тело
Украинской живительной тёплой земли.
Украина жива ещё, не оскудела…
Как пробить её душу и тело смогли?

Ещё светят огнём фиолетовым сливы
И подсолнухи жёлтым пожаром горят.
Но разбиты поля. Пашен чёрные гривы
Потаённые взрывы и мины таят.

Небосвод состоит из колючих зазубрин,
И не слышен за тучей разряд грозовой…
Но летит над землёй украинский трезубец,
Поражая в ристалищах всех, кто живой.

2.
Куда б Украйною не шёл ты,
Хрустит, как порох, тёмный шлак.
И ядовитый, сине-жёлтый,
Змеится украинский флаг.

Хохлы с отчаянною силой
Его пытаются поднять,
И неоглядную Россию
Умом порушенным понять.

Трезубец протыкает души
Живых людей — по городам…
Как башню Вавилона рушит,
Столетья Киева — Майдан.

Стрекоза

                     Коллекционеру бабочек и писателю 
                     Александру Проханову

Подружка, бабочка, стрекозка
Былых веков пробила мглу,
Четырёхкрылая полоска,
Зачем ты села на иглу?

Зачем ты вышла на охоту?
Кого в болотах стерегла?
Проханов проявил заботу —
Тебя нашла его игла…

Ведь ты была легка, прозрачна,
Как вздоха-выдоха полёт,
Необъяснима, многозначна,
Как Леонардо вертолёт.

Художник истинный да-Винчи,
Изобретатель и поэт,
Был стрекозою в небо ввинчен,
И мыслью рассекал рассвет.

Смотрел на вечность исподлобья,
Пересекал земной полёт, 
И стрекоза — его подобье — 
Перепостилась в вертолёт.

Лень

Уже и солнце поднималось,
Вставал благословенный день
В моём углу, как мышь, копалась,
Из ночи явленная лень.

Она во мне цвела и млела,
Томилась в мышцах и в душе,
И расставаться не хотела
Со мной, лежащим в неглиже.

Она не выглядела жёстко,
Была как женщина хитра
И гладила меня по шёрстке,
Котёнком ставшего с утра.

Я улыбался в умиленье,
Я провалялся целый день
— Творить не надо!
Станьте ленью! — 
Шептала вкрадчивая лень.

Я был ленивый и красивый,
Как будто с неба провисал.
И в этот день — 
такой счастливый — 
Я ничего не написал…

* * *
Истомлённые чайки кричат над округой.
Неужели в бою их баклан победил?
Чайки ахают, мечутся белою вьюгой,
В эту вьюгу живую — и я угодил.

Ночью стонет Байкал, как ему не стоналось
Миллионы затерянных в космосе лет.
В промежутке своём — человек — это малость,
Он недавно познал Богом созданный свет.

Вот и чайки кричат и с бакланами делят
Толи нишу высот, толи пищу веков.
Человек не познал этот мир в самом деле,
И оставил земле очень много долгов.

Шар Земной затрещал, 
сжат людскою подпругой,
Он не выдержит войн и нагрузок уже…
Истомлённые чайки кричат над округой,
И байкальская боль остаётся в душе…

Мужик

                                  В воздухе стоймя летел мужик,
                                  Вниз глядел и очень удивлялся…
                                                               Юрий Кузнецов

Он жил и жилы надрывал,
Чтоб не свалиться в Лету,
И жизнь свою передавал
Известному поэту.

А тот пускал его легко
Летать под облаками,
Летал он близко, далеко,
И не махал руками.

Он был воистину гонец,
Летал по белу свету
В любую даль, в любой конец,
Где даже жизни нету.

Он помнил всех, он помнил нас
Не забывал про Лету,
И возвращался всякий раз
К опальному поэту.

Мужик себя не надрывал,
Но замечал при этом,
Что он, как будто воровал
Метафоры поэта.

Летал стоймя и не упал,
И вдруг однажды, стоя,
Воспламенился и пропал,
И в небе стал звездою.

Исполать!

Жить бы разумно и помнить, 
что счастья прибавится,
Если на грешной земле не бессмысленно жить.
Думай, твори, неудача тобою подавится…
Будь безрассудным, но помни, что надо спешить.

Кто-то вослед закричит: 
— Образумься, обманешься!
В сизую мглу, в пустоту никогда не беги!
А добежишь, всё равно безобразьем изранишься,
И побеждённые встретят тебя, как враги.

Прежде прикинутся, крикнут: 
— Мы ждём победителя!
Мы — побеждённые — скажем тебе, — исполать! 
(Ты приглядись, это встали твои погубители,
Каждый хотел бы тобой — победителем — стать).

Думал ли ты, что живой добежишь 
и прославишься?
Вот она слава, возьми её в руки, погладь!
Станешь известным, 
но горькою славой отравишься,
И пропадёшь — вот он льстивый обман: исполать!

Волчий триптих

           1. Монолог волкодава

Я волкодавом дерзким был,
Не зря любил охоту.
Волков немало я добыл
На северных широтах.

Прошёл Сибири горный вал,
Над смертью повисая.
В завалах снежных ночевал,
Хозяина спасая.

В урёмах волка сторожил,
Из ночи вырастая.
По дальним логовам кружил,
Выслеживая стаи.

Лежал в оврагах, не спешил,
Подкрадывался ночью,
И много их передушил,
Бегущих в одиночку.

При свете призрачногодня,
Когда на небо кличут,
Волк был добычей для меня.
Не я — его добыча!

Не проворонил я удар
И пасти не раззявил,
Когда волчара нападал — 
И это знал хозяин.

Со мною славу он делил,
Кутил, со мной играя.
…И как меня он застрелил,
Я видел — умирая…

             2. Монолог старого пса

Я помню молодость свою
И леса позолоту.
Волчицу я убил в бою,
Убил не по расчёту.

Расчёт небесный, как стекло:
Всё видно и сокрыто.
Волчицу в небеса влекло…
И вот она убита.

А с ней волчонок малый был,
Повизгивал над нею.
Меня он будто ослепил
Безгрешностью своею.

Во тьме я бросил волчий лог, 
Уже не тщился дракой.
И в хлев волчонка приволок,
Чтоб жил и стал собакой.

Волчонок морду мне лизал,
Но в неком промежутке
Он вспомнил мать и показал
Свой нрав на третьи сутки.

Он не скулил и не дрожал,
Запрятался в остожье,
И подождал, и убежал
В любимое таёжье.

А я во сне и наяву,
Когда молчал о чём-то,
Не мог забыть в своём хлеву 
Волчицу и волчонка.

                3. Таёжный откос

Таёжный славился откос
Скольженьем звёзд сыпучих.
Снега летели выше звёзд
И кедрачей могучих.

А мимо двигался обоз,
Попонами укрытый.
И впереди обоза пёс
Бежал со снегом слитый.

Он чуял землю этот пёс,
Служил за пайку хлеба
И слышал даже всхлипы звёзд,
Кочующих по небу.

Возница был на слово скуп,
Скрипел, как будто сани.
Его ушанка и тулуп
Покрылись небесами.

А волки чуяли обоз,
Во тьме к нему слетались,
Легко скользили под откос
И окружить пытались.

Хрипел и лаял верный пёс
И щерился клыками.
И соснам чудилось: обоз
Плывёт за облаками.

…Едва замедлился обоз,
Возница взял двустволку,
И точной пулею разнёс
Щербатый череп волку.

Волк был известным вожаком,
Картечью, пулей мечен.
Но оказался под курком
И был, как все — не вечен.

А стая бросилась в бега,
И натыкалась слепо
В кромешной тьме на вожака,
Летящего на небо.

Трепал другого волка пёс,
Героем ставший ночью.
…И снова двинулся обоз
По звёздному обочью…

Марина Цветаева

1.
                             Я счастлива жить образцово и просто…
                                                                      Марина Цветаева

Так выдалось жить ей тревожно и грустно,
Так выдалось петь ей в тоске и в борьбе.
Разбиться, как многим поэтам, по-русски,
Где каждый избрал по жестокой судьбе.

Так выдалось ей своё сердце измерить
И жить, и лететь по земле впопыхах.
Держаться за небо, в поэзию верить
Остаться бессмертной в великих стихах.

«Забудьте, забудьте! Не надо истерик!
Я — ваша, я страшных несчастий полна.
И время со мною, со мною потери,
И рядом уже — в сорок первом — война.

На гребне безумства, на гребне страданья,
На сломе любви, на изломе в крови.
Уже ни к кому не приду на свиданье,
И выброшу счастье и мрак из любви…»

…Согнутся высоты, погибнут полотна,
Уйдёт из-под ног вековая земля.
И так — безнадёжно, бездумно и плотно
Дыхание сдавит тугая петля.

2.
  Богу на Страшном суде вместе ответим, земля!
                                                                                Марина Цветаева

Мучилась совестью, спесью, разлуками долгими,
С Богом и дьяволом страшное время деля.
Сердце свербило любовью и болью-наколками,
Но расставаться с тобой не хотела земля.

Вдруг не осталось ни счастья, ни веры, ни грации,
Гордость и ветреность были призваньем души.
Крах с нищетою — терзали тебя в эмиграции,
А добивала Россия в татарской глуши.

Плачи, стихи и поэмы тебя не оставили,
Прага, Париж, словно острые в сердце ножи,
Резали в кровь, ну а после — навеки прославили,
Смейся и плачь! И печали свои обнажи…

Смертью, стихами ты, всё-таки, Богу ответила — 
В вечной вине и невечной своей правоте.
Время тебя наказало, а небо приветило — 
Вместе с землёю Тарусы — на Страшном суде…

* * *
Яблочный Спас, Медовый
Русь от лишений спас.
Русский народ бедовый
Всякий рождался час.

Яблочный Спас, Медовый
В жизни большой — един.
И человек суровый
Спасу — необходим.

Божьим овеян — словом,
В дольних веках храним.
Яблочный Спас, Медовый,
Мы не погибнем с ним.

Станет железным Слово,
Если надежда есть.
Яблочный Спас, Медовый —
В небе Благая весть!

* * *
Снова в доме воют вьюшки,
Ходят черти по углам.
Жизнь не стоит и полушки
Со слезами пополам.

Век уже почти что прожит,
Жизни нет и нет игры.
Сердцем чувствую и кожей
Мир летит в тартарары 

Думал — счастье будет после,
Только где бы взять его?
Посмотрю вокруг и возле — 
Рядом нету никого.

Может быть, 
проснётся счастье,
Горю сделает заслон…
Но свистит, и небо застит
Над землёй Армагеддон!

Спасатель

Я — сказитель и спасатель,
Правлю пó небу веслом.
А на деле я — писатель,
Бьющий Господу челом.

Я, текущий ниоткуда
И идущий в никуда…
Я — поэт, я — чудо-юдо,
Вам ненужный, господа!

Соберу монеты-двушки,
Чтобы другу позвонить.
Позвоню — ответит Пушкин:
— Что? Россию хоронить

Собрались поляки? Шведы?
Или, всё-таки, хохлы?
Боже мой! Не знал, не ведал,
Что восстанут из золы,

Из проигранных ристалищ,
Из пустот, клеветники,
Из потушенных пожарищ…
Нам сгибаться не с руки!

Чертыхнётся в далях Пушкин,
Скажет: — Времечко придёт!
И в веках ударят пушки,
И полмира пропадёт! 

Памяти поэта Георгия Кольцова

                                     Созвездьями тьма разрублена…
                                                               Георгий Кольцов

Дыханье, цветение родины.
Деревня. Отчизна. Буреть.
Здесь детские отмели пройдены,
Просёлки родные — на треть.

Душой синева приголублена,
А космос — Куйтунский вокзал.
Созвездьями небо разрублено,
Чтоб умерший свет воскресал.

Гордился ты дружбою с танками.
— Живые они! — говорил.
Но бранное поле с атаками
Господь от тебя затворил.

Ты рано ушёл, но товарищи
Узнали — чего бы не знать:
Когда мировое пожарище
В глазах полыхнуло опять.

Стихи выпадали из осени
Из близких и дальних утрат…
Тебя одногодки не бросили,
И Саша — твой преданный брат!

И знали — под ветром и грозами,
Что ты из небесной далú
С отцами войдёшь в Новороссию,
Восставшими из-под земли…

«Над вымыслом слезами обольюсь…»

                         И он к устам моим приник,
                         И вырвал грешный мой язык…
                                                       А.С.Пушкин

Поэзия — великая загадка…
Я пушкинскою рифмою упьюсь,
В миг долгий, век незримо краткий
Над вымыслом слезами обольюсь.

Из вымысла «Пророка» я пытаюсь
Реальность невозвратную извлечь.
И с пушкинскими грёзами братаюсь, 
Чтоб между строчек на закланье лечь.

Хватило мне страданий и мерцаний,
Трясины неба, пустоты земли.
И в жизни — между лжи и отрицаний,
Мне вымыслы обжечься помогли...

Гореть в себе и не прельщаться славой,
Упасть в пустыне, исходя на крик,
Чтоб правдою — 
единственною — 
правый
Мне Серафим не вырвал мой язык.

Ночной Байкал

Уснул Байкал. Ночная пелена
Незримой цепью мир сковала.
Вселенская упала тишина    
На воды тихие Байкала.

И в этом странном мире тишины
Едва ночное море дышит.
В его просторе волны не видны,
Их даже воздух не колышет.

Таким Байкал бывает не всегда,
Он страшный век переживает,
Уходит в тишь и, кажется, вода
В ночной тиши — не оживает.

И звёзд не видно — утонули все!
И чтоб их в небе не искали,
Они в своей невиданной красе
Остались жить у нас — в Байкале.

Ночной Байкал