Вот некоторые любят поговорить про Автомат Калашникова, а сами его даже не читали! Я, впрочем, тоже пока не вполне прочёл, в сети выложены отрывки и краткое изложение, сижу, вчитываюсь. Предупреждаю, тем, кто к романтической прозе первой половины XIX века не привык, читать будет трудно: пафос, надрывность и сентиментальность могут быть опознаны, как фальшь и елейность (каковое опознание ложно). Книга, какой она мне открылась, о том, что человек не автомат, движимый примитивными потребностями, и посредством их же технично манипулируемый. Человек Калашникова – душа живая, у него есть папа и мама, родина и гордость, ранимое честолюбие и честолюбивые мечты, потребность в признании, любовь и верность до гроба или хоть грёзы о них. И всё это и есть жизнь, а без этого – что-то ей антиномичное. «Ну вот такой взгляд на вещи».
Итак, воскресные чтения. Иван Тимофеевич Калашников, роман «Автомат», 1841 год:
«...Благовест к обедне вывел его из мечтания. В Иркутске была получена грозная весть о вступлении в Россию Наполеона, весть, потрясшая сердца русских от Днепра до Камчатки. В Иркутске, за шесть тысяч верст от столицы, всякая рана, всякий удар, наносимый отечеству, столь же живо и сильно были чувствуемы, как и в самом сердце России. Евгений поспешил в собор, где собрался почти весь город. Когда, после литургии, был прочитан незабвенный манифест о нашествии врагов и когда духовенство, с глубоким чувством умиления и горести, воспело: «Царю Небесный!», на глазах всего народа показались слезы; многие пали на колена и зарыдали.
Нельзя забыть вечно этой торжественной минуты! Евгений и Матвей Петрович, от природы чувствительные и пылкие, были вне себя; сам Илья Маркелович, великий философ и стоик, не мог удержаться от слез и, скрываясь вдали от людей за большим столбом, утирал себе глаза полою своего длинного сюртука.
– Друг мой! – сказал с жаром Матвей Петрович, выходя из церкви, – знаешь ли что? Мы потеряли здесь все, нам на земле ничего не осталось драгоценного, кроме отечества, – идем умереть за него! – Идем! – повторил Евгений, бросаясь в его объятия – Положим за него свои головы! – Бог да благословит ваше намерение! – говорил со слезами Илья Маркелович. – Теперь только я чувствую, сколь тяжка моя болезнь: я не могу умереть за милую отчизну; по крайней мере счастлив тем, что, может быть, умру прежде, нежели какая-нибудь злая весть... – Неужели можно думать, - возразил Матвей Петрович, – что Россия может быть покорена? Никогда! – Никогда! – повторил с тем же чувством Евгений. – Скорее русские лягут костьми от Днепра до Ангары, чем отдадут чужестранцам свою независимость и свободу! – Да будет! – говорил с чувством глубокой молитвы Илья Маркелович. Сборы в дорогу Евгения и Матвея Петровича были не продолжительны...»
Комментарии