Танец кэк-уок и неизвестная Теффи

В паблике «Газетная пыль» выкладывают неизвестные широкой публике фельетоны Теффи. Как уверяют, находят их в архивах дореволюционных изданий. Приходится в это верить, ибо в сети эти тексты не встречаются.
Почитывая старые фельетоны заодно, почти против своей воли получил представление о том, что за танец такой «кэк-уок», благо свой маленький след в русской литературе эти буги-вуги 1903 года оставили, и тема для Святок подходящая, карнавальная.

«И, проигравшийся игрок,
Я встал: неуязвимо строгий,
Плясал безумный кэк-уок,
Под потолок кидая ноги.»

Андрей Белый. 1905 г.
К слову, стихотворение заслуживает внимательного прочтения.

Итак, танец: Cake-walk nègre, 1905 г.

Для интересующихся — правила танца:

1. Сильно выгибать верхнюю часть корпуса назад.

2. Руки вытягивать горизонтально вперед.

3. Колени при каждом шаге сильно поднимать и выбрасывать ноги вперед.

Фигуры, исполняемые каждой парой танцующих суть следующие:

Фигура 1:

Выгнув верхнюю часть корпуса назад и вытянув вперед руки, кавалер и дама танцуют рядом, возможно высоко поднимая колени. Это главное правило не только для этой, но и для последующих фигур.

...и так далее ...

За более полной информацией рекомендую обратиться к дневнику ЖЖ-юзера bodhij (замечательный источник по истории разнообразных танцев). 

А фото с танцевальными па можно увидеть здесь.

Кэк-уок в Британии в 1903 году

А теперь собственно Теффи и её описание поп-культуры 1910 года.

***

«В ДНИ КОМЕТЫ»

Ждут кометы Галлея.

А пока что пришла другая, нежданная, негаданная, повертелась и – хвост трубой – унеслась неведомо куда.

Одна знакомая старуха даже обиделась.

- Что-й-то, - говорит, - чего никогда не было! Скоро на улицу выйти нельзя будет. Рыскают эти кометы, прости, Господи, как псы. Хвостами виляют…

А, по-моему, это хорошо. Пусть виляют.

Появление кометы всегда дает добрым людям возможность поиграть мечтой.

- Вот повернись она чуточку вправо, - нам бы конец. Вспыхнула бы Земля, как спичка…

- И поворачиваться не надо. Только бы не меняла курса. Мы бы все погибли от удушливых газов. И растительность тоже.

- А вот мне один астроном говорил, будто у них в обсерватории вычислили, что если бы эта комета да полетела бы хвостом вперед, - всей солнечной системе был бы конец. Грандиознейшая гибель!

Хорошо, когда люди мечтают. Теперь с каждым годом мечтать делается все труднее. Столько фантазий реализовано, что и подумать, кажется, не о чем. Вот разве только о кометной смерти. Это, пожалуй, вечная мечта, потому что последняя. Когда свершится – некому будет мечтать.

О комете пели еще наши бабушки, боясь и подсмеиваясь над своим страхом.

«Ах, Боже мой, ах, Боже мой!

Как может то случиться,

Чтобы в такой прекрасный день

Свет должен провалиться!

Зачем же я глупа была,

Бурнус я новый сшила

И шляпку в чистку отдала,

Зачем глупа была!»

Это из старинного водевиля «В ожидании кометы».

Будем еще долго петь о комете.

Что же еще ждать, если не светопреставления.

Прежде мечтать было куда легче!

В одной из сказок Андерсена говорится, что вот пройдет «какая-нибудь тысяча лет», и уже американцы прилетят в Европу на воздушных шарах и о своем приезде пошлют телеграмму по подводному кабелю.

Как это кажется трогательно и наивно теперь, когда каждый захолустный почтмейстер знает, как послать телеграмму в Америку, а аэропланы изобретаются даже русскими.

Вспоминаются фантастические старинные романы.

«Жозеф Бальзамо дотронулся до какого-то гвоздика в стене, и тотчас же раздался по всему дому тихий серебристый звон, и в дверях появился черный слуга».

«Жозеф Бальзамо, подойдя к двери, дотронулся до какой-то кнопки, и вдруг все комната озарилась ровным приятным светом».

Кого теперь удивит, если хозяин дома позвонит прислугу или засветит электрическую лампу!

А утопические романы: «Через две тысячи лет. Он повернул ручку аппарата, и вдруг на белом экране появились люди. Они кланялись, жестикулировали, и перед изумленными зрителями разыгралась целая драма. Он снова повернул ручку, и все исчезло».

Это наш кинематограф! Наш проклятый, тошнотворный, скучный и пошлый кинематограф!

Верно, трудно было воплотить эту мечту о живой фотографии, что человечество так грубо и жадно, и бесконечно насыщается ею.

От кинематографов прохода нет. Они на каждой улице, в каждом доме, над воротами, под воротами. Оскверняют дневной свет своими жирными разляпистыми вывесками и портят ночь разноцветно-мигающими огнями.

Чем хуже кинематограф, тем пышнее его название. Самый скверный – на углу той улицы, где я живу, маленький ужас, в одно окошечко, чуть не в подвале, называется «Гигант Парижа».

Спуститесь две ступеньки вниз, вас встретит универсальный хозяин «Гиганта». Продаст вам билет, укажет вам место и будет громко объяснять в самых понятных местах:

- Это он ею бьет.

- Чудо природы верблюд. Это он головой машет.

- Господин кушают.

Когда вы будете пробираться на свое место, публика станет негодовать за нарушенный порядок.

- Гос-спода! – зашипят с последних рядов. – Ни раньше, ни позже!

- Как с цепи сорвавши!

Вот вы сели. Подняли голову. Странная мутная рябь с блестками. Сначала вы ничего не понимаете, затем вас начинает тихо тошнить.

Мне кажется, что рыба, опущенная в аквариум, испытывает нечто в этом роде.

У экрана сидит тапер и играет или похоронный марш, или кэк-уок. На экран он не смотрит и играет свои номера по очереди. Как новая картина, так и новая музыка. Во время антрактов он дует себе на пальцы.

- Комическая история! – объявляет универсальный хозяин. – Прислуга в отсутствие господ выпили всю водку.

- Не бил бара-бан перед смутным полком, - выговаривают пальцы тапера.

- Похороны генерала Буланже!

«Мне ма-ма-ша запретила

Танцовать кэк-вок,

Танцовать кэк-вок,

Потому что находили

В том большой порок.

В том большой порок. Да!..»

- Взбесившийся автомобиль, или двое влюбленных!

- Не бил бара-бан…

- Император Вильгельм осматривает броненосцы.

- Мне ма-маша за-пре-тила…

- Рогатый муж, или веселое происшествие.

- Не бил бара-бан…

- Смерть от преданности.

- Мне мамаша запретила…

Вы видите страшную драму. Добрая семья приютила бедного человека. У доброй семьи кто-то захворал, и бедный человек вызвался идти за лекарством. Аптека, по странной фантазии архитектора, оказалась выстроенной на острове, отделенном от прочего населения земного шара зыбучими песками.

Бедняк попадает в эти пески, которые медленно его засасывают. Остается на поверхности одна рука, сжимающая рецепт. Но вот, корчась и сжимаясь, исчезает и она.

- Мне мамаша запретила…

Мгновениями веришь музыке, и трагедия кажется ерундой.

- Вот-то дурак. Очень стоило!..

Но вот трагедия перетягивает душу на свою сторону, и звуки кэк-уока кажутся зловещими и безысходными.

И вот так рвешь себя на части, пока не поглотится бездной рецепт и не прозвучат финальные аккорды:

- В том большой порок. Да!

А кто из нас не мечтал полететь?

Когда я была маленькой, я решила быть святой, и когда прилетят ко мне ангелы, чтобы вознаградить за подвиги, я привяжу их к дивану, - они и понесут меня наверх.

А теперь: «Бензин, пилот, гайдроп, лошадиная сила. Пьян, каналья, оттого и вывернул…»

В газетах видишь портреты носатых французов в наушниках.

Когда они летели, чувствовали ли мистический трепет, чувствовали ли некую смущенность перед небом, потому что дерзнули?

- Когда я совершаю полет (почему птица летит, а человек «совершает полет»?), то все внимание мое обращаю на левый локоть, который управляет равновесием…

Нет, будем мечтать о комете.

Она описывает круги. И почему бы ей и не встретиться с нами? Она поглотит нас, но поглощая, раскалит, и мы влетим в нее, как пламенно-золотая искра.

Вот тут-то и будет настоящая красота.

А вдруг… А вдруг где-нибудь на Марсе, на Большой Земной улице, в модном кинематографе «Гигант Париж», станут показывать «Гибель Земли, трагическая катастрофа».

А тапер, подув на пальцы, задребезжит по разбитым клавишам:

- «Мне мамаша запретила танцовать кэк-вок. Да».

Нет. Я не хочу погибнуть от кометы!

«Русское слово», №15, 20 января 1910 года, источник