Гозель НУРАЛИЕВА (Туркменистан): «Я научилась просто жить, жить, доверяя сердцу, не уму...»

Гозель НУРАЛИЕВА, Николай ГОЛОВКИН

От Редакции 

25 ноября 2024 года — 70 лет известному туркменскому поэту, прозаику, эссеисту, литературному критику, публицисту Гозель Нуралиевой.
Редакция журнала «Камертон» сердечно поздравляет нашего автора Гозель Мурадовну с юбилеем, желаем новых творческих успехов, долгих и счастливых лет жизни!

И предваряем ее стихи биографическим очерком Николая Головкина, русского писателя, которого Туркменистан благодарно вспоминает по сей день.

Николай ГОЛОВКИН:

«Я — русская! Потому что читаю, пишу, говорю, мечтаю, думаю на русском»

С Гозель Нуралиевой, тогда Гулечкой Базаровой, одной из прекрасных дочерей древнего туркменского народа, мы познакомились в 1972 году в Ашхабаде, когда оба поступили на первый курс факультета русской филологии Туркменского государственного университета имени Горького. Вот уже более полувека мы дружим. И в те годы, когда я жил и работал в Ашхабаде. И теперь, когда я уже почти три десятилетия живу в Москве, расстояние не помеха: мы общаемся по электронной почте, разговариваем по аудио и видеосвязи на мессенджере imo. И раньше и теперь Гозель много рассказывала мне о себе. Гозель Нуралиева пишет на русском языке. Стихи, проза, эссе, статьи Гозель Нуралиевой публиковались в газетах и журналах Туркменистана и в России — в сетевом литературном и историческом журнале «Камертон». Она автор сборника стихов «Листопад», который вышел в 1995 году в Ашхабаде в издательстве «Ылым» (Наука). Предваряя этими заметками подборку её стихов, я делюсь с читателями «Камертона» мыслями Гозель Нуралиевой о русском языке, русской культуре, культурных связях Туркменистана и России.

***

Она родилась 25 ноября 1954 года на севере Туркменской ССР в селе Хомай Ташаузской области. Будучи собкором Туркменского радио по Ташаузской области, её отец Мурад Базаров в совершенстве владел родным туркменским языком. Но ему был близок и русский язык, так как учился в Москве. Он знал его очень хорошо. Гозель Нуралиева вспоминает: «В то время было мало грамотных людей. Помню, как соседи приходили с просьбой: “Мурад-ага, помоги написать справку”». — Её мама работала библиотекарем. В библиотеке всегда было чисто, уютно, книги аккуратно разложены по стеллажным полкам. Нужную литературу можно было найти в алфавитном каталоге, куда заносилась каждая книга. Гозель Нуралиева вспоминает:

«Иногда по просьбе своих читателей, которые учились очно или заочно в столице Туркменской ССР Ашхабаде или в разных городах Советского Союза, мама отправляла по почте необходимые для учёбы книги. Многодетным мамам и тем, кто по какой-то причине, к примеру, по болезни, не может посетить библиотеку, книги относила на дом. И очень гордилась тем, что получила Почётную грамоту из рук министра культуры СССР Е.А.Фурцевой».

По словам Гозель Нуралиевой, «работа для родителей была не только источником заработка, но и средоточием интересов, сферой творчества. Никогда не видела их праздными, скучающими или, полеживающими на диване. Всегда — за каким-нибудь делом или за чтением». — Читать у них в семье любили все. И Гозель, как только научилась читать, записалась в библиотеку и была самой активной читательницей. Гозель Нуралиева вспоминает:

«Я помню, как папа привёл меня в русскую школу. Это было в далёком 1962-м году. Нас встретила строгая молодая женщина. Папа поздоровался и сказал:
— Я привёл к вам свою дочь.
Женщина меня спросила:
— Девочка, ты хочешь учиться?
Я радостно ответила:
— Да, очень!
— А ты хорошо будешь учиться?
— Конечно!
Мой ответ ей понравился.
— Хорошо, я возьму тебя в свой класс, — сказала она.
Так в мою жизнь вошла школа и первая учительница моя Евдокия Сергеевна Пашутина. Она не только учила читать, считать, грамотно и чисто писать, но и дала первые уроки жизни, которые побуждали стремление учиться хорошо, быть лучше, умнее, добрее. Отношения учительницы с детьми строились на доверии. И это воспитывало в нас чувство собственного достоинства и уважения к самому себе. Благодаря её педагогическому такту и умению у нас был очень дружный класс, в котором учились представители многих национальностей - русские, узбеки, казахи, туркмены, корейцы... И украинка была — Валя Рыбак, кудрявая голубоглазая девочка. Я помню по именам всех своих одноклассников. Мы были очень дружны — дети одного племени — интернационального. Мне и сейчас важно не то, какой национальности человек, а то — какой он человек. С детских лет слова «Дружба. Равенство. Братство» были не просто словами, а дорогими сердцу идеалами, которые придавали жизни осмысленность. Стремление к взаимопониманию и взаимопомощи — всё это было усвоено с малолетства, вошло в плоть и кровь. Мы знали, что это непременное условие, без которого невозможна справедливая жизнь на земле. Я помню, в классе третьем Евдокия Сергеевна подарила мне книгу «Сквозь тернии — к звёздам» о первых космонавтах и помню её слова при этом: “Если не станешь космонавтом, то старайся быть всегда первой”».

***

Русский язык вошёл в её жизнь сказками, былинами, великой русской поэзией. Книги шли потоком, стали спутниками жизни: Пушкин, Лермонтов, Блок, Чехов, Тургенев, Толстой, Паустовский, Гумилёв, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Заболоцкий... Вместе с русским языком вошла в её жизнь и мировая поэзия — Эудженио Монтале, Пабло Неруда, Петрарка, сонеты Шекспира в переводе Самуила Маршака. По словам Гозель Нуралиевой, «русский язык — это поэзия. Недаром Проспер Мериме, прекрасно знавший греческий, латынь, английский, итальянский, немецкий и испанский языки, считал русский язык прекраснейшим из европейских языков, который как будто создан для выражения тончайших оттенков».

***

После окончания средней школы в городе Ташаузе в 1972 году Гозель поступила на факультет русской филологии Туркменского государственного университета имени Горького (ныне — имени Махтумкули). Гозель Нуралиева вспоминает:

«В школе я увлеклась Достоевским, и, будучи студенткой факультета русской филологии Туркменского государственного университета имени Горького писала курсовые по его произведениям. Именно любовь к русскому языку, русской литературе привела меня на этот факультет».

По завершении в 1977 году ТГУ Гозель по направлению работала в сельской школе учителем русского языка и литературы. С 1981 по 1986 год работала корреспондентом, заведующей отделом газеты «Ташаузская правда». В 1986—1988 годы — инструктор Ташаузского горкома КПТ. С 1988 по 1990 год являлась слушателем Ленинградской высшей партийной школы. В 1990—1991 годы заведовала сектором ЦК КПТ. С 1991 по 1992 год — ведущий специалист Госкомпечати. С 1992 года работала в газете «Нейтральный Туркменистан», где прошла путь от корреспондента до главного редактора. Избиралась депутатом Меджлиса. Работала заместителем Председателя Меджлиса Туркменистана (2002—2003), заместителем Председателя Кабинета министров Туркменистана, министром культуры и информации Туркменистана (2003—2004).

***

С принятием независимости в Туркменистане необходимым считается знание трёх языков — туркменского, русского и английского:

«Сегодня, русский язык, — отмечает Гозель Нуралиева, — это не только язык межнационального, но и межгосударственного общения, и является незаменимым фактором и необходимым условием для гражданского согласия и сохранения политической стабильности в постсоветском пространстве и во всём мире. Об этом, конечно, не следует забывать».

«От русского языка не должны мы уходить — это будет невосполнимая потеря», — предостерегал Чингиз Айтматов и напоминал о том, что «Государственное многоязычие — признак цивилизованной зрелости страны».

Памятник туркменскому поэту, классику туркменской литературы Махтумкули в Ашхабаде

В 2024 году в Туркменистане и России было торжественно отмечено 300-летие великого туркменского классика Махтумкули Фраги, которого перевёл на русский язык поэт и переводчик Арсений Тарковский. «Редко бывает, когда гениальный автор и в переводе ощущается гением. Махтумкули переводили многие, иные — мастерски. Однако совершить невозможное удалось только Тарковскому», — пишет поэт Михаил Синельников. Стихотворения Махтумкули переводили на русский язык и другие поэты: Г. Шенгели, Н. Гребнев, А. Старостин, Ю. Гордиенко, Ю. Нейман, А. Ревич, Т. Спендиарова, А. Кронгауз. Благодаря их переводам имя Махтумкули и его произведения стали известны широкому читателю как в России, так и за её пределами:

«Не только судьба, но и время, которое способно вырвать из человеческой памяти многое, бессильно перед величием творчества туркменского поэта и мыслителя, — подчёркивает Гозель Нуралиева. — Махтумкули Фраги обретает масштабность. Махтумкули своим поэтическим талантом возвысился над временем, над эпохой, над всем миром. Вспомним слова Марины Цветаевой: “Человеческое “я” становится “я” страны — народа — данного континента — столетия — тысячелетия — небесного свода...”».

***

«А сколько произведений современных туркменских авторов в переводе на русский язык получили второе рождение?!» — с гордостью отмечает Гозель Нуралиева. — К примеру, стихотворения народного писателя Туркменистана Атамурада Атабаева, переведённые московским поэтом Юрием Кузнецовым, звучали так, словно и были изначально написаны на русском».

***

Долгие годы жил и работал на туркменской земле замечательный поэт Вадим Зубарев (1933—1996).

Именно он поддержал начинающего поэта Гозель Нуралиеву, а потом они долгие годы общались, переписывались. Гозель Нуралиева вспоминает:

«Тепло его сердца живёт в его поэзии, в дорогих мне открытках, в памяти всех, кто любил его и никогда не забудет его, большого русского поэта, жившего на туркменской земле, которой он признавался: “Азия близка мне теплой сутью очага”. Поэзия была главным делом его жизни, он был самокритичен и бескомпромиссен прежде всего по отношению к себе. Он, конечно, был похож на свои стихи. Также немногословен, ненавязчив, далёк от суеты. Не вписывался в общепринятые той эпохой рамки мировосприятия. Но и признавал свою инаковость, раздумывая о себе, о смысле жизни, своего творчества. Он был трагически одинок в своем творчестве, кстати, наверное, как и каждый талантливый человек.

Я не рождён стоять особняком,
знать о себе — и больше ни о ком,
не много знача
иль много знача.
Но отчего-то не совсем как всем
работается, дышится, живётся.
Что если бы работалось иначе?
Дышалось бы, жилось бы мне как всем?
Попробуем, за чем же дело стало!
А за ответом на вопрос — зачем.

Каждое его стихотворение — это признание любви к людям, к рязанской земле, где он родился, к ставшей родной туркменской земле, к природе, каждое явление, каждая подробность которой находили глубокий отклик в его душе». По словам Гозель Нуралиевой, «немногословная, негромкая, искренняя поэзия Зубарева открывала вдумчивому читателю мир светлой и мудрой души, размышляющей о жизни и приемлющей неизбежное».

  
Аллея вдохновения. Ашхабадские виды

***

«Судьба дала мне, туркменке, наряду со своим родным языком, знание русского языка, — отмечает Гозель Нуралиева. — Русский язык открыл для меня великую русскую классику, поистине "святую русскую литературу", — по признанию Томаса Манна».

Гозель Нуралиева размышляет:

«Да, я не русская по крови, но по какому-то внутреннему ощущению, подсознательно, может быть, по какому-то "коду", как сказал Юрий Михайлович Поляков, я — русская! Я — русская! Потому что читаю, пишу, говорю, мечтаю, думаю — на русском. Русский язык — моя кожа, моя плоть, моя душа... Попробуй отдели меня от русского языка — я ведь умру».

***

Дорогая Гозель, Гулечка, с юбилеем тебя! Спасибо тебе за нашу многолетнюю дружбу, за интересные беседы о творчестве, за поддержку и добрые советы! Продолжай твою неустанную работу на творческой ниве! Счастья и здоровья тебе и твоим близким!

Николай Головкин, член Союза писателей России,
член Союза театральных деятелей России, уроженец Ашхабада.
Москва-Дмитров, 25 ноября 2024 года

​

Гозель НУРАЛИЕВА:

Когда весь хлопок убран был с полей,
и ветер с севера пригнал большие тучи,
сковало льдом единственный ручей
в селе. И люди говорили — невезучий
тот, кто родится в этом ноябре.
Тогда, в мороз, на утренней заре,
дом, оглашая звонким плачем,
на свет явилась девочка одна.
На всякий случай — для удачи
была сорочка свыше ей дана.
Она, конечно, не могла спасти
от жизненных ошибок и потерь,
судьбой открыты были все пути,
и счастью предназначенная дверь.

Родник

Я родом, друзья,
из деревни,
где много могучих деревьев,
а звёзды —
над самой землёй,
их можно коснуться рукой,
а женщины — гибче лозы,
и речь их ласкает слух,
где, не боясь грозы,
летит тополиный пух,
где если друг — то друг,
а гость — роднее родни,
где — корни мои,
мой круг —
мой полный любви родник.

Сон

                   (Из детской тетради)

Мне снился дом в селе далёком,
тенистый старый карагач,
его ветвей печальный клёкот,
напоминавший детский плач.
Взлетали лёгкие качели
под купол лиственный шатра.
«Лети всё выше, выше!» — пели
пьянящим голосом ветра.
Ещё я помню запах хлеба,
пекла лепёшки бабушка моя,
и, улетая прямо в небо,
я ей кричала: «Птица я!».

Тутовник

Ветви согнулись под тяжестью ягод,
бременем сладким тута полна.
Птицы, клюя переспелую мякоть,
носятся с криками здесь дотемна.
Кот-беспризорник ими разбужен,
нехотя выполз из-под крыльца,
может, решил, что кому-то он нужен,
хоть не уверен в себе до конца.
Фыркнув, он прыгнул в объятия веток,
и несмотря на то, что он тощ,
к радости всех: и взрослых, и деток,
он подарил им ягодный дождь.

Канатоходец

Высоко под самым небом
Ходит-бродит человек,
на лице сияет нега —
«Так ходил бы весь свой век».
То замрёт, то разбежится,
по канату заскользит,
словно сказочная птица,
над деревьями вспарит,
или пустится вприскочку,
приводя в восторг толпу,
или гордо на носочках
поплывёт с шестом на лбу.
Привораживая взгляды,
повторит он сальто вновь.
Ах, что делает, проклятый!
Искусала губы в кровь.

  
Виды Ашхабада

Родовой дом

Давно уже снесли тот дом,
где я когда-то родилась,
где с материнским молоком
я впитывала с домом связь.
Звук колыбельных песнопений
живёт в душе моей всегда.
Под их спасительною сенью
вмиг растворяется беда.
И распадается союз
нелепых мыслей и обид.
И торжествует святость уз.
Ибо душа другую чтит,
забыв о собственной судьбе.
Она не думает о смерти,
а в смертный час не плачет о себе.

***
Мне говорили: не спеши,
прислушайся к молчанию души,
оно красноречивей многих слов
предостерегает — мир суров.
Я говорила: что миры?!
Пусть всё летит в тартарары,
Гори, свети, моя звезда,
всё остальное — ерунда.

Потом я говорила: всё не так,
и в строку маленький пустяк,
и не руби теперь сплеча,
чтоб не погасла вдруг свеча.
А жизнь проходит. Всё пройдёт.
Избави Бог мне превращаться в лёд.

***
Побудь со мной хотя б немного,
прошу тебя, не уходи,
я брошу гребень на дорогу,
чтоб встал забором на пути,
а, может, зеркало ручное —
чтоб море всюду разлилось,
иль чёрный камень, чтоб ночное
с землёю небо вдруг слилось.
Повремени немножко, милый,
дай отдышаться у огня
твоей любви, набраться силы,
чтоб дальше жить.

***
...пусть будет так. Кочуют облака.
Который день их тянется кочевье.
Устало прислонился небоскат
к вершинам нестареющих деревьев,

и солнце, торопя движенье масс,
неотвратимо близится к заходу.
Я жду тебя который час,
так никого не ожидала сроду.

***
Пусть будет так, как должно быть.
Играет ветер листьями гледичий,
теперь мне не о чем тужить,
с правами птичьими.
Пусть будет так, как должно быть.
Выходит солнце на прогулку,
теперь могу и побродить
по разным закоулкам.
Пусть будет так, как должно быть.
И от судьбы нет спуска никому.
Я научилась просто жить,
жить, доверяя сердцу, не уму.

***
Я далеко от тебя, но верь мне, я рядом.
Я — птица, вспугнули которую взглядом.
Я — ветер, стучащийся робко в окно,
в разлуке с тобой мне быть суждено.
Я — книга, родной, читай без обмолвки,
от счастья в душе одни лишь осколки.

Я — ветка, склонённая над головой,
вода, о которой мечтаешь ты в зной.
Я — та тишина, что замерла в доме.
Я — вздох сожаленья в забытом альбоме.
Я — воздух, струящийся возле тебя,
незримо с тобой иду я, любя.

Дочери

Не бойся, я не упаду,
мне ничего уже не страшно.
Я просто медленно иду,
как по ступеням в башню.
И ветер листья под ноги мне мечет,
и листья падают шурша,
уже ничьи не слышит речи
моя озябшая душа.
И стынет жёлтая вода
в видавших виды лужах,
запомни, девочка, беда —
это когда никто не нужен.

Апрель

Не свиделись, не пришлось,
наугад открываю книги,
выходит всё вкривь и вкось,
и всюду вокруг интриги.