Путин попал в политический смерч: долгосрочные последствия дагестанских беспорядков

На модерации Отложенный

2023 год стал в России временем неожиданных мощных политических кризисов, возникающих словно ниоткуда со скоростью смерча и опрокидывающих привычные представления об общественной жизни страны. До начала путча Пригожина считалось, что любая серьезная попытка государственного переворота в России невозможна. Она случилась. До начала волнений в Дагестане считалось, что вспышка конфликта на Ближнем Востоке отвлечет внимание Запада от Украины и усилит, таким образом, позиции России.

Выяснилось, однако, что каскад последствий кризиса в Палестине может быть гораздо более многообразным. В 1983 году тогдашний руководитель СССР Юрий Андропов заявил: «Если говорить откровенно, мы до сих пор еще не изучили в должной мере общество, в котором мы живем». Сорок лет спустя эта фраза звучит даже более актуально, чем в момент своего произнесения. 

Руководитель Дагестана Сергей Меликов так оценил смысл произошедшего в его республике: «Мы, в принципе, не в первый раз сталкиваемся с тем, что попытки дестабилизировать ситуацию в Дагестане и создать протестный фон в Дагестане, в том числе с использованием запрещенных приемов, связанных с раздуванием межнациональной розни, межконфессиональных проблем, проводятся нашими врагами. Врагами, противниками нашей страны».

Соглашусь с подобной оценкой. Для официального Киева совершенно неважно, что Владимир Зеленский принадлежит как раз к той национальности, представителей которой жаждали растерзать протестующие в аэропорту Махачкалы. Для Украины важен любой шанс дестабилизировать ситуацию в России. А для самой России важно то, что Киев сумел воспользоваться этим шансом на полную катушку.

Одним из безусловных изменений к лучшему, которое произошло за годы путинского правления, является то, что Северный Кавказ перестал быть зоной острого и перманентного кризиса. Произошедшее в Махачкале показывает: это достижение находится сейчас под угрозой.

Давайте смотреть на ситуацию реально. Дагестан всегда был и всегда останется исключительно сложным в управлении субъектом РФ. Великий президент Франции Шарль де Голль как-то раз заявил: «Как можно управлять страной, в которой 246 видов сыра?» Но это, конечно, шутка. А вот что шуткой не является. Аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, табасараны, ногайцы, агулы, рутульцы, цахуры, таты — так выглядит краткий и очень неполный список народов, которые проживают в Дагестане на территории, которая не очень сильно превышает территорию Московской области.

Управлять такой республикой из единого центра с непререкаемым авторитетом по модели Рамзана Кадырова невозможно. Управлять Дагестаном возможно только на основе сложного баланса сил и интересов, учитывающего самые разные факторы, понятные до конца лишь местным инсайдерам.

Но объективная сложность политического, социально-экономического и религиозного пейзажа в Дагестане не должна заслонять главного: действия враждебных внешних сил в республике оказались не просто эффективными, а очень эффективными. Мы пока не знаем (а, возможно, так никогда и не узнаем) точных причин того, почему это произошло. Но вот что очевидно: как и в момент путча Пригожина, Россия продемонстрировала всем заинтересованным сторонам, у части которых явно есть недобрые намерения, свою потенциальную уязвимость для подобного рода провокаций.

В ходе острых и длительных военных конфликтов то, что на английском языке принято называть home front (и, если по-простому, тыл), является ничуть не менее важным, чем собственно фронт.

Самый яркий пример: Россия проиграла Первую мировую войну не потому, что потерпела военное поражение на фронте. Обрушение фронта стало следствием обрушения тыла, его фактической самоликвидации в результате политического, идеологического и морального кризиса. Пониманием именно этого (или выражусь более осторожно: в том числе именно этого) обстоятельства были вызваны жесткие действия Кремля в сфере внутренней политики страны сразу после начала СВО. И эти жесткие действия дали свои плоды. Все неспособные держать язык за зубами, недовольные релоцировались. А внутри страны был создан общенациональный консенсус: СВО должна быть выиграна.

Сейчас этот консенсус — да что там только консенсус, все единство страны! — де-факто тоже оказался под угрозой. На современном российском политическом языке нашу страну принято именовать «государством-цивилизацией».

Но мне, как человеку в этом смысле старомодному, больше нравится более ранняя формулировка: Россия — многонациональное и многоконфессиональное государство. В этом многообразии и заключена сила страны. Если эта сила вдруг будет превращена в слабость, для России это будет означать поражение исторического масштаба. Понимаю, что звучно пафосно. Но понятие «пафосность» совсем не равнозначно понятию «неправильность». Россия вновь оказалась сейчас на развилке. И не дай бог мы свернем на этой развилке куда-то не туда.

После путча Пригожина Кремль продемонстрировал изрядное политическое мастерство, ликвидируя его последствия и заделывая те пустоты, которые вдруг появились в системе управления страной.

Каждый новый внезапный политический вызов всегда выглядит более страшным и сложным, чем те его предшественники, с которыми уже удалось справиться. Но в данном случае масштаб проблемы, которая внезапно проявила себя, действительно выглядит более серьезным.

Важно понимать: кризис на Ближнем Востоке не закончится не то что в ближайшее, но даже не в ближайшее время. Комментируя на прошлой неделе происходящее в этом регионе мира, известный американский политолог Джон Миршаймер заявил: «Путин сейчас занимает выгодное положение по данному вопросу, а Байден увяз в грязи».

На прошлой неделе я бы однозначно согласился с профессором Миршаймером, а вот на этой — уже как-то не уверен. Новая реальность последних дней октября 2023 года: кризис на Ближнем Востоке — это испытание на прочность не только для Запада, но и для России (как будто у нас сейчас нет других испытаний).

Провокации оказываются успешными только там, где для них есть питательная почва. Как выяснилось, в Дагестане (и только ли в Дагестане?) такая питательная почва для них существует.

Как человек, который не является специалистом по региону, я не берусь давать оценку действиям руководства республики. Я понимаю, что имеет в виду Сергей Меликов, заявляя, что «подразделения МВД и Росгвардии до последнего не применяли физическую силу, надеясь образумить эту толпу». И я рад тому, что «количество травмированных или пострадавших на сегодняшний день минимально» (еще одна цитата Сергея Меликова).

Но вот что вызывает у меня чувство глубокой обеспокоенности. При осуществлении своей главной монополии — монополии на насилие — власть в России не имеет права давать слабину, выглядеть неуверенной, растерянной и неэффективной. Пытаясь предотвратить драматический ход событий в Дагестане, власть в республике и официальное духовенство вроде бы делали все как надо. Но ничего из этого «все как надо» не сработало, а если сработало, то на холостом ходу.

Это очень серьезный, можно сказать, даже исключительно серьезный вызов для Кремля — вызов, который должен быть встречен с открытым забралом.