Ева Меркачева. Невыносимый срок: почему журналистке Баязитовой дали пять лет?

Журналистка Александра Баязитова приговорена к 5 годам лишения свободы. Можно, конечно, сказать: «Ну, это явно лучше, чем 14 лет, которые запрашивал прокурор».

Но так говорить не стоит.

5 лет – это невыносимо много для больной женщины, признанной виновной в ненасильственном преступлении. 

Много лет назад я спросила у председателя Верховного суда РФ про дело, которое запомнилось ему не фабулой обвинения и не личностью обвиняемого, а персоной защитника. И он рассказал про адвоката, который был немногословен и даже имел дефект речи, а защищал мужчину, который после работы выпил и устроил дебош (травм ни у кого, слава Богу, не было). Прокурор просил ему три года. Жена в зале плакала, просила суд простить непутевого мужа, потому что если посадят – кто ж кормить семью-то будет? И вот что сделал адвокат. Он просто встал, многозначительно помолчал, а потом вскинул руки вверх и воскликнул: «Три года!» А потом: «Работяга!»  Каждый раз, когда спрашивали его мнение, он вставал и произносил одно и тоже: «Три года!» «Работяга!». 

Всего трех слов хватило, чтобы до всех дошло, что три года – это целая вечность. Суд тогда (а одним из судей был сам Вячеслав Лебедев) приговорил дебошира то ли к штрафу, то ли к условному сроку.

Мне хочется, как тот адвокат, вскинуть руки и прокричать: «Пять лет! Женщине! Журналистке!»

Как мы вообще дошли до того, что можем слышать эти цифры спокойно? Продолжительность жизни в России не увеличилась. Тогда почему в разы выросли тюремные сроки, да еще и за ненасильственные преступления?

Статья УК «вымогательство» в 1990-е годы звучала страшно, потому что сразу возникал образ бандитов в масках, которые с утюгом у живота или обрезом у затылка требуют денег. Сегодня такое тоже случается, но крайне редко. Журналистка Баязитова потерпевших и пальцем не тронула, она их даже в глаза не видела.  Кто-то заметит, что словом можно убить так же, как топором. Спорно. Но возможно, если речь идет о распространении личной информации, которую человек всю жизнь скрывал и которая разрушила его семью. Однако в данном случае ничего подобного не было, и потерпевший ни о чем подобном не говорил. Более того, он сам просил суд не приговаривать Баязитову к реальному сроку, сказал, что принял ее извинения, и этого достаточно. Тогда почему суд назначил целых пять лет?

Статья 43 Уголовного кодекса РФ гласит, что «наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений». Восстановлена ли социальная справедливость этим приговором? По мне, так она нарушена в отношении самой Баязитовой. И началось это в тот момент, когда больную женщину зачем-то поместили под стражу.

Помню, как впервые увидела ее в СИЗО (была там в качестве члена ОНК Москвы).

Ее жилище – небольшая камера с четырьмя двухъярусными кроватями. Тогда ее место было наверху (все остальные были заняты). Каждый раз, когда Баязитова залезала на второй ярус железной кровати и потом спала там без ограничителей (то есть рискуя в любой момент упасть и разбиться), еще не будучи осужденной, эта самая социальная справедливость нарушалась.

Потом заключенные-девушки, видя ее состояние, предлагали ей место внизу, но она посчитала, что нехорошо с ее стороны было бы сгонять кого-то. И только в одном этом поступке было больше порядочности, чем в требовании следствия держать журналистку в СИЗО до приговора.

У Александры есть тяжелое заболевание, находиться в СИЗО с ее болезнями противопоказано. Здесь ведь духота, нет возможности посещать привычных врачей, питаться правильно и т.д.

В другой свой приход я отметила еще одну особенность Баязитовой: она всегда просила не за себя («обо мне-то говорят, помнят»), а за других («а вот ей как бы помочь»), указывая на пожилых женщин.  Уже два этих поступка Баязитовой могут свидетельствовать, что она точно не потеряла человеческий облик.

Но о душевных качествах и характере Александре гособвинении и суд могли не знать (хотя должно рассматриваться на процессе и учитываться при вынесении приговора). А вот что точно все знали – ее диагнозы, в числе которых сахарный диабет, потому что медицинских справок в деле великое множество.

Конечно, 5 лет – лучше, чем 14. В принципе уже совсем скоро, когда приговор вступит в силу, Александра может подать на УДО. И эту просьбу, скорее всего, удовлетворят. Но в этом тоже кроется дьявольский фокус системы. Попросить об условно-досрочном освобождении может лишь тот, кто признал свою вину. Баязитова вину не признала. А значит, ей надо либо изменить своей совести, либо подавать апелляционную жалобу, которая, с учетом черепашьих скоростей нашего правосудия, будет рассматриваться не завтра и не послезавтра. Вот такой непростой выбор.