Большие смуты – русские и заграничные, старые и новые

[Переслано из Оκτагон]
Большие смуты – русские и заграничные, старые и новые

Принято считать, что Большая смута начала XVII века, как и «русский бунт – бессмысленный и беспощадный», является феноменом русской истории. Однако при более внимательном подходе выясняется, что «бессмысленность и беспощадность» были в той же степени присущи народным выступлениям в других странах (https://octagon.media/istorii/bolshie_smuty_russkie_i_zagranichnye_starye_i_novye.html): французской Жакерии, Крестьянской войне под протестантскими лозунгами в Германии, зверствам которой ужаснулся запустивший этот процесс Мартин Лютер, восстаниям боксёров в Китае и сипаев в Индии.
Со смутами всё сложнее. В историческом и культурном контексте есть Большая смута, встряхнувшая Русское царство в XVII веке, есть полностью переформатировавшие Российскую империю события 1917–1922 годов, не вполне обоснованно называемые «красной смутой», и нет никаких смут применительно к другим странам. Некоторые катаклизмы, которые случались там, очень похожи на русские смуты, но их принято называть иначе.

Если попробовать вынести за скобки чисто русскую специфику и фактуру Большой смуты XVII века, останется структурная схема, которая описывает определённый исторический период, характеризующийся крайне высоким накалом борьбы за передел верховной власти и вовлечением в эту борьбу других слоёв социума.
Эта борьба с большим количеством участников приводит к хаотизации политического процесса, что сказывается на ситуации во всех стратах общества:
– верховная власть теряет авторитет и влияние из-за частой смены правителей, утраты контроля над значительной частью территории страны и появления других центров силы;
– углубление раскола околовластных элит сопровождается появлением новых конфликтных линий, непрочностью союзов, предательствами и большим количеством перебежчиков;
– брожение в средних слоях и воюющих объединениях провоцирует локальные войны всех против всех, бунты, грабежи и другие формы беспредела;
– низшие слои погружаются в социальный ад, главными признаками которого являются беззащитность перед любыми формами произвола, утрата экономической состоятельности, связанная с разорением хозяйств из-за поборов, реквизиций и грабежей, и, как следствие, социальная деградация, обусловленная унижениями, нищетой, голодом и болезнями.

Если одновременно посмотреть на русскую смуту и аналогичные сюжеты в других странах, придётся признать, что необходимыми условиями возгонки большой смуты являются слабая центральная власть и обострение войны околовластных элит. Эти факторы легко вступают в резонанс: немощная власть не может утихомирить элитные группировки, которые втягивают в свои игры другие слои общества.
А поскольку от слабой власти мало что зависит, вся ответственность за подталкивание страны в состояние смуты ложится на занятые своими играми элиты. Именно об этом говорит Александр Сергеевич Пушкин в конце абзаца, из которого когда-то извлекли его характеристику русского бунта:
«Правление было всюду прекращено. Помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду… Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».
Это написано через 10 лет после Восстания декабристов, когда повзрослевший и уже изучивший историю Пугачёвского бунта Пушкин ужаснулся бездне, в которую могли толкнуть Россию его бывшие единомышленники.
Прошло два века, но по большому счёту ничего не изменилось, кроме технологий, опирающихся сегодня на цифровизацию и широкий спектр возможностей глобального мира.