О советском крепостничестве

О крепостном праве, восстановленном советской властью, наши современные соотечественники имеют в основном самые смутные представления. Даже те, кто интересуется историей СССР, как правило, знают, что колхозники не имели паспортов, но и они в основном считают, что «краснокожие паспортины» им выдали чуть ли не при Хрущёве (оставим за скобками тех, кто вообще уверен в правомерности и пользе крепостного права – таких тоже сейчас предостаточно).

Крепостное право – это не какое-то «извращение социализма», каковым, например, считался «культ личности Сталина» и массовые репрессии: это становой хребет советской власти. А во времена Сталина – это не только главное средство достижения всех целей, но и сама по себе главная цель режима. Об этом должны помнить все, кто читает о достижениях советской власти и о «мудром вожде» тов. Сталине.

Основа советского крепостничества – это паспортная система. Паспорта, как средство контроля и учёта населения, впервые были введены ещё Петром I для упорядочения налоговых сборов и рекрутского призыва. Отмена паспортной системы всегда была одной из главных задач революционного движения в России, включая и большевиков. В 1917 г. паспорта действительно отменили, но в условиях военного хаоса и последовавшей послевоенной разрухи советская власть выяснила, что без документов, удостоверявшего личность гражданина, управлять очень неудобно. После революции различные советские учреждения выдавали людям самые разные удостоверения – в основном красноармейские и трудовые книжки.

Начало коллективизации и индустриализации привели к необходимости вновь ввести столь ненавистные революционерам паспорта. Причины этого просты: социальная катастрофа, сравнимая по масштабам с Гражданской войной, сорвала с места миллионы разорённых крестьян и сотни тысяч «лишенцев» — бывших эксплуататоров и нэпманов (особенно мелких и мельчайших), ремесленников и торговцев, потерявших всё и лишённых права на продовольственные пайки. Вся эта огромная масса голодных, отчаявшихся людей рвалась в большие города, где можно было найти хоть какую-то работу, просить милостыню, или, в крайнем случае, заняться разбоем и воровством. А советская власть хотела направить нужное количество этих несчастных на «великие стройки», для чего был необходим учёт и контроль над голодными толпами. После ликвидации НЭПа снабжение городов вместо прежнего рыночного стало распределительным, и для прибывавших голодных толп просто не было питания. Кроме того, существовала опасность полного обезлюдения чернозёмных, наиболее пострадавших от голода районов страны: в начало 1930-х тотальный исход крестьян оттуда сдерживался только армейскими и милицейскими кордонами.

Коллективизация и индустриализация сделали введение паспортной системы неизбежной – по той же причине, что и при Петре I. Тогда царь тоже проводил индустриализацию, при этом не имея ни квалифицированных кадров, ни опыта, ни достаточных средств. Строительство уральских, олонецких и калужских заводов было проведено за счёт сверхэксплуатации крестьянства, но у первого императора было оправдание: других способов создать промышленность в крайне бедной, отсталой и поголовно неграмотной стране не было. Большевики, задумав свои первые пятилетки, находились в другом положении: от «проклятого царского режима» СССР получил довольно развитую, современную экономику, хотя и сильно пострадавшую от гражданской войны и бесхозяйственности «военного коммунизма». Несмотря на массовую гибель и бегство за границу технических специалистов, достаточное количество оставалось в Советском Союзе, причём они были вполне лояльны советской власти.

Индустриализацию в СССР можно было проводить без введения крепостного права для трудящихся. Без него можно было и обеспечить и нормальную производительность труда, и приемлемую дисциплину, и достойное качество продукции. Для этого нужно было только одно — упразднить саму советскую власть, т.к. всё её руководство банально не умело работать, ничего не смыслило в экономике, не говоря уже о том, что было совершенно равнодушно к нуждам трудящихся. А если не уметь организовывать производство, возврат к рабовладению и крепостничеству — самый простой и доступный способ хоть как-то и хоть чего-то достигнуть. Если принять постулат, что прогресс — это движение от несвободы к свободе, а с этим согласны даже марксисты со своей путаной теорией, то советизм — это явный социально-экономический и политический регресс. Царская Россия – пусть поздно, но отменила крепостное право, а советская власть, позиционировавшая себя как прогрессивная и модернистская, его ввела вновь.

В 1932 г. был принят первый закон о паспортизации населения, и первыми получили заветные книжечки, разумеется, жители Москвы и Ленинграда. Почему «заветные»? Да потому, что их счастливые обладатели первыми поучили нечто вроде полноценного гражданства. В паспортах была указана прописка, и его владельца нельзя было выкинуть из Москвы умирать от голода в канаве. Первоначально цель паспортизации состояла в «зачистке» столиц от голодающих: за первые четыре месяца 1933 г., во время паспортизации двух крупнейших городов, из Москвы вычистили 214 700, а из Ленинграда - 476 182 несчастных, спасавшихся от голода.

Массовая выдача паспортов в основном завершилась в 1937 г. Беспаспортными остались крестьяне, причём не только в колхозах, но и в совхозах, а также «лишенцы» — все, кто так или иначе был связан с «царскими режимом» и «эксплуататорскими классами». В сельской местности паспорта получали только начальники, а также работники МТС.

Беспаспортные становились неполноценными гражданами — скорее, даже не гражданами, а подданными государства. Они становились жертвами произвола со стороны любого, самого мелкого, начальства. «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный, пошёл на улицу гулять — его поймали, арестовали, велели паспорт показать», - пелось в песенке времён Первой пятилетки. Т.е. «цыплёнок» не крал, не бандитствовал, а просто пошёл погулять, но был арестован как беспаспотрный. Дальше – интересней: «Паспорта нету — гони монету, монеты нет — снимай пиджак…» Бесхитростная песенка рисует очень точную картинку полного произвола, жертвами которого были миллионы «беспаспортных».

Не имевшие паспортов крестьяне не могли покинуть колхоз или совхоз (для этого нужна была справка от председателя или директора с указанием причин поездки и срока пребывания вне места жительства). Работать, учиться и вообще находиться за пределами своего колхоза/совхоза без такой справки было преступлением. Без паспорта было невозможно ни купить билет на поезд, ни заселиться в гостиницу, ни устроиться на работу.

Таким образом, в 1933-37 г. сельское население было закрепощено, а советская сельская элита (председатели колхозов, директора совхозов и начальники МТС) превратилось в класс новых крепостников. Которое, впрочем, находилось в жёсткой зависимости от городского начальства, и тоже не могло сменить место работы и жительства без разрешения вышестоящего руководства.

Поклонники советизма, когда речь заходит о колхозном (точнее – сельском в широком смысле) крепостничестве, говорят: нет, советский крестьянин был свободным потому, что он мог уехать в город на работу или учёбу, мог не вернуться в село из армии. Но это — не свобода. Потому, что всё это он мог только в том случае, если ему начальство разрешало. Оно часто разрешало — из-за ненужности такого количества рабочих рук (это часто бывало в больших сёлах на Украине и юге России), или просто в силу его человеческих качеств. Но ведь и рабовладельцы, и крепостники тоже не все сплошь были извергами — они нередко бывали добрыми людьми, и отпускали своих рабов и крепостных «на вольные хлеба». Главное в том, что начальник мог не отпустить — из-за нехватки рабочих рук, или просто так, от злобы. Или, что было очень часто — отпускали, но за мзду, которая могла взиматься деньгами, ценными вещами или натурой. Можно было уехать из села «по лимиту» или по оргнабору – на стройки, на заводы, где не хватало рабочих рук, по комсомольским путёвкам. Но это также было полностью в руках сельского начальства: кого хотим — отпустим в город, кого не хотим – не отпустим. Зависимость от произвола вышестоящих - это и есть самое настоящее крепостное право.

Самыми действенными способами вырваться их крепости было поступление в техникум (в колхозы записывали с 16 лет, а поступить в училище можно с 14) и устройство на работу после армейской службы. Этими путями воспользовались миллионы советских людей. Нам, сегодняшним, нужно представить себе, как это было. Отвезти сына или дочь, несовершеннолетнего подростка, в город, как-то устроить в общежитие, снабдить хоть малыми деньгами – при страшной нищете того времени это было настоящим родительским подвигом. Да и устроиться на завод после армии было не так просто – нужно было заранее знать, куда берут бывшую «деревенщину», да ещё дают место в общаге.

Нельзя сказать, что советская власть как-то особенно не любила крестьян — т.е. она, конечно, их не любила, но не более, чем городских трудящихся. Просто считала крестьян менее ценным человеческим материалом и понимала, что после коллективизации крестьяне неорганизованны, разобщены и настолько задавлены тяжёлой жизнью и нищетой, что с ними можно делать всё, что угодно.

Интересно, что паспорта получили крестьяне приграничных областей, а после советизации Прибалтики — все прибалтийские крестьяне. Однако это вовсе не означает, что литовские, аджарские и горно-бадахшанские колхозники могли свободно разъезжать по стране и устраиваться на работу куда хотели: они так же, как и все остальные, на это прав не имели, а паспорта были им выданы исключительно для упрощения контроля.

Удачное закрепощение крестьянства продемонстрировало, что можно провести такую же операцию и с рабочим классом. После массового террора 1937-38 гг. советское руководство, решив, что все возможные очаги даже не сопротивления, а малейшего недовольства подавлены на корню, закрепостило и рабочих. В течение 1940-го и в начале 1941 г. была принята серия постановлений и указов, прикрепивших рабочих к предприятиям («О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», «О повышении норм выработки и снижении расценок», «О порядке обязательного перевода инженеров, техников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий и учреждений в другие»). За опоздание на работу давали пять лет лагерей, за пререкание с начальством — год, а за брак — до десяти лет строгого режима. У шахтёров, где было самое большое количество попыток уволиться, в 1940 г. отобрали паспорта.


Бараки: в таких жилищах до 1960-х гг. жило большинство советских рабочих

«…Опоздания на работу на 20 минут, позднее возвращение с обеда и уход со смены раньше срока приравнивались к прогулу. Если же прогульщики повторно нарушали правила, срок исправительных работ, назначенный за первый проступок, превращался в срок тюремного заключения. Уголовная ответственность в советские времена грозила не только рядовым рабочим — под ударом оказались и руководители предприятий и учреждений. Если они по какой-то причине покрывали людей, которые самовольно уходили с работы или прогуливали смену без уважительных причин, их тоже привлекали к суду.

В первое время в СССР у рабочих еще оставалась возможность сменить работодателя благодаря лазейке в законодательстве. Они могли совершить мелкую кражу или хулиганский поступок, которые тогда карались немедленным увольнением. Однако после того как Советский Союз накрыла эпидемия мелких краж, власти устранили лазейку. Уже с августа 1940 г. за подобные проступки полагался год тюрьмы. В результате советские граждане оказались фактически в положении приписных крестьян до отмены крепостного права — были пожизненно прикреплены к одному предприятию. … К концу 1941 г. за самоволки и прогулы осудили уже 5 121 840 рабочих и служащих, на прогульщиков пришлось 4 миллиона приговоров. На отдельных промышленных предприятиях за прогулы без уважительных причин оказались осуждены от 25 до 40% всех работников» (Елизавета Городищева «Рабский труд», Лента.ру, 26 июня 2020).

1940-56 гг. действительно было периодом «расцвета» советского социализма. Всё трудящееся население превратилось в крепостных, а номенклатура – в коллективного крепостника. После смерти Сталина система начала размываться – по той же причине, по которой крепостное право в 1861 г. было отменено: оно продемонстрировало свою экономическую неэффективность, социальную несостоятельность и политическую опасность. Невзирая на зверские меры, рабочие и крестьяне трудились очень плохо: производительность труда и дисциплина были низкими, качество продукции – ужасным. Советские рабы – «население» ГУЛАГа – с конца 1940-х гг. почти перестали работать: группировки зэков сводили счёты друг с другом, лагеря постоянно «волынили» (бастовали), происходили бунты и массовые побеги. Города тонули в преступности. В Прибалтике, Украине, Западной Белоруссии, на Кавказе, в Молдавии, в отдалённых местностях Сибири действовали вооружённые банды. Когда умер «великий вождь», руководство страны начало постепенно «стравливать пар», понимая, что иначе взорвётся сам котёл. Уже в 1953 г. началась волна амнистий – не только уголовникам, но и вооружённым подпольщикам в западных республиках, а затем и «политическим (т.е. невинным жертвам режима). В 1956 г. антирабочие законы 1940-41 гг. – о запрете на увольнение и наказаниях за нарушения трудовой дисциплины – были отменены.


Жилые землянки

В крепостном состоянии оставалось только советское крестьянство, но оно составляло тогда примерно половину населения страны.

В «оттепельные» 1960-е гг. отсутствие паспортов, а значит, и полноценного гражданства у миллионов советских людей воспринималось уже как самая настоящая дикость, в т.ч. и молодым поколением номенклатурщиков. В 1967 г. заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский впервые направил первым лицам государства аналитическую записку, в которой прямо указал на ненормальность ситуации, когда больше трети населения страны лишено гражданских прав безо всяких оснований. «Нынешний порядок паспортизации, ущемляющий права советских граждан, проживающих в деревне, вызывает у них законное недовольство. Они справедливо считают, что такой порядок означает для значительной части населения ничем не обоснованную дискриминацию, с которой надо покончить», - написал он (Евгений Жирнов «Не имеют права на паспорт 37 процентов граждан», «Коммерсантъ Власть»" №14 от 13.04.2009).

Инициатива Полянского была отвергнута Брежневым, Подгорным и Сусловым, но уже через два года вновь проявилась – на сей раз её поднял министр внутренних дел Щелоков. Высшее руководство раздумывало целых 4 года – уж слишком привычным было для него крепостное состояние крестьян. А тут ещё разрядка международной напряжённости: наличие 60 миллионов неполноправных граждан не позволяли СССР участвовать в Хельсинкском совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, а в Москве это считали очень важным. Поэтому в 1974 г., в преддверии совещания, Верховный Совет СССР принял решение о выдаче паспортов сельскому населению страны. Правда, одновременно был принят целый ряд подзаконных актов, не подлежавших разглашению, и запрещавших гражданам с сельской пропиской претендовать на получение прописки городской без разрешения с места работы на селе. Так же наличие сельской прописки не давало права претендовать на трудоустройство и проживание в гостиницах в городах – опять же без разрешительного документа из «родного» колхоза/совхоза. Кроме того, Указ Верховного Совета СССР не ставил никаких сроков окончания выдачи паспортов, оставляя это на усмотрение республиканских, краевых и областных властей. В результате выдача паспортов сельскому населению растянулась на 15 лет: последние «беспаспортные» получили полноценное гражданство в 1989 г., когда Советскому Союзу оставалось жить два года. Тогда же были отменены и подзаконные акты, ограничивавшие возможность трудоустройства и прописки крестьян там, где они хотели. Таким образом, крепостное право, введённое советской властью в начале 1930-х гг., постепенно разлагаясь, просуществовало практически до исчезновения этой власти.

***

Советчики любят говорить, что советская власть якобы дала трудящимся больше свободы и обеспечила лучшую жизнь, чем при «проклятом царизме». Это ложь. Человечество развивается во всём мире, и жизнь людей постепенно улучшается, невзирая на социально-экономический строй, хотя и с разной скоростью. Но в 1933 г. советское крестьянство было менее свободно и жило хуже, чем в XIX, XVII и даже XIV веке, в 1950-е гг. – лучше и свободней, чем при Екатерине II, но не свободнее и не богаче, чем в 1913 г. А промышленные рабочие в 1940 г. жили свободнее и лучше, чем во времена Пугачёвщины, но точно не свободнее и не богаче, чем в 1913 г. Уровень жизни советских трудящихся превзошёл показатели 1913 г. только в 1960-е, а степень свободы – только в 1980-е. Те, кто восхваляет советскую власть, указывая на её достижения в освоении космоса, строительство всяких электростанций и каналов, в создании современного оружия и всего прочего, не признают, что ценой всего этого было закрепощение народа, его крайняя нищета и бесправие. И непонятно: советчики, ностальгирующие по тем «светлым временам», и тем более желающие их вернуть – неужели они самих себя видят сплошь начальниками, председателями и прочими секретарями, повелевающими массой безмолвных крепостных? А почему не оборванными колхозниками, голодающими в нищих избушках? Отчего не рабочими, ютящимися в барках по три семьи в комнатёнке? Не обитателями подвалов, чердаков, землянок? Что ж они не представляют, каково это – идти к сытому, наглому начальнику и упрашивать его выписать справку для того, чтобы отвести сына учиться в ФЗУ, и со страхом ждать, что этот негодяй за это потребует? Нет, проще гордиться достижениями и успехами, не думая об их цене. О человеческом горе и унижениях, которые были фундаментом всего этого.

© Евгений Трифонов