Киплинг. Жестокость или наивность?

Александр МЕЛИХОВ

От редакции

И правда: жесть иль наив? — вот в чем вопрос… решаемый Мелиховым. О «бремени белых» довелось мне публиковать немало. Для иллюстрации стихотворной тезы Редьярда, родившегося 30 декабря 1865 года: «И лучших сыновей, / На тяжкий труд пошлите / За тридевять морей» — подойдет пример на стыке колонии (Индии) и полу-колонии (Китай). Века потребляя фарфор, шелк, сделав чай главным напитком, Запад так и не нашел товары, столь же нужные Китаю.

Генри Киссинджер в книге «О Китае» посвятил главу эпическому провалу посольства 1793 года лорда Маккартни в Китай. Ответ императора Цяньлун британцам: «Наша Поднебесная  обладает всем в изобилии. Нет необходимости в продукции внешних варваров». В культовом фильме «Аватар» земляне-империалисты выкачивают ценный ресурс планеты Пандора. Глава колониальной администрации, объясняя причину убийств живущих в счастливой гармонии аборигенов, усмехается: «А что мы им можем дать взамен? Джинсы-жвачку?» — А место съемки той планеты синекожих счастливцев, парящих гор, лесов… китайский парк Чжанцзяцзе! 
Из товаров «внешних варваров», то есть всего остального мира, спрос в Китае XIX в. имели лишь: итальянское цветное стекло и русские меха! Но королева Виктория решила проблему торгового дисбаланса, выиграв две Опиумные войны, запустив столетнюю операцию, в НАТОвских терминах: «Чай в обмен на опиум». Для этого наркокоролева (принят же термин наркобарон?) перевела гигантскую Бенгалию (восток Индии, 163 миллиона населения в 19 веке) с производства риса на опиум. Но порой войны или китайцы, вдруг расхотевшие вымирать, ломали британский наркотрафик и... вымирали уже бывшие рисоводы индийцы: 3,8 миллиона погибло только в «Бенгальский голод»-1943… Однако не дает остановиться на этих (проверяемых) фактах литературный уклон статьи Мелихова. Возможно высшее её предназначение: обличать зло (см. «критический реализм») или… даже оставаясь на сугубо эстетическом поле — вдруг пожимая плечами выдать… Например, Ивлин Во, самый недооцененный из великих писателей (на мой взгляд) писал: «Странный человек мой отец! Ему нравится Киплинг!»
Это пишет Ивлин (не «отмороженный декадент», участник Второй мировой) об отце (крупном издателе, тоже писателе) и… косвенно — о «певце британского колониализма», самом высокооплачиваемом авторе (узнал из очерка Мелихова). Но ведь это еще и о… вечной функции литературы, не позволяющей застывать соотечественникам даже в самых политически комфортных выигрышных условиях, о надеждах на обновдение. Вроде налаженного Англией двухвекового «товарообмена» и рекордного мирового ограбления… А самый ценный на планете алмаз, индийский «Кохинур», по сей день — в короне британских монархов. Но ныне страна, третья буква БРИКС начинает требовать возвращения. Присоединяемся:  «Эй, Карл, м-м, как тебя?.. Нечетный! Алмаз верни, да?». 

Игорь Шумейко

***

История Индии под правлением англичан для Джавахарлала Неру — это прежде всего массовая гибель людей — нет, не от пуль, от голода. Вызванного разрушением традиционного хозяйственного уклада. А какой представлялась роль колонизаторов Киплингу?

Несите бремя белых, —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть — чертям!

Несите бремя белых, —
Сумейте все стерпеть,
Сумейте даже гордость
И стыд преодолеть;
Предайте твердость камня
Всем сказанным словам,
Отдайте им все то, что
Служило б с пользой вам.

Сплошная жертвенность. А что писал о Киплинге страстный почитатель его дара Паустовский в 1937 году?

«Из всех английских писателей только один Редьярд Киплинг получал легендарный гонорар — шиллинг за слово. Каждое слово Киплинга стоило на наши деньги пятьдесят копеек золотом. Веселый и чувствительный Диккенс — общий друг человечества — не получал и десятой доли этих денег. Киплинг — единственный из английских писателей, чьи сочинения заслужили высокую честь выйти полным собранием еще при жизни автора. До Киплинга Англия не слыхала о таких литературных излишествах. Чем объяснить такую славу? Чем объяснить, что Киплинг сделался настольным писателем среднего английского обывателя, наемного солдата и престарелого лорда?
Только тем, что Киплинг был “истым” британцем — жестоким и твердым, писавшим свои книги во славу Большой Англии — владычицы океанов, империи, где никогда не заходит солнце. Он был ее верным слугой, солдатом и певцом. Англия была для Киплинга превыше всего. Человечество существовало в глазах Киплинга только как удобрение для необъятных английских плантаций. Поэтому Киплинг воспевал солдат и офицеров, колониальные войны, жестокость и смелость.
Если он и восставал против правящих классов Англии, то только за то, что они были недостаточно мужественными и культурными поработителями. Покорение чужих народов и выкачивание из них богатств духовных и материальных для блага Англии, создание миллионных армий рабов было, по мнению Киплинга, трудным искусством, хитрой наукой, плохо усвоенной чванными генералами и пэрами Англии. Только за это Киплинг и позволял себе смеяться над ними».

Британская империя давно распалась, и спор «служение или эксплуатация?» до недавнего времени уже казался утратившим актуальность, и в написанной Александром Ливергантом отличной биографии Киплинга 2011-го года Киплинг предстает не жестоким и твердым, а скорее простодушным, наводя на серьезную догадку, что именно наивность очень часто служит причиной игнорирования чужих страданий.

В книге, как выражались учителя литературы по поводу наших сочинений, «раскрыт» образ и Киплинга-журналиста, и Киплинга-путешественника, и Киплинга — общественного деятеля, и даже Киплинга-«человека», каким он открывался непочтительному взгляду, пока его не требовал к священной жертве Аполлон. 

«Когда он раскрывает рот, чтобы рассказать забавную историю, миссис Киплинг всегда его перебивает, она убеждена, что расскажет анекдот куда лучше».
<…>
«Киплинг похож на гнома. Он добродушен, общителен, готов, судя по всему, дружить с кем угодно, но за собой следит. Следит за ним и мадам Киплинг. Женщина решительная, она так долго за ним присматривала, что прекрасно знает, как его избавить от любых невзгод — умственных, физических или духовных. Это ее работа, и справляется она с ней превосходно. Первое, что бросается в глаза, когда видишь Киплинга, — это его брови. Его тело ничего собой не представляет, зато глаза великолепны, они искрятся теплом, добротой и исключительной гордостью. Он добр ко всем нам, мы же все — лишь его тени. “Кэрри”, — говорит он, поворачиваясь к миссис К., и сразу видишь, что она для него единственный реально существующий человек. И Кэрри берет его, прижимает к груди и несет в их неуютный дом с твердыми стульями. Он же совершенно счастлив».

И совершенно ординарен. Но лишь божественный глагол… Он отзывается только в книгах «барда британского империализма». Если обратиться к истокам величайшей панамы двадцатого столетия — к Нобелевской премии по литературе и рассмотреть, скажем, параллельный ряд литераторов и физиков из первой великолепной семерки, то у физиков каждое имя звенит бронзой: Рентген, Лоренц — Зееман, Беккерель — Пьер и Мария Кюри, Рэлей, Ленард, Дж. Дж. Томсон, Майкельсон. А вот у литераторов в лучшем случае бренчит ксилофон: Сюлли-Прюдом, Моммзен, Бьернсон, Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Сенкевич, Кардуччи (это при жизни обнесенных «нобелевкой» Толстого, Чехова, Ибсена, Золя, Марка Твена!), — и лишь у Киплинга отзывается собственное эхо: мужество и ответственность. Способные очаровывать и советских поэтов вроде Симонова, идейных противников колониальных захватов. А если заглянуть в переведенные Ливергантом киплинговские репортажи восьмидесятых, еще не публиковавшиеся на русском языке, становится очевидным, что в «англо-индийцах» и самого Киплинга привлекает отнюдь не деспотизм и не умение выколачивать сверхприбыли.

«Однажды жена одного из слуг моего хозяина тяжело заболела, однако муж не пожелал везти жену в больницу, обрекая ее тем самым на верную смерть. И тогда мой хозяин, разразившись отборными ругательствами на местном наречии, пригрозил своему слуге, что если тот немедленно не отправит бедную женщину в больницу, он его высечет и в тот же день уволит без содержания. Угроза возымела действие, и женщина выздоровела».

Проявлять силу ради спасения обездоленных — вот что такое для Киплинга воспетое им бремя белых, — галерника колодок то бремя тяжелей. Кому же хочется влачить эти колодки? «На протяжении пяти литературных поколений, — писал об этом “гноме” Джордж Оруэлл, сам отнюдь не “империалист”, — всякий просвещенный человек презирал Киплинга, но, в конце концов, девять десятых этих просвещенных людей оказались забыты, Киплинг же по-прежнему с нами». — Прошедшие с тех пор десятилетия лишь изменили пропорцию: забыты оказались девятьсот девяносто девять тысячных.

И о чем это говорит? О том, что мы ради поэтических экстазов легко забываем преступления в далеких от нас экзотических странах, если эти преступления воспеты гениальным пером. Люди наивны, пока это не коснется их собственной кожи.