Как в СССР работала "мобилизационная экономика"

Одним из частых следствий крупных военных конфликтов является то, что как бы долго ни велась подготовка к будущей войне, с её началом оказывается, что заранее подготовленные планы не соответствуют реальному развитию ситуации. Причём проблемы всплывают там, где всё, казалось, продумано, налажено и подтверждено многочисленными отчётами. Именно так произошло с началом Великой Отечественной войны.

К неизбежному столкновению с врагом страна готовилась долго и напряжённо. На вооружение армии шли огромные ресурсы, отчего к июню 1941 года Красная армия значительно превосходила немецкую: по числу орудий и миномётов – в 1,5 раза, по числу самолётов – в 2,5, а по числу танков почти в 4 раза. Однако катастрофический ход первых месяцев войны, приведший к потере огромного количества техники и самых промышленно развитых областей, заставил перевести страну на военные рельсы. «У нас не может быть теперь «мирных предприятий». Каждый завод, каждая фабрика должны работать для удовлетворения военных нужд», – писала «Правда» через две с половиной недели после начала войны.

«Большая часть машин стояла без резины»


(фото: Владимир Капустин/ТАСС)
Компенсировать первые потери планировалось с помощью заранее приготовленных запасов. Согласно мобилизационному плану находящиеся в тылу хозяйственные организации имели у себя запасы горючего и автомобилей, которые в случае необходимости требовалось передать армии. Состояние резервов регулярно проверялось, и по бумагам всё вроде бы было в порядке. Однако очень скоро выяснилось, что уходившие наверх отчёты мало отражали действительность. «Проверки, проведённые работниками областных военкоматов, вскрыли серьёзные недостатки в мобилизационной готовности как руководящих партийных и государственных органов, так и ряда организаций и учреждений, – пишет доктор исторических наук Николай Ростов. – Проверка мобготовности Читинской области, проведённая 30 июня 1941 года, показала, что в автохозяйствах горючее не было забронировано для поставки автомашин к железной дороге, весь автотранспорт, предназначенный к поставке, требовал проведения капитального и среднего ремонта, большая часть исправных машин стояла без резины. Из ходовых автомашин технически исправными оказались только 2482, что составляло 31,3%.

Требовали капитального, среднего и текущего ремонта 4083 (55,4%). Из числа неходовых автомашин находились в ремонте и требовали ремонта 3531 (44,6%)».

Аналогичная картина наблюдалась и в других регионах. Большинство автохозяйств предоставляли машины необорудованными, технически неисправными и с многочисленными дефектами. При этом забракованные и отправленные в ремонт грузовики порой пытались снова представить комиссиям без проведения ремонта. Николай Ростов описывает случай в Якутске, где один грузовик гоняли на сборно-сдаточный пункт 4 раза и он приезжал то с разбитой кабиной, то на лысой резине.

Причина крылась в дефиците запчастей, покрыть который промышленность была не в состоянии. В результате в Забайкальском военном округе, который должен был дать резервы для фронта, укомплектование новых частей техникой шло с большими трудностями. Так, в Иркутской области из 2712 грузовиков, которые согласно имевшимся планам должны были быть переданы в войска, собрать удалось чуть больше половины – 1474.

Совет по эвакуации пришлось наскоро создавать 24 июня. В первую очередь эвакуации подлежали важнейшие промышленные и сырьевые ресурсы, продовольствие и другие ценности, имеющие государственное значение.

Также в тыл вывозили квалифицированных рабочих, инженеров и служащих. Одна только перевозка завода «Запорожсталь» потребовала около 12,5 тыс. вагонов. Всего на восток было эвакуировано 1523 крупных предприятия

Острая нехватка грузового транспорта, его многочисленные поломки и отсутствие запчастей не позволили обеспечить логистику в зоне боевых действий. В результате с приходом зимы вместо автомобилей пришлось задействовать сани. Но оказалось, что не хватает и их – вероятно, об их необходимости вообще не задумывались, предполагалось, что война пройдёт «малой кровью, на чужой территории» и закончится моментальным разгромом врага. По информации тематического портала «Обозник», к началу войны Красная армия располагала всего лишь 13 тыс. саней. Были приняты экстренные меры к изготовлению саней в народном хозяйстве. За короткое время в тылу было изготовлено 280 тыс. саней, однако завоз их на фронт шёл медленно, так как доставить сани оказалось не на чем. В результате войска недополучили 119 тыс. саней.

Обнаружились сложности и в самой ответственной сфере подготовки к войне – создании резерва боеприпасов. Начальник Генерального штаба Борис Шапошников отмечал в своих мемуарах, что в самую суровую для страны пору – в ходе битвы за Москву зимой 1941 года – в войсках и на армейских базах имелось только по 1–1,5 боекомплекта самых ходовых боеприпасов. Отсутствие снарядов долгое время объяснялось потерей большого количества складов в первые недели войны. Однако, как пишет доктор исторических наук Андрей Судариков, причина заключалась не только в этом. «Руководство заводов по производству боеприпасов сознательно шло на нарушение технологического процесса, – констатирует он. – Предприятия зачастую производили только ту продукцию, которая была выгодна в финансовом отношении, и фактически саботировали выполнение госзаказа. С целью не портить плановые показатели передовых предприятий распространение получила практика передачи освоения новых элементов боеприпасов отсталым заводам. Такая практика привела к тому, что в начальный период войны Красная армия осталась без крайне необходимых 76-мм бронебойных выстрелов».

«...Не видел такого беспорядка, хаоса и беспомощности...»


(фото: Фотохроника ТАСС)
В результате решать накопившиеся проблемы пришлось, что называется, с колёс и в ручном режиме. Главная сложность заключалась в наращивании выпуска военной продукции. Быстрое наступление немцев вызвало опасность захвата предприятий, из-за чего их было решено эвакуировать в глубокий тыл. Перевезти на новое место целый завод сама по себе задача не из лёгких, даже если есть чёткий план действий. Но планов как раз не было. Как писал доктор исторических наук Георгий Куманёв, за две недели до начала войны действовавшая в столице Комиссия по эвакуации представила Сталину план вывоза из Москвы людей и имущества, однако не веривший в нападение Гитлера вождь наложил на неё резолюцию: «Предложение о «частичной» эвакуации в «военное время» считаю несвоевременным. Комиссию по эвакуации прошу ликвидировать, а разговоры об эвакуации прекратить».

В результате Совет по эвакуации пришлось наскоро создавать 24 июня. Вскоре вышло постановление о начале эвакуации предприятий. В первую очередь эвакуации подлежали важнейшие промышленные и сырьевые ресурсы, продовольствие и другие ценности, имеющие государственное значение. Также в тыл вывозили квалифицированных рабочих, инженеров и служащих. Одна только перевозка завода «Запорожсталь» потребовала около 12,5 тыс. вагонов. Также полностью были перевезены Новокраматорский завод тяжёлого машиностроения, Харьковский тракторный завод, металлургические заводы «Серп и молот» и «Электросталь». Всего на восток было эвакуировано 1523 крупных предприятия.

Учитывая, что на эвакуацию каждого завода отводился срок 5–7 дней, занятым в процессе пришлось проделать поистине титаническую работу. Вряд ли это удалось бы сделать без железной дисциплины, суровой ответственности за срывы, а также без всеобщей готовности к самопожертвованию и веры в неизбежную победу. Тем не менее такая масштабная и действительно беспрецедентная операция, требующая высочайшего уровня организации и ювелирной точности исполнения, не могла обойтись без накладок.

К примеру, в Харькове власти для ускорения вывоза заводского оборудования отменили пригородные поезда, забыв при этом, что многие рабочие живут в окрестных сёлах. В итоге грузить станки в уходящие эшелоны стало некому.

Сумятица царила и на самом верху. «Необходимого опыта планирования и проведения столь экстренного перемещения у нас не было. Помню, как мы специально разыскивали в архивах и библиотеках Москвы хотя бы отрывочные сведения об эвакуации во время Первой мировой войны, но найти почти ничего не удалось», – вспоминал бывший заместитель наркома путей сообщения и начальник Грузового управления НКПС Николай Дубровин. Всё это приводило к досадным казусам. В июле 1941 года политотдел Пензенской железной дороги докладывал о сложившейся неразберихе: «Ежедневно поступают эшелоны эвакуируемых, назначение которых неизвестно. Витебский завод № 2 авиапромышленности был эвакуирован в г. Горький, затем был переадресован в г. Тамбов. Поезд был сдан на Ленинскую дорогу, а через двое суток возвращён обратно на Пензенскую дорогу, т.к. получил новое назначение в г. Саратов. Однако управление Рязано-Уральской дороги этот поезд не принимает, т.к. саратовские организации отказались выгружать и принимать эвакуированных с этим поездом. Таких примеров совершенно нерациональных перевозок очень много. Между тем эти встречные перевозки можно легко изжить, нужно только, чтобы Эвакосовет при СНК РСФСР и НКПС давали твёрдое назначение эшелонам с местом назначения». В результате в ноябре 1941 года старый большевик Рыловников-Рыльский написал помощнику Сталина Александру Поскрёбышеву: «Позвольте сказать по-большевистски прямо: я не видел такого беспорядка, хаоса и беспомощности за все годы революции. Почему это так, я спрашиваю? Знает ли обо всём этом ужасе и народном горе наш вождь и учитель тов. Сталин?»

«Условия жизни на заводе жуткие»

Тем не менее, несмотря на все сложности, потери и срывы, задача по перемещению заводов в тыл была выполнена. Порядка 70% предприятий переехало на Урал, в Западную Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан. Вместе с перебазированными фабриками и заводами на восток прибыли около 40% штатных рабочих, инженеров и техников. Впоследствии часто рассказывалось о том, что заводы выгружали в голой степи, где они тут же начинали работу. Это, конечно, было преувеличение. Во-первых, станкам требуется электричество, во-вторых, ни один руководитель не стал бы размещать ценное оборудование под открытым небом, где оно тут же пришло бы в негодность, за что пришлось бы ответить головой. Потому под производства отводили любые подходящие помещения. А вот рабочим действительно зачастую приходилось обустраиваться практически в голой степи, в лучшем случае – в бараках. «Сотрудники авиационного завода № 26, эвакуированного из Рыбинска в Уфу, были вынуждены ютиться не только в землянках, но и в палаточных городках, – пишет доктор исторических наук Михаил Мухин. – На авиазаводе № 153 до предела были уплотнены 11 общежитий – на одного жильца там приходилось около 2,5 квадратного метра жилплощади. Общежития № 12 и 18 представляли собой помещения казарменного типа с двухъярусными нарами, не отапливались и отличались грязью и плохим освещением. У многих жильцов постельное бельё отсутствовало вообще». В городе Каменске-Уральском, куда прибыло 75 тыс. эвакуированных (при численности населения города 50 тыс. человек), под жильё приспособили склады, чердаки и подвалы. Однако этого не хватило, и прибывшие жили в палатках, фанерных домах и землянках.

Высококвалифицированные рабочие московских, ленинградских и киевских заводов получали у себя солидные «столичные» зарплаты и после переезда им сохранили прежние оклады. «Это, естественно, вызывало недовольство местных рабочих, получавших меньше, и приводило к конфликтам между «коренными» и «эвакуированными»

Другой проблемой стало питание. «На авиазаводе № 1 им. Сталина работникам было недодано по карточкам 50,4% хлебобулочных изделий, 11,5% макарон и крупы, 16% мяса и рыбы, 6,2% жиров, 3,2% сахара. На авиазаводе № 24 карточки на питание вообще не отоваривались. Из-за нехватки мест в столовой обеды доставлялись прямо в цеха. Обед здесь состоял из рассольника, в котором почти не было жиров, а вторых блюд не хватало, из-за чего при дележе пищи в цехах возникала понятная напряжённость», – отмечал Михаил Мухин. На заводе «Сибметаллстрой» еду стали использовать в качестве поощрения – стахановцы и ударники получали дополнительно по два стакана молока и два пирожка весом 100 граммов. «В цехе № 12 на обед выдавалось одно горячее блюдо, в цехе № 6 – два. Такое поощрение побуждало некоторых принимать участие в конкурсах на повышение выработки. Станочник Чернов до введения дополнительного питания выпускал 180–200 деталей за смену, а после – 420–500. Благодаря этому стимулу производительность труда в цехе выросла в среднем на 10–15%», – описывал кандидат исторических наук Роман Романов.

Возникла и ещё одна сложность, о которой советская историография предпочитала не упоминать. По словам доктора исторических наук Марины Потёмкиной, наплыв эвакуированных приводил к тому, что в маленьких тыловых городах ещё хуже становилось с жильём и продуктами, а на колхозных рынках росли цены. Дело в том, что высококвалифицированные рабочие московских, ленинградских и киевских заводов получали у себя солидные «столичные» зарплаты и после переезда им сохранили прежние оклады. «Это, естественно, вызывало недовольство местных рабочих, получавших меньше, и приводило к конфликтам между «коренными» и «эвакуированными», «москвич» было бранным словом», – рассказывала Марина Потёмкина. Попытки же выравнивать ставки в сторону уменьшения приводили к тому, что прибывшие расценивали это как несправедливое лишение их положенной зарплаты.


(фото: Пётр Оцуп/ТАСС)
После успешного окончания битвы за Москву правительство разрешило частичную реэвакуацию предприятий обратно в столицу. Тем не менее ключевые заводы оборонного значения по-прежнему оставались в глубоком тылу. Поначалу это объяснялось тем, что возвращать производства было пока что слишком опасно. Однако, когда в 1944 году Красная армия перешла границу и двинулась в Восточную Европу, эвакуированные, желавшие поскорее вернуться домой, стали роптать. Но, как скоро стало понятно, возвращать назад их не планировали, поскольку в таком случае запущенные заводы просто остались бы без специалистов. Уехать самостоятельно эвакуированные не могли: они считались мобилизованными и увольнение без разрешения расценивалось как дезертирство.

Тем не менее после 9 мая 1945 года сдерживать ситуацию стало сложнее. «Рабочие терпели все бедствия ради достижения Победы, но после окончания войны их настроения стали меняться. Всё чаще они понимали вопиющую несправедливость того, что их социально-бытовое положение не улучшается, а им не разрешают вернуться в родные города, – пишет доктор исторических наук Сергей Сизов. – С середины мая 1945 года в ЦК ВКП (б) регулярно поступали сообщения из обкомов, что рабочие самовольно покидают предприятия «по мотивам окончания войны». Органы госбезопасности перлюстрировали письма и знали об этих настроениях. Вот выдержки из писем: «Условия жизни на заводе жуткие, люди бегут пачками, за последнее время убежало около 400 человек», «Кончилась война, а улучшения никакого нет, работаем 12 часов, питание неважное, насчёт отъезда в Ленинград директор завода сказал: «Забудьте, как работали, так и будем». Наверно, придётся подохнуть на этой проклятой работе», «Рабочие все свои силы отдали на разгром врага и хотели вернуться в родные края, а теперь вышло то, что нас обманули. Если только так получится, тогда мы все рабочие должны сказать, что наше правительство продало нас и наш труд»