«Холокост» как слово года

28 марта в хосписе Санта‑Моники (США) на 93‑м году умер режиссер Марвин Джозеф Хомски. Известие, растиражированное новостными ресурсами, напомнило о его главном произведении — сериале «Холокост», снятом в 1978 году и возбудившем тогда мощный международный интерес к теме Катастрофы.

«Неправдиво, оскорбительно, дешево»

«Так трудно помнить, что мы — отдельные люди», — произносит одна из героинь по пути в газовую камеру. Из сцены в душегубке цензоры NBC, производителя картины, все‑таки вырезали четыре секунды с обнаженными женщинами, но фильму это вряд ли повредило: публика и так безотрывно сидела перед телевизором четыре вечера подряд — восемь серий показывали по две в день. Если в дни премьеры «Семнадцати мгновений весны» в СССР пустели улицы, то в Нью‑Йорке (в апреле 1978‑го) и ФРГ (в январе 1979‑го), когда показывали «Холокост», в домах падал напор воды. В одной только Западной Германии 20 млн зрителей смотрели, как убивали 6 млн евреев.

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «Холокост»1978

Сериал показывали только на Западе — никто о нем не слышал ни в СССР, где еще в середине 1960‑х авторам «Обыкновенного фашизма» запрещено было употреблять слово «еврей», ни в ГДР, где после строительства Берлинской стены власть заявила, что все нацистские преступники остались в Западной Германии, а на востоке их якобы нет. Соответственно бороться было не с кем и не за что, хотя как раз в ГДР бывшие нацисты жили, не опасаясь возмездия. Позже об этом напишет в замечательном романе «Дети Бронштейна» Юрек Беккер — немецкий писатель, по происхождению польский еврей, переживший концлагерь, попавший после войны в ГДР и в 1977‑м перебравшийся в ФРГ.

В Соединенных Штатах все, казалось бы, должно было быть иначе, и история Катастрофы там формально не была табуирована, но она как будто была покрыта туманом забвения. И антисемитизм никуда не делся, и вспоминать о страшном никто не хотел, и тема волновала в основном выживших. Причем многие из них мечтали об этих ужасах забыть. А кто‑то, как герой фильма Сидни Люмета «Ростовщик» (1964) — одной из самых ранних картин о Холокосте, — выстраивал собственную тюрьму в своем сознании. Это была непроработанная, неотрефлексированная, глубоко запрятанная травма, которую Люмет вытащил на свет и первым из больших режиссеров рискнул предъявить. Но его фильм был сложен и потому непопулярен. А Хомски снял как раз то, что требовалось: кино, рассчитанное на всех, способное запустить разговор, который с тех пор как раз и идет.

Сериал, между тем, давший импульс к разговору, забыт. Это в какой‑то мере справедливо: несмотря на восемь премий «Эмми», фильм далек от совершенства. «Неправдиво, оскорбительно, дешево, — возмущался в The New York Times Эли Визель, — как телевизионный продукт фильм оскорбляет тех, кто погиб, и тех, кто выжил».

Оскорбить «Холокост» мог в том смысле, в каком ценителя оскорбляет плохое искусство. Однако сериал не так уж плох. Прямолинейность, очевидность, предсказуемость сюжета — все это действительно есть. Двухмерность персонажей, которые далеки от реальных. Один актер, отклонивший предложение сниматься, отказался от роли потому, что фашисты в этой телеэпопее были, по его мнению, слишком похожи на людей. Автор сценария Джеральд Грин, услышав это, три ночи не спал. Но пресса была к сериалу скорее милостива.

«Сначала это казалось непристойной идеей, затевать телевизионный мини‑сериал об уничтожении нацистами 6 млн евреев, — писал 17 апреля 1978 года в большой аналитической статье, посвященной премьере, обозреватель журнала Time Фрэнк Рич. — Американское телевидение имеет тенденцию тривиализировать почти все, к чему прикасается, и из всех важных тем Холокост должен быть невосприимчив к такому обращению». Но тут же журналист выдвигал контраргумент, объясняя, чем этот сериал хорош. Рич признавался, что, «соблюдая историческую достоверность, фильм не отвращает от себя зрителей» и «способен пробудить возмущение ужасами Третьего рейха скорее, чем любой кино‑ и телепродукт со времен “Дневника Анны Франк”».

Понятно, что у Визеля и Рича была разная аргументация, и опыт здесь нельзя равнять со знаниями. Но и игровое кино нельзя равнять с документалистикой. Идя по пути обобщения, встраивая в сюжет типичные ходы и повороты, трудно соблюсти абсолютную достоверность. А относительную как раз можно. Фильм и не претендует на документальную точность, а авторы собирались показывать не тот еврейский мир, который знал Эли Визель.

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «ХолокосТ»  1978

«Без комедийных обертонов Голливуда»

«Нам казалось принципиально важным, чтобы зрители увидели истории людей, чья религия не совпадала с их гражданством, но чья национальная принадлежность соответствовала месту их рождения», — сформулировал концепцию сериала Джеральд Грин, работавший на NBC News еще в начале 1950‑х: он был одним из «отцов» первого ежедневного новостного шоу Today.

Сын бруклинского врача Грин (Гринберг) и выросший в том же Бруклине Марвин Хомски, кузен знаменитого лингвиста Ноама Хомски, придумали, как заставить публику сопереживать чужой трагедии. Впоследствии оба будут возвращаться к этой теме : Грин переработает сценарий в роман и в 1985‑м сделает телефильм о Рауле Валленберге, а Хомски в 1982‑м снимет игровую картину «Внутри Третьего рейха» по мемуарам Альберта Шпеера. Но это будет потом, а в середине 1970‑х — на подготовку «Холокоста» ушло два года — Грин с Хомски разрабатывали тему с нуля, потому что аналогов в массовом жанре не было.

Оба понимали, что снимать надо не про евреев из «Скрипача на крыше», хотя именно они были главными жертвами. Честный ход — не всегда действенный: такие персонажи могли оттолкнуть нееврейского зрителя, который воспротивился бы чуждой экзотике.

Не с этого надо было начинать, а с «настоящей немецкой семьи, которая была бы абсолютным эквивалентом семьи американских евреев, считающих себя в первую очередь американцами». Так рассуждал Грин, и в этом состояла печальная правда.

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «Холокост» 1978

«Мы немцы», «мы австрийцы» — уверяли респектабельные ассимилированные европейские евреи, встроенные в экономику и культуру своих стран и в значительной степени эти экономику и культуру создавшие. Подобная иллюзия привела их к гибели, и она же уничтожила семью Вайс — героев семейной саги «Холокост».

Об этом пытались рассказать создатели сериала, стремившиеся к достоверности в рамках предложенной концепции. Пытаясь докопаться до правды, Джеральд Грин интервьюировал тех, кто выжил в концлагерях, и покупал у бывших офицеров СС их «домашнее видео » с записью собственных зверств. Пытаясь создать максимально честную картинку на экране, Хомски сразу отказался от знаменитых артистов — «было бы нелепо заполнить сериал звездами». Вместо узнаваемых персон в фильме снимались очень достойные, но не пафосные актеры. Гиммлера, например, сыграл Иэн Холм из Королевской шекспировской компании. Кто его знал в Америке? Между тем это один из величайших театральных актеров Британии, обладатель премий Лоуренса Оливье, «Оскара» и прочих.

Почти всех нацистов играли британцы. Мерил Стрип, сыгравшая одну из главных ролей, была тогда занята в спектаклях Нью‑Йоркского шекспировского фестиваля. Розмари Харрис, снявшаяся в роли Берты Вайс, как и Джозеф Боттомс (в фильме он Руди Вайс), и Фриц Уивер (доктор Вайс), играли на Бродвее. «Мы не хотели никаких комедийных обертонов Голливуда», — объяснял Бергер, глава продюсерской компании Titus Productions. Он же настоял на отказе от павильонов — все снималось в Берлине и Маутхаузене под Веной (это были почти аутентичные декорации Освенцима).

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «Холокост» 1978

И это не докудрама, но вымышленная интерпретация реальных событий. Семья Вайс, чью историю нам рассказывают в восьми эпизодах, — это доктор Йозеф Вайс, преуспевающий берлинский врач, его жена Берта, сыновья Карл (Джеймс Вудс, еще не сыгравший тогда в «Однажды в Америке»), упомянутый выше Руди и юная дочь Анна. Сага начинается в 1935 году и заканчивается в 1945‑м — авторы проводят своих героев через все события страшного десятилетия. В 1935‑м Карл женится на католичке Инге (Мерил Стрип), и новые немецкие родственники до поры до времени мирятся с Вайсами. Но когда родственным связям приходит конец, Инга принимает сторону семьи мужа, которой предстоит испытать все, что выпало на долю европейских евреев, включая Варшавское гетто, Бабий Яр, Освенцим, Бухенвальд, Терезиенштадт. Руди влюбится в чешскую сионистку — ее сыграла Това Фельдшух, еще одна нью‑йоркская актриса, — попадет к украинским партизанам, и эта сюжетная линия вплотную подведет к борьбе за создание Израиля.

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «Холокост» 1978

Не записной злодей, но прагматик

Есть еще один персонаж, самый любопытный. Эрик Дорф в начале повествования — просто юрист, унылый законник, идущий на службу к нацистам и на наших глазах делающий карьеру в СС. Сыгравший его Майкл Мориарти — американец с лондонским театральным бэкграундом — получил за него премию «Золотой глобус». Этот типаж — не записной злодей и садист, но прагматик, с чьего молчаливого согласия «существуют на земле предательства и убийства», — впоследствии будут использовать и развивать многие кинематографисты. Но в «Холокосте» подобный характер был воплощен, похоже, впервые. Именно этот герой олицетворяет мировое зло — тех немцев, которые, не будучи инициаторами ада, легко, играючи его допустили. Даже не приветствуя новый порядок, они смирились с ним, с готовностью пошли на поводу у зла и, будь на то их воля, никогда впоследствии не раскаялись бы. Характер, сыгранный Мориарти, кажется особенно актуальным сегодня, когда снова идут военные действия, и за равнодушный цинизм, с которым относятся к происходящему многие, всем придется платить.

А в 1978 году даже противникам сериала пришлось признать очевидное: банальный и попсовый, он справился с задачей распространения знаний о Катастрофе и внедрения их в сознание людей. И тут полезно напомнить, как сериал «Холокост» показывали — и как его смотрели.

Кадры из мини‑сериала режиссера Марвина Джозефа Хомски «Холокост» 1978

Конечно, помогло телевидение, обеспечив самую широкую аудиторию. Когда сериал транслировался в ФРГ и Западном Берлине — а немцы показывали его одновременно на всех региональных вещательных станциях ARD, — в первый же день, после сцены с «Хрустальной ночью», коммутаторы полицейских участков обрывали участники событий: возмущаясь обвинениями, брошенными им с экрана. Возможно, они не видели в своем поведении ничего предосудительного, ведь не они же сами были инициаторами погромов — а их призывали 40 лет назад бить евреев. Телефонное признание к тому же ничем не грозило — срок давности истек, осудить постаревших преступников было невозможно.

Это обстоятельство, кстати, подтолкнуло правительство ФРГ изменить закон, и в начале 1980‑х срок давности для такого рода преступлений отменили. Не в последнюю очередь под впечатлением от сериала. Точнее, от реакции на него публики — роль искусства в истории редко проявляется так ярко. Тогда, между прочим, и слово «Холокост» вошло в немецкий обиход . В 1979 году Gesellschaft für deutsche Sprache (национальное Общество немецкого языка) признало его словом года.